Страница 3 из 37
Много метких и острых наблюдений сделано Жаном Мелье и в отношении недостоверности и противоречивости евангелий. Какие существуют доказательства того, что четыре евангелия, сообщающие о чудесах Иисуса Христа, действительно составлены теми авторами, под именем которых они имеют хождение? И тем более, какие основания доверять их содержанию, особенно в той части, где они рассказывают о маловероятных и ничем не подтверждаемых вещах?
С этих рационалистических позиций автор «Завещания» сравнивает, как рассказывается об одних и тех же эпизодах из «биографии» Иисуса Христа в четырех канонических евангелиях. Он подмечает, что евангелист Матфей связывает Иисуса с царем Давидом через сына Давида Соломона и его потомков, а Лука — через другого его сына, Натана. Но одно исключает другое. Можно ли в таком случае верить целому? Матфей сообщает о бегстве Иосифа и Марии вместе с новорожденным Иисусом в Египет в связи с избиением Иродом младенцев. У Луки об этом нет никаких упоминаний. Да и у историков, писавших об Ироде и этом времени, не говорится о таком неслыханном злодеянии, как массовое избиение детей. Матфей, отмечает далее автор, говорит только о двух явлениях Христа после его мнимого воскресения — вначале двум Мариям, затем одиннадцати его ученикам; Марк упоминает три явления — Марии Магдалине, затем двум ученикам, наконец одиннадцати; Лука называет два явления — вначале двум ученикам, потом одиннадцати и другим; Иоанн насчитал четыре явления. Таковы же разноречия и в отношении места этих явлений. Какому из четырех евангелий отдать предпочтение? — спрашивает Мелье. Так же обстоит дело и с рассказом о мнимом вознесении Христа. Лука и Марк определенно утверждают, что он вознесся на небо в присутствии своих одиннадцати апостолов. А Матфей и Иоанн об этом ничего не знают. Лука, если он действительно автор этих рассказов, противоречит даже самому себе в двух новозаветных произведениях, названных его именем. В евангелии он называет местом «вознесения» Вифанию, в «Деяниях апостолов» — Масличную гору под Иерусалимом; в евангелии он утверждает, что это произошло в первый день воскресения Христа, в «Деяниях апостолов» — на сороковой день.
Откуда могли появиться все эти противоречия и несуразности «биографии» Христа, если апостолы были очевидцами событий или были вдохновлены «свыше» на их описание? — ставит Ж. Мелье неодолимый для апологетического богословия риторический вопрос. «Отсюда ясно, — заключает он, — что в их рассказах имеются ошибки, несуразности и противоречия и что все это пустые басни. Я обхожу молчанием другие подобные противоречия в этих якобы святых и божественных книгах, так как излагать их здесь было бы слишком долго; но уже из сказанного ясно видно, что эти книги — не результат божественного вдохновения и даже не плод какой-либо человеческой премудрости и поэтому не заслуживают веры»[13].
«Завещание» Жана Мелье в известном смысле можно считать «Правдивым словом» Нового времени о Христе и христианстве. Между ним и Цельсом — пятнадцать веков, большая часть которых отмечена печатью бесплодной схоластики, кострами инквизиции и процессами ведьм. Отзвуки этого не вполне исчезли еще во времена самого «Завещания». И известный французский энциклопедист Даламбер в ответ на упреки Вольтера в том, что он и его единомышленники проявляют вялость в деле опубликования и распространения этого «светильника» атеизма, пишет: «Вы упрекаете нас в холодности. Но я, кажется, уже говорил вам: боязнь костра очень расхолаживает»[14]. Костер для еретических книг и тюремная камера для их авторов — последние жупелы абсолютизма и мракобесия — еще не утратили в то время своего значения.
«Завещание» Мелье, написанное в 20-х годах XVIII в., произвело огромное впечатление на современников. Оно явилось одним из отправных пунктов той вначале чисто рационалистической, а затем и научной критики новозаветных произведений, которая за два столетия своего существования выдвинула ряд видных исследователей и сделала множество крупных открытий. В конце XVIII и начале XIX столетия была выработана новая методика исследования исторических произведений. Чисто рационалистическая критика сменилась аналитическим подходом к источникам. Были созданы научные приемы анализа древних литературных памятников, и эти приемы, примененные к Новому завету, дали блестящие результаты. Священное писание перестало быть тем осененным святостью одноплановым повествованием, за которое его выдавала христианская апологетика. Немецкий профессор Баур и его последователи выявили в Новом завете два враждебных друг другу направления. Они вскрыли также, что четвертое евангелие — от Иоанна— существенно отличается от первых трех, называемых синоптическими. Д. Штраус, автор нашумевшей книги «Жизнь Иисуса», неопровержимо показал мифичность большинства евангельских сказаний об Иисусе. Были выявлены их корни в мифах и религиозных течениях дохристианского времени. Бруно Бауэр исследовал греко-римские элементы христианского учения. Целый ряд других исследователей[15] внес свой вклад в научное изучение процессов формирования христианства, его литературы, образов его деятелей. «Легенда о христианстве, которое якобы сразу и в готовом виде возникло из иудейства и которое из Палестины покорило мир своей раз навсегда установленной в главных чертах догматикой и этикой, оказалась полностью развенчанной со времени Бруно Бауэра; она может прозябать еще только на теологических факультетах и среди людей, которые хотят „сохранить религию для народа“, даже в ущерб науке», — писал Энгельс, пристально следивший за развитием критического изучения новозаветной литературы и принимавший сам в этом серьезное участие[16].
Критика христианской догмы и евангельских сказаний — «Правдивое слово» Цельса, созданное при самом основании этой новой религии, и «Завещание» Мелье, появившееся после крушения «тысячелетнего царства» средневековой схоластики, — вот важнейшие исходные вехи борьбы свободомыслия и атеизма против догматического богословия. А всего лишь через два столетия после Мелье все позиции догматического богословия по вопросу о происхождении новозаветной литературы, евангельских сказаний, образа Христа и возникновения самого христианства оказываются разрушенными научной критикой.
Это очень образно выразил американский епископ В. М. Браун, который под впечатлением всех этих достижений научной критики Библии и социальных идей века стал чем-то вроде епископа-еретика. «Некогда существовала, — писал он, — система христианского богословия. Она была замечательной, хотя и весьма искусственной постройкой, возведенной из красивых, но весьма старых и окаменелых догм, которые никто не мог доказать, но лишь немногие осмеливались оспаривать. Существовал величественный старец в небесах, непогрешимая библия, продиктованная святым духом, троица, падение, искупление, предопределение и благодать, оправдание верой, избранный народ, всемогущий фантастический дьявол, мириады духов, вечное блаженство, получаемое за бесценок, и вечные муки для тех, кто не воспользовался предложением. Ныне этот карточный домик разрушен, или, вернее, он медленно расползается, „как беспочвенное создание сновидения“, по выражению Шекспира. Библейская хронология, история, этика — все одинаково оказались сомнительными и опороченными. Божественное откровение дискредитировано, человеческая летопись занимает ее место. Что же привело к этой поразительной перемене? Знание, мысль, исследования критики показали, что традиционные библейские построения не могут удержаться. Логика фактов подтвердила рассуждения свободомыслящих и поставила догматику перед все более обостряющейся дилеммой»[17].
Эти именно обстоятельства побуждают современных теологов отвергать пути научного изучения проблемы происхождения христианства, хотя время от времени они выступают с декларациями о том, будто наука и религия не противоречат друг другу и разными путями идут к одной и той же цели — познанию тайн сокровенного. В действительности же, конечно, метод научного анализа и «метод» слепой веры не могут иметь между собой ничего общего. Но именно слепая вера избирается современными богословами и клерикальными учеными как принцип решения евангельских проблем. И даже с трибуны международного конгресса историков в Риме в 1955 г. прозвучал призыв главы католической церкви папы Пия XII изъять Иисуса из компетенции науки и, возвратившись к исходному положению, оставить его всецело в области иррациональной веры.
13
Ж. Мелье. Завещание, т. I, гл. XVIII, стр. 184 и сл.
14
Даламбер — Вольтеру, Париж, 31 июля 1702 г. — Завещание, т. III, стр. 410.
15
См. об этом: А. Ранович. О раннем христианстве. М., 1959, стр. 198–205; С. И. Ковалев. Из истории критики христианства. — «Ежегодник Музея истории религии и атеизма», т. III, М. — Л., 1959, стр. 46–61; Я. А. Ленцман. Происхождение христианства. М., 1960, стр. 5—21.
16
К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. 2, т. 22, стр. 473–474.
17
В. М. Браун. Коммунизм и христианство. Пг., 1923, стр. 171.