Зеленая ветка мая

- Наговорить всяко можно. Облыгатели испокон веку велись, и в наше, хоша и новое, время хватает их, облыгателей, - как бы с самим собой рассуждал Сила Мартыныч, задумчиво оглаживая широкую бороду. - Да и то сказать, сам сплоховал, не молчать бы тогда про Тихона. Бабу пожалел, а она со страху по подсказке нынче на меня небылицу несет, вишь, дрожмя дрожит, как овца под ножницами.

Внезапно, как всегда неудержимо и бурно, вскипела Варвара Смородина:

- Нинка! Нина Иванна, и где твоя совесть, любовь твоя где? Оговорил злодей мужа... Товарищи бабы, а тем более мужики, ослепли мы, не замечаем, как Сила Астахов со дня на день богатеет. С чего богатеть? Невдомек. А ты, Нина Иванна, сразу и поверила, что муж к белякам ушел? Сразу и земные поклоны бить. И-эх! Где твоя любовь, Нина Иванна? Да я бы про своего... Кто бы что ни брехал, глаза выцарапаю, потому знаю, мой мужик честный, мой мужик не продаст...

- Варвара, молчи! - грохнул кулаком по столу Петр Игнатьевич. - Ты зачем мне акафист поешь? Обо мне разговор? Завела про любовь! Молчи, время знай.

В классе поднялось хихиканье, шум, и представитель ревтрибунала постучал пальцем по столу, призывая к порядку.

- Без свидетеля не докажете. Свидетеля нет, - уже совсем успокоенный неуместным взрывом Варвары Смородиной сказал Сила Мартыныч.

И вдруг... вдруг Катю обожгло: Катя вспомнила книжную полку в чулане, хилый огонек коптилки, который Нина Ивановна загораживала ладонью, чтобы не погас от дыхания, а за ее спиной в темноте прислоненные к стене вилы и грабли и ворох сена в углу, прикрывавший что-то. Она бегло все это увидела. "Зачем сено в чулане?" - мелькнуло тогда, но не задержалось. Занята была книгами. Раздобыла кипу книг, негаданное счастье...

Так вот, оказывается, зачем там было сено.

- Я свидетель. Я видела.

Волнуясь, спеша, Катя рассказала, как и зачем попала в темный чулан Нины Ивановны и что там увидела.

- Мешки видела?

- Мешки?

Катя потерянно взглянула на председателя. И он глядел на нее с нетерпением, страстным ожиданием во взгляде, но молчал и ни кивком, ни движением ресниц ничего не подсказывал.

- Мешков не видела, - упавшим голосом ответила Катя. И виновато: - Не знаю. Наверное, там были мешки.

Вздох разочарования услышала она в душном классе.

Сила Мартыныч презрительно хмыкнул:

- Наверное?! Надежных свидетелей насобирал председатель! Идите, граждане, проверяйте, кто хочет, есть ли у соседки в чулане мешки.

- Нет, - тихо ответила Нина Ивановна. - Ты их утром в воскресенье на разъезд увез. Ночью в сани нагрузил, сеном прикрыл, а утром увез. Еще метель тогда поднялась.

- Что-то не помню. Путаешь, Нина Ивановна. Вроде никуда не ездил я в воскресенье.

Тогда уверенно, громко крикнула Катя:

- Ездили. Я видела. Знаю.

Радуясь, что теперь-то она безошибочно его уличит, этого плечистого, сильного и чужого человека с желтым взглядом. Она не замечала раньше, что у него желтый взгляд. Тяжелый, безжалостный.

- Что ты будешь делать, и тут учительница наша в свидетелях, - развел руками Сила Мартыныч. - Скажи, какая быстрая! Да усердная. Все норовит в пользу властям доказать. - Он задумался, будто вспоминая. И вспомнил: - А ведь и вправду, Катерина Платоновна, было. Догнал вас в поле, точно не скажу, в воскресенье ли или в другой какой день.

- В воскресенье.

Тут вмешался представитель ревтрибунала:

- Катерина Платоновна, почему вы уверены, что именно в воскресенье встретили Астахова в поле, вернее, он вас догнал?

- Помню, была метель, сильная вьюга. И еще...

- Вот, вот, вот! - со злобным смешком подхватил Сила Мартыныч. То-то и есть, что еще... Эх ты, девка, не соблюдаешь себя, а ведь учителка все-таки, или, как нынче называется, шкраб. Правильно. Еду в воскресенье к свату в Дерюжкино, за разъездом пять верст. По семейной надобности еду, оттого и воскресный день выбрал, в будни недосуг. А метель - глаза слепнут. Вижу, учителка топает, парня провожает. Ну, я парня подвез до разъезда. Сам оттуда в Дерюжкино, к свату.

- Скажите, Катерина Платоновна, - деликатно и мягко обратился представитель ревтрибунала, - нам важно знать, кого и куда вы провожали?

- Эва, кого! - воскликнул Сила Мартыныч, поворачиваясь на своем кругляше к народу и ища и, может быть, уже находя в ком-то поддержку. Кого? Тайка моя несмышленыш, и та догадается. Ночевал у ней парень, вот что. А сам мешочник. Целый день шнырял по селу.

- Катерина Платоновна, как зовут вашего знакомого? - снова мягко спросил представитель ревтрибунала.

- Арсений, - сказала она. И... ужаснулась. А дальше?

- Арсений, - записал в книжечку товарищ из ревтрибунала. - А дальше? Отчество, фамилия, адрес. Мы его в сутки разыщем. Это важно, Катерина Платоновна. Не мог же он не заметить, что везет Астахов в санях. Итак, Арсений. А дальше?

- Не знаю, - почти беззвучно ответила Катя.

- Как не знаете? - удивился он.

- Не знаю.

Погибла Катя! Никогда, никогда не подняться ей в глазах иваньковского народа. В ее классе, ее школе сошлись отцы и матери ребятишек, которых Катя учит и любит, и вот... Что они будут думать о ней? Как им объяснить? Раньше она шла улицей - и встречный крестьянин снимал шапку и низко кланялся. А теперь?

- Вот ваши свидетели! - уже грозил и наступал Сила Мартыныч. - Кого, председатель, против меня выставляешь? Всем ведомо, учителка по твоей дудке пляшет. А за что? За то, что частенько в школу захаживаешь, да все под вечерок норовишь...

- Ух, гадина, контра! - во весь голос завопила Варвара Смородина. Куда повернул! Нет, контра, учительницу позорить не дам. Мужика моего не пристегивай, он передо мной чист, как свеча, а что до парня... так в ту пору еще бабушка живая была, когда они парня бедного из жалости переночевать на печку пустили...

- Бабушку вспомнила, - ехидно ухмыльнулся Астахов. - Не на пользу себе бабушку вспомнила, гражданка Варвара Смородина.

Варвара опешила:

- Чего? О чем ты?

- Где кольцо? - резко повернулся на кругляше лицом к председателю Сила Мартыныч.

- Какое кольцо?

- Ага, побелел? Ты, Смородин, меня в землю живым сообразил закопать, ан нет, не вышло. А я тебя покрывать не намерен. По справедливости желаю вывести на свежую воду. Товарищи крестьяне, помните сбор на голодающих был, тута, в классе? Бабушка Ксенья Васильевна при всем народе в пользу голодных кольцо отдала. Золотое, с драгоценным камнем, чай, недешево стоит. Где оно?

- С ума своротил, Астахов, - до растерянности удивился Петр Игнатьевич.

- Покамест при полном уме. Где кольцо?

- Да я ж тебе расписку вручил, что вскоре же после того собрания кольцо в комиссию в городе сдал.

- Не вручал ты мне расписки, Петр Смородин, а кольцо как в карман себе положил, так там и осталось.

Петр Смородин вскочил, схватился за грудь, рванув рубашку, несколько секунд стоял без слов с диким, блуждающим взглядом. Шатаясь, шагнул из-за стола. Прохрипел:

- Убью. На месте прикончу.

- Прекратить! - поднимаясь и держа руку на револьверной кобуре, чеканно приказал человек из ревтрибунала. - Прекратить самоуправство, председатель Смородин.

Смородин вернулся на место, повалился на стул, запустил в волосы обе пятерни и затряс головой, и лицо его позеленело, перекосилось, стало некрасиво и жалко от бессильного гнева.

- Товарищи! - говорил представитель уездного ревтрибунала. - С пропавшими пашнями и утаенным налогом разберемся. И с кольцом разберемся, уж, наверное, копия квитанции на сданное кольцо в комиссии есть. Невиновные, будьте спокойны. Виновных накажем. Революционный пролетарский суд без пощады накажет за каждый украденный у голодного населения пуд. Учительницу просим: простите, Катерина Платоновна, что дали негодяю в нашем присутствии вас оскорбить.

...В этот вечер Силу Мартыныча увезли в город.

Лучины и коптилки, а где и керосиновые лампы долго не гасли в этот вечер в сельце.