Страница 14 из 15
Я действительно после окончания института не была в Киеве пятнадцать лет. После длительного перерыва приехала впервые с моим Малым театром на гастроли. Это был, как говорится, тяжелый случай – я снова все вспомнила: боль ушла, но человек не властен над памятью.
Но пока все шло «по порядку». Через какое-то время меня вызвали в райком комсомола. Райкомовский работник сказал мне:
– Дай комсомольский билет…
– Нет! – твердо заявила я. – Билет я получала на фронте! Вот, можете посмотреть издалека – вам я его не отдам!
Эти ценности того времени сегодня считаются дикостью. Но тогда я не представляла, как могу расстаться с комсомольским билетом. Современная молодежь не может понять, как мы жили, как позволяли вот так к нам относиться и вести себя так, как вели. Но ведь мы были честными и чистыми! И просто не знали другой жизни. По крайней мере, многие из нас или почти все.
Работник райкома сказал:
– Хорошо, просто покажи билет, мы хотим посмотреть, уплачены ли взносы.
Я ответила:
– Уплачены! Смотрите, все отмечено!
Тут же был Медведев – он не уплатил взносы за несколько месяцев. Услышав это, я почувствовала себя удовлетворенной. Мне вынесли строгий выговор – об исключении из комсомола речи не шло. Через два месяца его сняли… Но за что мне «выговорили», я так и не поняла – ведь я была права! Меня оскорбили и меня же наказали…
Нелегко было пройти через все это. Но я не позволяла себе впасть в отчаяние, опустить руки. Училась, как обычно, на пятерки, готовилась к выпускным экзаменам. Моей дипломной работой была роль Поэмы в спектакле «Не называя фамилий» В. Минко, популярного драматурга, написавшего нечто вроде пародии на нравы «золотой молодежи».
И педагоги, и сокурсники говорили, что роль Поэмы мне удалась. Я же быстро выбросила из памяти свою глуповатую героиню. Однако она вскоре напомнила о себе…
Назначение в тупик
Еще до получения диплома мы на курсе бурно обсуждали, кого куда пошлют и кому где предстоит работать. Тогда был жесткий порядок: два года надо отработать по «назначению».
Комиссия по распределению выпускников института направила меня в Херсонский музыкально-драматический театр. Предстоял отъезд в Херсон, и я понятия не имела, как буду там жить, какие роли играть. Было еще в памяти комсомольское собрание, и я помнила свое решение уехать с Украины…
В это время в Киев приехал главный режиссер Херсонского театра. Навсегда запомнила его фамилию – Павел Морозенко. Встретилась с ним. Морозенко бросил на меня оценивающий взгляд. Ткнул в меня пальчиком и сказал:
– Сьогодни о сьомий, ресторан «Спорт»…
Он предлагал мне в семь часов встретиться в ресторане.
– А я не пиду…
– Ну дывысь, тоби у мене працюваты…
Я воспроизвожу этот диалог на украинском, тогда тамошние провинциальные «деятели культуры» демонстративно говорили на украинском. Но, думаю, читателям понятно и без перевода, для чего он меня приглашал в ресторан.
Морозенко развернулся и ушел. А я буквально закипела. Мне у него работать!.. Во-первых, не у него, а в Херсонском театре. А во-вторых, не поеду я туда! Ехать, чтобы из меня этот Павел Морозенко сделал неизвестно кого? А точнее, известно, не такой уж я была наивной, чтобы не понимать этого.
На следующий день я пошла в Бюро учета и распределения кадров Комитета культуры УССР. Руководила бюро женщина – чиновная, очень уверенная в себе. Я сказала:
– Не поеду в Херсон.
– А чому це так?
Я ей рассказала о «предложении» Морозенко.
Она на меня посмотрела с деланым удивлением и изрекла:
– Вы порочите наши кадры!
Я задохнулась от возмущения: меня режиссер пытается затащить в постель, и я же еще порочу эту «кадру»!
Было очевидно, что дама меня заставит туда поехать. Но я не хотела попасть в публичный дом!
Решительно повторила вальяжной чиновнице:
– В Херсон я не поеду.
Она не стала меня уговаривать: зачем тратить время на какую-то девицу? Куда она денется – не первая такая строптивая…
Не скрою, через несколько лет, когда я уже снялась в роли Аксиньи в «Тихом Доне» и успешно дебютировала в Малом театре, меня очень подмывало позвонить и ей, и «товарищу» Морозенко. И спросить:
– Ну як вы там?
Я знала, что Херсонский театр под руководством этого сластолюбивого режиссера медленно угасал. В своей не короткой творческой жизни я не раз была свидетелем того, как умирает театр, режиссер которого превратил актрис в свой гарем. Искусство не прощает распущенности…
Из Комитета культуры я вышла с твердым намерением взять свою судьбу в собственные руки. Размышляла, думала, искала выход. И решила попытать счастья в Московском театре имени Моссовета, который был в то время на гастролях в Киеве. Требовалось «показаться» художественному совету и руководителю этого театра – а вдруг меня возьмут, случаются же чудеса… Я уже к этому времени снялась в одном фильме, начинала сниматься в другом. Невелик, конечно, творческий багаж, но я им гордилась.
Добилась, чтобы меня принял Юрий Александрович Завадский. Пробивалась к нему очень долго, наконец пришла в Оперный театр, где шли спектакли Театра имени Моссовета. Завадский был на месте. Я очень нервничала – шутка сказать, встретиться с самим Завадским! Он разговаривал со мной в коридоре, мне это показалось плохим признаком. Волнуясь, стала говорить, как хотела бы работать в Москве, в его театре.
Юрий Александрович перебил:
– У кого вы учились?
– У Ивана Ивановича Чабаненко…
– А, так я его знаю, пусть он мне позвонит и расскажет о вас.
– Хорошо, – ответила я.
В институте уже жизнь замерла, сессия прошла, студенты уехали на каникулы, преподаватели – в отпуск. И я позвонила Ивану Ивановичу домой.
Мне на его квартире ответили:
– Иван Иванович поехал в Плюты на дачу.
Плюты – это сорок километров от Киева, на Днепре. Как туда попасть? Кто-то из моих друзей сказал, что есть такой парень, молодой архитектор, который строил в Плютах дачу драматургу Александру Корнейчуку, где тот и живет вместе с женой, писательницей Вандой Василевской.
Я нашла этого парня и попросила его поехать со мной.
– А мне тоже туда нужно, – кивнул архитектор. – Поплывем… Завтра в восемь утра отходит пароход прямо до Плютов.
В половине восьмого я была на пристани. Ни одного билета на этот пароход не было, и на наших глазах он отчалил.
Я пришла в отчаяние. Затягивать время нельзя, каждый день надо было что-то есть, а уже не на что… И я спросила архитектора:
– Петя, а как еще можно попасть в Плюты?
Он ответил:
– Пешком.
– Как? Сорок километров пешком?
– Ну, а что делать? До Корчеватого можно доехать на автобусе, а там все равно пешком.
Мы поехали на автобусе до Корчеватого – это восемь километров. Тридцать два километра надо было пройти пешком.
Когда мы вышли из автобуса, шел проливной дождь. Мы сразу промокли, никакого попутного транспорта не было. И пошли мы по шляху. Видела я тогда очень интересный мираж… Дождь вскоре кончился, и сразу наступила жуткая жара. И где-то на горизонте этот шлях блестел, будто река. Красиво!
Оставалось пройти совсем немного, когда нас догнала грузовая машина, на которой перевозили выкорчеванные пни. Шофер сжалился над нами и посадил на эти пни. По проселочной дороге доехали до Плютов и попросили остановиться у дачи Корнейчука.
Я не помню эту дачу, помню Ванду Львовну Василевскую – жену писателя. Она вышла нам навстречу босиком по прохладной земле и напоила холодной водой из погреба.
Я спросила:
– Где найти Ивана Ивановича?
– У Кривого, на краю Плютов.
Я сообразила, что Кривой – это один из местных жителей. Мы пошли искать хату Кривого. Нашли, и я спросила у хозяина:
– Скажите, пожалуйста, где Иван Иванович?
– А он утром уехал в Киев.
Я догадалась, что Иван Иванович уехал в одной из тех машин, которые шли нам навстречу, когда мы добирались до Плютов.