Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 11



Слуга исчез. За стенкой он громыхал железом, явно торопился. Потом, кланяясь в пояс, поднес хозяину связку ключей на железном кольце и, получив разрешение, быстро исчез из комнаты. В глубине грохнула тяжелая дубовая дверь, послышался голос кого-то из холопов, с лязгом задвинулись запоры.

– Ты говорил, что в лавке никого? – лениво спросил человек со шрамом. – Негоже мне у тебя тут при твоих людях показываться. Разговоры пойдут, сомнения одолевать станут, веры не будет.

– Мои люди верные, они мне преданы, как псы, – откладывая кинжал, заявил Алфей. – Ну, сказывай, какие новости принес из степи?

– Не я принес, ветер принес, – без улыбки ответил человек со шрамом. – Я только перескажу, как сам слышал.

– Не тяни постромку, Наум, – покачал головой рыжеволосый, – порвешь ненароком.

– Нашему князю не долго осталось в Рязани сидеть, – стиснув еще больше шапку, ответил человек со шрамом и ударил кулаком по столу.

– Ан степняки чего решили против Рязани? Не впервой вроде?

– Ты меня слушай, Алфей, – понизил голос Наум. – Я воевода, я на коне держаться выучился раньше, чем ногами ходить. Степняки, да не те! Орда большая на нас идет. Слыхал небось, что булгарские города кто-то пожёг? То-то! И к нам уже соглядатаи повадились. Все вынюхивают, выведывают. Я сам их не видал, но верные люди доносили мне. Видели их.

– Так что же нам за корысть, Наум? Ты воевода, ты боярин княжеский, ты все знаешь, что в высоком терему думается и сказывается. Чего нам-то ждать?

– А ждать вам, люду посадскому, может, и смерти лютой да разорения. А может, еще сытнее жить будете да вольготнее.

– Это как же понять тебя, Наум? Я вот хотел бы сытнее жить. Мне разор ни к чему!

– Во-от! – вытянул вверх указательный палец воевода. – И не ты один таков. Многие не хотят разорения Рязани. А чтоб такому не бывать, надо договориться со степным народом. Им же тоже пить, есть хочется. Им коней надо подковывать, им рубахи да портки тоже носить. Они придут и первым делом спросят: а что, рязанцы, подчинитесь нашему хану? И ежели князь Юрий Ингваревич ногой топнет и скажет, что не бывать тому, тут и пожгут город. И всех смертным боем побьют степняки от мужей до стариков, до младенцев и жен наших.

– Так неужели князю и посоветовать некому? Уж очень у нас князюшка нерешителен да смирен.

– Есть советчики, Алфей. Да только как одно советуют князю, так и другое тоже. А нам надо, чтобы вокруг князя собрались люди, которые отговаривали бы его за меч браться. Нам надо уговаривать князя, чтобы с миром принял степняков. От нас не убудет, а город спасем.

– И много таких вокруг князя, Наум?

– Да сколько ни есть, а все мало. Надо верных людей собирать. Может, на вече голоса понадобятся, может, вовремя князю на ухо прошептать слова нужные. А может, кому и рты позатыкать, пока не поздно. Уж больно горячие есть.

Глава 3

Столы выставили прямо на траве слева от красной лестницы, где вечернее солнце не пекло головы дорогих гостей. Дневная жара спадала, с реки потянуло свежестью и запахом рыбы. Князь Юрий Ингваревич Рязанский во главе стола расправлял плечи и с наслаждением посматривал на своих гостей. Уважали его за ум, за смелость, за то, что не растерял земель рязанских, за то, что смирно было в его владениях, и народ не роптал, и на вече в Рязани хулу ему не кричали и в спину не плевали.

Падок был до лести князь, широким жестом велел снова и снова наполнять кубки хмельными душистыми южными винами. Слушал Юрий Ингваревич, как его славили гости дорогие, сам поднимал во славу их свой кубок из серебра. И как не поднимать, когда за одним столом сидит с ним гость любезный князь Георгий Всеволодович Владимирский. Да за ними Давыд Ингваревич Муромский да Глеб Ингваревич Коломенский. И князь Олег Красный, и Всеволод Пронский.

– Всею силою русской встанем! – громогласно заявил князь владимирский, принимая из рук холопа большой ковш с вином, которым тот разливал хмельной напиток по кубкам именитых гостей.

Приложившись к ковшу, князь Георгий сделал большой глоток и передал ковш дальше. Расправив усы, поднял над головой кулаки, погрозил в сторону восточных стен.



– Мы ль не сила, когда вместе, когда воедино все. Забудем все раздоры, князья русские. Перед лицом любого врага встанем стеной на рубежах наших.

– Сила! – вторили голоса за столом, и князья вместе с боярами хлопали друг друга по плечам и гулко били кулаками в спину. – Заступим врагу все пути на нашу землю! Не бывать такому, чтобы русич русичу не помог!

Евпатий Коловрат сидел среди рязанских бояр, каждый раз вместе со здравицами поднимая свой кубок, но пил мало. Он больше поглядывал по сторонам и прислушивался к разговорам. Гул за столами стоял сильный, но если присмотреться да внимательно последить за губами, то становилось понятно, что Георгий Всеволодович, часто наклоняясь к плечу рязанского князя, говорит ему не о битвах и не об оружии, а об охоте на лису. И Всеволод Пронский, обнимая первого воеводу рязанского Федора Юрьевича за плечо, шепчет ему не о степняках. Не иначе, хвалит красоту жены Федора княгини Евпраксии. А Федор Юрьевич только кивает с довольным видом и подбоченивается.

Мало, ох мало за этим столом сейчас говорили об опасности, что грозит всем русским землям, о сплочении. А ведь для того и собрались князья. Евпатий присматривался к боярам и видел, что каждый говорит о другом, свои дела обсуждают. Нет единства, не ждут врага, все выгадывают что-то. Евпатий поставил кубок, похлопал по плечу сидевшего рядом с ним сотника, прибывшего с Всеволодом Пронским, и встал с лавки. На него никто не обратил внимания, и Евпатий прошел к стене княжеского терема, постоял, выжидая, не пойдет ли кто за ним следом, не смотрит ли кто в спину. Нет, никому нет дела, что это один из первых воевод рязанских вдруг из-за стола встал в разгар пира.

Ивар, надвинув шапку низко на глаза, ждал Коловрата у коновязи. Он быстро глянул по сторонам, покусывая травинку, и подошел к воеводе.

– Ну? – Евпатий с тревогой смотрел в лицо Ивара. – С чем пришел?

– Недоброе у нас, Евпатий. Прав ты был. Пауки зашевелились.

– Говори! – хмуро потребовал воевода.

– К хозяину моему Алфею вчера боярин приходил.

– Который?

– Могута. Этот, у кого шрам вот так через лицо, воевода ваш. Они сначала оружие смотрели, перебирали все на столах, а потом, как лавку я закрыл, они в горнице у Алфея сидели и об измене говорили. Я под окном сидел, все слышал.

– Что говорили?

Лошади, привязанные к кольцам у крайнего столба, начали шевелить ушами и похрапывать, косясь на Коловрата. Животные как будто почувствовали его раздражение, угрозу, исходящую от него, злость, клокотавшую у него внутри. Ивар снова покрутил головой по сторонам, вытянул шею, заглядывая поверх лошадиных спин.

– Алфей сказывал, что будто вести пришли из степей. Скоро татарский хан придет, будет выкуп с огородов русских требовать. А тех, кто выкуп платить не будет, тех хан пожгет. А тех, кто заплатит, тому земли русские в княжение оставит. И спрашивал Алфей Могуту, много ли при князе Юрии советчиков, кто не хочет войны со степняками, кто хочет миром порешить и миром хана встретить.

– И что Могута?

– Могута сказывал, что есть такие.

– Бояре ближние сытые стали, – зло проворчал Евпатий. – Воевать им не хочется, потому как доходы свои терять придется. И торговый люд за ними пойдет. Дело известное. Каждый о своей мошне думает, зажрались вороны! Еще кто ходил к Алфею?

– Не видал, – покрутил отрицательно головой Ивар. – Он сам, как поутру из дома ушел, так более и не показывался. А вот вечером, как стемнеет, снова могут собраться у него. Говорили они о торговом люде, правда твоя, Евпатий.

– Ты вот что, Ивар. – Коловрат сгреб в свой мощный кулак худое плечо собеседника и притянул его к себе. – Уши торчком, но будь хитер, как лиса. Слушай все, что говорят, запоминай, кто приходит. И мне все рассказывай. Черное дело задумали.