Я и ты

Тарасов: от хоккея к футболу

Журналистская судьба свела меня с Тарасовым и когда он дебютировал в непривычной для него роли главного тренера ЦСКА по футболу. Командировка в Ворошиловград, где на открытии чемпионата страны армейцев ждал матч с местной «Зарей», возникла неожиданно, чуть ли не по звонку из приемной министра обороны. Обязательно нужен материал с интервью Анатолия Владимировича. Московский рейс был поздним, на площади перед местным аэропортом ни одной машины, лишь вдали на стоянке сиротливо маячил старенький четыреста первый «Москвич». У служебного выхода кого-то дожидалась черная «Волга» с армейскими номерами. К ней неторопливо приближался одетый в гражданское мужчина в кожаном пальто и с небольшим чемоданчиком. Я набрался наглости, подошел, представился: так, мол, и так, не могли бы прихватить и меня. Надменный укоряющий взгляд: сам доберешься, громко захлопнутая дверца и быстро удаляющиеся от меня габариты, разрезающие своими огоньками вечернюю темень.

Наверное, так бы я и торчал до утра в зале прилета, если бы не водитель того «москвичонка», оказавшийся дежурным диспетчером. Он сдал смену и торопился домой. «Довезу вас до центра, там у нас лучшая в городе гостиница, думаю, ваша команда в ней остановилась». И на том спасибо.

– Нет, ЦСКА не у нас, может, в «Октябрьской», пешком минут пятнадцать-двадцать отсюда, – порадовала меня администратор. – Подождите, сейчас туда позвоню, уточню.

Уточнила – в «Октябрьской».

Рано утром у входа в гостиницу столкнулся с Тарасовым: ты откуда взялся? ночью объявился? почему не сообщил о приезде, мы бы машину подогнали!

Я рассказал Анатолию Владимировичу о том эпизоде в аэропорту.

– Номер машины запомнил? Хорошо. Разберемся. Тоже мне большой начальник! Я тут одному такому начальнику уже выдал, говном каким-то в обед и ужин накормили, так теперь нас к другой столовой прикрепили, икорка красная, черная на столе, только играй, – Тарасов развернулся и резко толкнул дверь. – А сейчас собирайся, едем на завтрак. Перекусишь – сразу ко мне, на тебя полчаса, потом тренировка, успеем поговорить.

Что не успел сказать, Анатолий Владимирович договаривал уже в автобусе. Когда прикатили на стадион, предупредил: «На тренировке ко мне не подходи, не мешай, смотри, будут вопросы – потом отвечу». Он подхватил складной стульчик и направился с ним в центр поля. Смотреть было на что. Это был театр одного актера, прекрасно срежиссированный спектакль. Тарасов извергал из себя вулкан энергии и эмоций, сопровождая этим выбросом тренерской лавы каждое упражнение. Кое-что было привнесено из хоккея, и в этом у него было немало оппонентов: мол, от этих упражнений перекачанные ноги, а футболисту нужны легкие. Спорить с ним было бесполезно, этот человек гнул свою линию, не навязывая ее никому. Анатолий Владимирович горделиво восседал на своем стульчике, словно король на троне, ничего и никого не упускал из виду. Изредка вскакивал и снова плюхался, да так, что, казалось, под его грузным телом ножки сложатся или вовсе сломаются и он упадет на траву.

– Николай Алексеевич (Маношину, своему помощнику. – М. Ш.), – Тарасов насупил брови и недовольно покачал головой, – шепни Марьяну на ухо, чтобы я слышал, пусть не волынит, а то пять лишних кругов заработает с Сашкой Кузнецовым на плечах. Я Валерку Харламова знаешь, как наказывал? Он у меня в Кудепсте с берега в гору Рагулина тащил.

Тот стартовый матч ЦСКА выиграл со счетом 1:0.

– Не исчезай, за обедом отметим, а заодно и начальничка того найдем. Какой, говоришь, номер машины? Быстро его вычислим.

– Не надо, Анатолий Владимирович, мы же с вами все сделали, интервью уже напечатано.

– Как не надо? Может, это был приказ министра – твой приезд сюда, – Тарасов был настроен решительно.

Еле удалось уговорить никому не звонить.

Команда улетела, а я задержался еще на день и из командировки вернулся еще и с материалом о парашютистке Валентине Закорецкой; незадолго до нашей встречи она совершила свой шеститысячный прыжок. Сколько же это часов в воздухе под куполом!

На высоком берегу Куры

Многое так и просилось быть впрессованным в эту вступительную главу, здесь лишь толика написанного, причем намеренно обращенного в прошлое, с событиями и деталями, о которых не так широко известно. Я специально не сортировал материалы ни по годам, ни по тематике, более того, порой перескакивал с одного на другое, не придерживаясь строго дат. Действовал по принципу: как Бог на душу положит. Скажем, почему по его божескому повелению лишний раз не упомянуть о традиционном грузинском гостеприимстве? О, какой богатый стол в национальном духе был накрыт на высоком берегу Куры! А мы-то решили, что экскурсия для группы любознательных ограничится дегустацией вин и шампанского, она и так уже привела в состояние абсолютного душевного подъема и полного восхищения окружающим тебя миром. Черта с два, вы не знаете грузин. В Рустави было только начало. Тамада Нодари Георгобиани, весельчак и балагур, со своей прихрамывающей, переваливаясь с боку на бок, походкой, словно обухом по голове, оповестил: «У вас свои обычаи и традиции, у нас свои. Пока каждый из вас не произнесет тост, из-за стола не встанем и никуда не уйдем, всю ночь сидеть здесь будем».

Ничего себе заявление, мало того, что нас-то человек двадцать, так еще рука устанет поднимать полный бокал под каждый тост. От зоркого взгляда Нодари не уйти, он строго следил, чтобы никто не отлынивал, не прятался за плечи товарища, все до дна опустошал.

Когда очередь дошла до меня, Нодари громко, чтобы сквозь шум услышали все, произнес: «Михаил наш, местный, из Сагареджо. Ему не привыкать, воды не было, так вместо нее он домашнее кахетинское вино пил».

Народ смолк и с удивлением уставился на меня. Пришлось расшифровать слова Нодари, начиная издалека. Впрочем, читателю уже известна эта моя история, как весной сорок первого мы с мамой поехали навестить отца, офицера-сапера, который служил во Владимире-Волынском, где нас война и застала. Я рассказывал в общих чертах, не очень хотел ворошить прошлое, многое упустил, но про вино вместо воды, которой, когда пересыхала от жары речка, просто не было, конечно, вспомнил и про то, что по-грузински я тараторил даже лучше, чем на русском, и жаль, что с возвращением в Москву постепенно забыл язык, не с кем было говорить. Все думал, как закончить свой тост, и вдруг осенило:

– Пусть вино, каким бы вкусным оно ни было, больше никогда и никому не заменяет воды…

Все бы ничего, только соревнования на призы братьев Знаменских, которые, собственно, мы и приехали освещать, были уже в разгаре. В страшном цейтноте подгоняли еще не произносивших тост (Нодари был неумолим в своем требовании); в общем, даже не вбежали, а влетели на стадион где-то около одиннадцати. И ведь успели! Владимир Ященко как раз готовился к своей попытке на высоте 2 м 34 см. Яркий свет выхватывал в вечернем тбилисском небе планку, поднятую на отметку нового мирового рекорда. Быть или не быть? Быть, товарищ Гамлет!

Пройдут годы, и нечто подобное случится со мной в Токио, только в японской столице я стал свидетелем другого мирового достижения, до сих пор непревзойденного, опять же в прыжках, но в длину. Не помню, по какой причине, кажется, после приема в нашем посольстве, я тоже запаздывал, да еще, черт возьми, ошибся со стадионом. От конечной станции метро валом валил народ; не сомневаясь, что ему нужно туда же, куда и мне, я смешался с толпой, не чувствуя подвоха. А понял лишь тогда, когда разглядел у центрального входа огромную афишу матча по бейсболу. Эти семьдесят тысяч японских фанатов торопились на него, а не на легкую атлетику, она была совершенно на другой арене, благо по соседству. Но все равно приличный крюк.

И все-таки фортуна обернулась ко мне лицом – успел! Майк Пауэлл на моих глазах прыгнул на 8 метра 95 сантиметров! Боб Бимон побит. Фантастика! Случится ли в моей жизни прыжок за 9 метров, не знаю, однако счастлив уже тем, чему был свидетелем тогда, в конце августа девяноста первого года. Кстати, это была целая эпопея, как я попал в Токио. Про 19-е августа и путч не забыли? Чудом проскочил с получением визы буквально накануне его; многие коллеги, кто задержался с подачей документов, так и не увидели нужный штампик в паспорте.