Страница 7 из 14
Особы царственные для отдыха загородные дворцы имели, да не один, дальние и ближние. На Воробьевых горах, на возвышенности у Москвы-реки, откуда город виден. В Коломенском, построенном при Алексее Михайловиче, в Измайлове, родовой усадьбе бояр Романовых, в Александрове, основанном Василием III, отцом Ивана IV Грозного, а еще Резной дворец. И в Кремле проживали в Потешном дворце, построенном для боярина Ильи Милославского, тестя царя Алексея Михайловича. С 1670 года этот дворец служил жильем для членов царской семьи, как и Теремной дворец. В общем – не в тесноте и обиде цари жили.
Из истории Алексей знал, что ввиду малолетства и многих хворей страной фактически правили несколько человек: патриарх Иоаким, И. М. Милославский и А. С. Матвеев. Особенно преуспел в набивании собственного кошеля Милославский. Подмял под себя Приказы, везде посадил родню. Но править им оставалось недолго. Уже через полгода, в середине 1676 года, царь возьмет власть в свои руки. А осенью 1675 года он занедужил, в Кремле стал появляться редко. Народная молва тут же разнесла слухи, что царь лежит и не встает и смертушка его близко. Бояре стали подумывать: к кому может власть перейти?
Глава 2. Лекарь поневоле
Безвластия боялись и бояре, и народ, все хорошо помнили Смуту, когда без малого устояло государство. Да еще протопоп Аввакум со сподвижниками предвещали скорую смерть молодого царя. Смутьянов хватали, тащили в Разбойный приказ, пытали: кто подстрекатель? Рвали ноздри, жгли каленым железом, заковывали в железо, ссылали в Сибирь. Но горлопанов меньше не становилось.
Состояние Федора Алексеевича вызывало беспокойство. Сестры и тетки по материнской линии не отходили от постели недужного царя. Аптекарскому приказу Милославские не верили, поскольку с 1672 года его возглавлял А. С. Матвеев, боялись – отравят. Яды в борьбе за власть применялись зачастую. Бояре и дворяне переняли гнусную практику у венецианцев и генуэзцев. Самочувствие царя медленно, но неуклонно ухудшалось. Стали отекать ноги, кровили десны, болели суставы и травмированная спина. Первого февраля 1676 года Матвеева отстранили от должности, а уже с восьмого февраля Аптекарский приказ возглавил Никита Иванович Одоевский. Он развил кипучую деятельность, созвал консилиум из шести лучших лекарей страны. Болезни царя были известны: «скорбут», как называли цингу, и травма грудной клетки и позвоночника. Род Милославских по материнской линии был болезненным, дети болели, умирали. Знать-то знали, но лечить не умели. Консилиум назначил прогревания и мази на ноги.
В Кремле хворый молодой царь бывать зимой перестал, находился в Измайлово, в родовой усадьбе. Здесь еще стараниями отца Федора, Алексея Михайловича, были устроены сады – Виноградный, Просянский, Потешный, Островной. Попечением царским в 1670 году был построен пятиглавый громадный Покровский собор, украшенный изразцами.
Но и у царей бывают дела, требующие личного присутствия в Кремле, скажем, приемы иноземных послов. Посол – полномочный представитель своего государства, и принять его не может опекун вроде Милославского. А дядька Артамон Матвеев впал в немилость и подозрение, был отстранен от дел. Рынды доставили Федора Алексеевича в Грановитую палату, перенесли из кареты на носилках, усадили на трон. Милославский и дьяк Посольского приказа стояли по обе стороны от трона, чтобы подсказать, направить беседу в нужное русло.
Алексей внутри Грановитой палаты не был, чином не вышел. После переговоров послы иноземные вышли, а через время на носилках, чтобы послы не видели немощное состояние царя, Федора Алексеевича вынесли. Он увидел Алексея, проходившего мимо, сменившегося с караула пару часов назад. Царь приказал рындам остановиться, махнул рукой, подзывая стрельца. Алексей подбежал, вытянулся.
– Здрав буди, великий князь и государь!
– Вот здоровья мне и не хватает, – уныло кивнул царь.
Был он в собольей шубе, горностаевой шапке, в красных сафьяновых сапожках. Все же на прием послов приезжал, при параде.
– Я как тебя вижу, крепкого да здорового, мне вроде лучше становится, – продолжил Федор Алексеевич.
Алексею молодого царя жалко. Грамотен, умен, а здоровья нет. Ему бы бегать, а его на носилках носят. Знал из исторических хроник Алексей, чем болел царь. А впрочем, стоило попробовать облегчить состояние хворого.
– Государь, не гневайся. Можно я попробую по-своему, по-народному полечить?
– Ты не лекарь, стрелец. Меня лучшие лекари уже смотрели, а ноги как пухли, так и пухнут.
– А что ты теряешь, государь?
– Верно. Вот что, скажи своему полковнику, что я на время забираю тебя.
– Мне время нужно приготовиться.
– Где Измайлово знаешь?
– Язык до Киева доведет.
– Завтра жду.
Царь махнул рукой, рынды перенесли его в крытый возок на санных полозьях, заботливо прикрыли медвежьей шкурой. Под ней тепло всегда, даже в лютый мороз. Царский поезд уехал. Алексей остался на несколько минут стоять. Ох, зря он напросился! Как бы не опростоволоситься. Так и голову на плаху сложить недолго. И кто его за язык тянул? Направился к полковнику, доложил о решении царя забрать его на время в Измайлово.
– Некстати как! Стрельцов посылают усмирять Соловецкий монастырь, каждый человек на счету! – Полковник скривился, как от зубной боли.
– Думаю, ненадолго меня в Измайлово. А что с Соловками?
– Не слыхал разве? Еретика Аввакума слушали, раскольника проклятого, анафеме церковным собором преданного. Теперь стрельцам расхлебывать надо. А монахи на Соловках упорные, оружному бою привычные. Уж сколь от шведов отбивались, никто их монастырь взять не мог. Мыслю – немало кровушки прольется.
Получалось – как будто знал Алексей, в Измайлове укрыться хотел. Не дезертировать, а хитро переждать. Но царю перечить никак не можно.
– Лошадь из конюшни возьми, негоже стрельцу пешком. Уж больно долог путь. На ногах-то целый день идти. Оружие не бери, не подпустят рынды тебя с ним до царских покоев. А вообще – желаю тебе удачи. Чувствую, далеко пойдешь. Ты из простых людей, и не каждого государь во дворец приглашает. Челядь – повара, портомойки – оно понятно. Лопни мои глаза, ты еще нами командовать будешь.
Вот с этими словами Алексей мог бы согласиться. Не раз поднимался он от рядового воина до сотника, потом и выше – командира хилиархии.
– И еще – рынды задирать будут, слова обидные говорить. Терпи и в склоку не лезь. За каждым рындой могущественный род стоит. Схарчат и не подавятся. Если сладится, потом припомнишь. Месть – она блюдо холодное.
Мудр полковник, напутствие правильное дал. Алексей поблагодарил. Вышел из воинской избы и сразу на торг. Цинга, она от дефицита витамина «С» в организме бывает. Обычно это болезнь полярников, моряков дальнего плавания, первопроходцев Севера. Понятно, что лекарств таких здесь не найти. Но есть природный источник – те же лимоны, да вообще цитрусовые. В Москву их возили персидские купцы небольшими партиями. Товар редкий, брали в основном повара-иностранцы, как приправу к рыбным или мясным блюдам. Выписывали дворяне знатных поваров из-за границы больше для бахвальства. А при Петре Великом это в моду вошло, как ни повар, так француз либо итальянец.
Алексею удалось сторговаться на десять лимонов. Цены изрядные, сильно кошель облегчили. А еще сабельник у травников искал. Точно знал, им дед и отец суставы лечили. Однако травка редкая, только у одного травника нашел. Торговался долго, но всю невеликую партию забрал, в узел к лимонам отправил.
– Отец, ты бы дня через три-четыре еще сабельник на торг принес. Все заберу.
– Ты же вроде бодро ходишь.
– Не себе беру.
– Мало кто о травке сей знает, по секрету такие знания передаются, от отца к сыну.
Алексей в Кремль вернулся, в конюшне лошадь свою проверил – подковы, седло. Честно сказать, один раз только на ней выезжал. Кусок хлеба сунул, повинился.
– Застоялась, Зорька! Отныне по-другому будет. Кончилась твоя спокойная жизнь.