Зеленая ветка мая

- Здравствуйте.

- Тишенька! Тихон! Тихон Андреевич! - смеялась и плакала Нина Ивановна. - Катерина Платоновна, я ему сразу сказала, как вы о нем отозвались: "Он герой у вас, и вы должны им гордиться". Варвара при всем народе под защиту взяла... А я? Где моя совесть? Прощенья мне нет.

- Истерзали тебя, бедняжка. Не мучься, не рвись, все позади, - утешал он.

Вот он какой, учитель Тихон Андреевич! Ласковый. Наверное, внимательный к людям. А приложения к "Ниве" - ведь это все его книжки, его должна благодарить Катя.

- Да где же вы были, да что с вами было? Счастье-то какое, вернулись, Тихон Андреевич! Садитесь, пожалуйста.

Председатель сел на табурет у стола и тут же стал свертывать из клочка газеты цигарку и закурил. Раньше он курил, дымя в горящую печку, а тут задымил на всю комнату. Нервным стал после тех неприятных событий и сейчас угрюмо молчал.

Нина Ивановна с мужем сели на железную кровать Ксении Васильевны. И Нина Ивановна взяла руку мужа и, не отпуская, словно боясь на секунду расстаться, принялась рассказывать то, что говорила тогда на собрании. И совсем не то. И совсем не так. Гордясь, расцветая.

Воевал ее Тихон Андреевич с Деникиным, Врангелем, на Дальнем Востоке. Был политруком, воодушевлял красноармейцев на борьбу с беляками. А потом попал в партизанский отряд, а потом шел с отрядом тысячи верст, пешком, на оленях, через горы и реки, устанавливать в стойбищах вдоль Охотского моря, вдоль Ледовитого океана Советскую власть.

- Беда нас настигла, - сказал Тихон Андреевич, не перебивая, а как-то незаметно вступив в рассказ жены, может быть, оттого, что была она чересчур уж в горячке и трепете и он хотел немного ей помочь. - Отрезали белые наш партизанский отряд. Полгода в окружении маялись, а как к своим прорвались, тут же домой написал, а до почты верст двести, скачи - не доскачешь. Писал, да, видно, письма не доходили по адресу...

- Или кулак Сила Астахов перехватывал, чтобы в страхе батрачку держать, - жестко отрезал председатель.

- Едва ли. Уж очень рискованно. Братцы, не будем об этом. Что прошло, быльем поросло, - миролюбиво сказал Тихон Андреевич.

- Э-эх, Тихон Андреевич, в учителях христосиком был, таким и в солдатах остался.

- Напраслину наговариваешь, товарищ Смородин. А злобствовать зря не люблю.

Что-то было в учителе ясное, доброе. Он нравился Кате.

- А я-то как рада вам, Тихон Андреевич! В самое-самое время помощь мне подоспела. Признаться?.. Вам я признаюсь. И Петру Игнатьевичу и Нине Ивановне. У меня не всегда ведь уроки вполне хороши. Иногда в полном смысле провалишь. Ученики не догадываются, но я-то знаю. Тихон Андреевич, мы так с вами будем работать, если вы согласитесь, конечно... Я предлагаю, поделим группы? Вы старших возьмите. А мне хочется маленьких оставить себе. Мне хочется до конца школы их довести, посмотреть, что из них станет, как я их вырастила, что им дала...

Вдруг Катя заметила, они слушают ее исповедальную речь в каком-то странном смущении. Нина Ивановна погасла, потупилась. И учитель, опершись на палку, уставил взгляд в пол, не на Катю. А Петр Игнатьевич, напротив, глядел прямо на нее и невесело.

Катя смешалась, умолкла, не понимая.

- Н-да, значит, так, - угрюмо проговорил председатель.

Учитель, слегка припадая на правую ногу, перешел к Кате, сел к ней на топчан. Заговорил негромко, как бы с трудом:

- Демобилизовался я, в уездный отдел откомандировали из части. Там дают назначение. Куда? Понятно, домой, в родную школу. О вас, Катерина Платоновна, я тогда и не слышал. Кто вы, что вы, не знал.

- Ну и что же? Теперь узнали, - резонно возразила Катя. - А дальше ближе узнаете. Я так рада, что вас тоже сюда назначили! Мы с вами дружно будем работать.

- Сложная штука жизнь, Катерина Платоновна, трудная штука, порой даже очень, - ответил учитель.

- Что случилось? К чему вы меня подготавливаете?! - воскликнула Катя, с испугом вглядываясь в их расстроенные лица, пытаясь понять.

Председатель вынул из кармана бумагу: небольшой лист с машинописным текстом, печатью и штампом, подал Кате:

- Н-да, значит...

"Учительницу начальной школы сельца Иваньково тов. К. П. Бектышеву сим извещаем, что по сокращению штатов увольняется с апреля месяца 1922 года.

Заведующий уездным отделом народного образования..."

"О ком это? Кто увольняется?"

Бумажка с печатью в Катиной дрожащей руке маленькими машинописными буквами выносила приговор тов. К. П. Бектышевой.

"Это я - тов. К. П. Бектышева? Меня увольняют? А как же дети, мои беззубые младшие? Я их научила читать, они пишут слова на грифельной доске, а скоро я им обещала тетради. Чистенькие тетрадочки в классном шкафу. Вы хотите меня увольнять? А куда я пойду? У меня нет дома. Комната в Иваньковской школе, а другого нет дома. Здесь, на погосте, могила бабы-Коки под снегом. Я хотела весной посадить на могиле цветы. Незабудки".

Катя жалобно улыбнулась, и, увидев ее вымученную улыбку, сквозь которую сейчас хлынут слезы, Петр Игнатьевич крякнул, растопыренной пятерней, как гребенкой, резко откинул назад волосы.

- Новая экономическая политика, Катерина Платоновна, проще говоря, нэп. Государству надо производство налаживать, приходится экономить во всем. По штату нашей школе один учитель положен. Вот в чем загвоздка.

"Значит, меня для экономии - вон! Осенью послали, тогда было нужно, сказали: должна. А теперь... из экономии вон?" - так думала Катя.

Гордость отчаяния поднялась в ней, она не улыбалась больше жалобной улыбкой.

- "Сохраню ль к судьбе презренье?.."

- Что? Что? Как ты сказала? - изумленно вскинулся Петр Игнатьевич.

- "Сохраню ль к судьбе презренье?.." Не я. Пушкин.

Петр Игнатьевич вытащил кисет, снова взялся набивать самокрутку, с силой приминая большим пальцем махорку.

- Катерина Платоновна, Катенька! - стиснув на груди руки, просительно заговорила жена учителя. - Тихона по справедливости на старое место вернули...

Катя пожала плечами:

- Кто спорит?

- Мы с Тишей нашу будущую жизнь крепко обдумали. Заново нам ее надо налаживать. Хозяйство наше, пока воевал, вовсе порушилось. Мечта у нас: хозяйство маленько поднять...

- Что мне до вашей мечты? - оборвала Катя.

Снова негромко вмешался учитель:

- Возможно, вы меня осуждаете, Катерина Платоновна, но не я это дело решал, в смысле моего назначения. А если бы и я... Не могу я со своей школой расстаться! Здесь моя трудовая жизнь начиналась. Здесь семья. Куда мне с семьей от своей избы по нынешнему тяжелому времени? Мы с Ниной этот вопрос обсудили: я пока дома побуду, дыры в хозяйстве своем залатаю, а вы, как учили, так пока и учите, так и учите. И в комнате при школе живите по-прежнему. Мы с Ниной Ивановной обговорили этот вопрос. И председатель согласен.

- И председатель согласен? - едко усмехнулась в лицо председателю Катя.

- Согласен, - не принимая насмешки, серьезно и строго ответил он. Пока остаемся при старом. Беру на себя. Стало быть так, Катерина Платоновна?

- Не знаю. Подумаю.

33

А что думать? Что придумаешь?

Пока все оставалось по-старому. Новое то, что Тихон Андреевич раза два в неделю приходил в класс, занимался со старшими, но в основном, как и раньше, учила ребят Катя. Только без былого воодушевления. С охлажденной душой.

Ничто не вечно, а все же, когда тебе скажут, что этот темный, со старым шкафом и длинными черными партами, неуютный, но уже привычный, уже дорогой тебе класс стал не твоим, ты в нем незаконно, лишь из участия добрых людей, - душа вянет. И даже дети не так милы, как раньше. Скоро ты их оставишь. Тебе прикажут оставить.

В уездном отделе народного образования пока что отнеслись снисходительно к ненормальному положению в Иваньковской школе. Пока, до начала нового учебного года.

Стали присылать из отдела образования педагогические брошюры, инструкции, проекты программ, что-то много стало приходить всевозможных руководящих бумаг. Среди них внушительный приказ учителю Тихону Андреевичу представить на утверждение планы школьных и внешкольных занятий.