Страница 2 из 10
Прямо перед ним лежало поле… Жуткое зрелище было это поле – избитое воронками от снарядов, оно казалось лунным. Ни кустика, ни травинки – голая, изрытая глина, напичканная каменным крошевом, осколками, костями и отравленная толом. Земля как будто сгорела, оплавилась… Андрей подумал, что очень долго на этой земле не будет расти даже вездесущий бурьян…
Он вспомнил вдруг о Дарье, которая спала сейчас в блиндаже, свернувшись калачиком, и улыбнулся – сколько же в ней детской непосредственности и доброты! То, что сейчас переживала эта, по сути, еще совсем девочка, не сделало ее ни грубой, ни циничной, ни слабой! Она была смертельно усталой, да! Но продолжала свято верить во все хорошее в людях… И если бы сейчас она стояла рядом с ним, она наверняка бы сказала: «Закончится война, и люди вылечат поле боя! И разобьют на нем виноградники…»
Немцы не стреляли, видимо, выдохлись после недели затяжных боев… И Андрей погрузился в воспоминания…
Он познакомился с Дарьей Ракитиной в лазарете на крейсере «Красный Кавказ». Это было 10 сентября 1941 года. Дату Андрей запомнил потому, что, обработав и забинтовав его руку, поврежденную в рейде по минированию фарватера, она стала записывать его данные в журнал приема больных и раненых и дважды переспросила «какое сегодня число?».
И тогда Андрей подумал, что девушка впервые видела и обрабатывала настоящую рану… Он ошибся. Просто каждую рану, которую доводилось обрабатывать Даше, она воспринимала как свою собственную – вместе с болью и грязью…
– Ты как сюда попала, девушка? – спросил он.
– Я вам не девушка! – приосанилась Дарья. – А старший матрос Ракитина! Будьте любезны обращаться по званию!
– Надо же! – цокнул языком Андрей. – Какая строгая! И давно ты на кораблях?
– Ой, недавно! – вспыхнула Дарья. – Но я, знаете, уже оказывала помощь раненым! Да! И неоднократно.
– Это где же? – удивился Андрей. – В твои-то юные годы?
– А я училась в техникуме советской торговли в Пятигорске. А после занятий ходила на курсы медсестер. Окончила курсы, война началась с Финляндией. И у нас в поселке Горячеводском открыли госпиталь для раненых на финской войне. Я, например, ходила дежурить в госпиталь, помогала медперсоналу ухаживать за больными и ранеными. Это во-первых.
– Ух ты! – воскликнул Андрей. – А будет еще и «во-вторых»?
– Так точно! – очень серьезно ответила девушка. – Во-вторых, мне скоро исполнится аж целых девятнадцать лет. А вы, товарищ старшина 1-й статьи, разговариваете со мной как с ребенком!
– А скоро – это, наверно, через полгода? – рассмеялся Андрей.
– Вот уж нет! – отрезала Дарья. – Скоро – это седьмого ноября! В день Великой Октябрьской революции.
Если бы тогда, в сентябре, кто-то сказал Андрею, что краснофлотцев снимут с кораблей и отправят в морскую пехоту, а день рождения Даши они встретят в окопах, под непрерывным огнем вражеской артиллерии, он бы не поверил.
А Даша понравилась ему сразу, с первой встречи… И когда он несколько дней после ранения ходил к ней на перевязки и она мило щебетала, рассказывая о своей довоенной жизни, он понял, что влюбился. Андрей не стал терзать себя мыслями о том, что это не ко времени и не к месту, что идет война… Он просто хотел быть девушке опорой даже в этой, далеко не мирной жизни. Андрей думал, что сейчас, когда идет война, он сможет сделать для нее гораздо больше, и главное – защитить ее. Он еще не знал, от чего, но знал, что должен…
Даше тоже понравился старшина 1-й статьи Паршаков. Когда он уходил после перевязок, ей становилось грустно. Оставаясь на дежурстве в одиночестве, она вдруг стала ощущать странную пустоту, которая наваливалась на нее, становилась осязаемой. И она с нетерпением молодости ждала следующего визита Андрея. Даша, перевязывая его рану, прикасалась к руке Андрея, и словно искорки пробегали по ее рукам, передавая моряку ее тепло и нежность. И ей было хорошо в эти минуты.
Даша уже любила в той, другой жизни, которая осталась далеко-далеко за бортом корабля. Или ей казалось, что любила?.. Но ведь она даже позволила Ванечке Лобову поцеловать себя! Два раза! Значит, любила? После занятий в техникуме Ванечка каждый день провожал ее до улицы Анисимова, где она жила с мамой и котом Абреком, который драл всех окрестных котов и потому гордо ходил, покрытый с головы до кончика хвоста боевыми ранениями. И Даша вынуждена была почти каждый день лечить его… зеленкой.
Но сейчас, с Андреем, все было не так, как с Ванечкой…
Единственный раз им повезло отправиться на берег в увольнение вместе. Это было еще до того, как войска 11-й немецкой армии подошли к передовому оборонительному рубежу города и начали готовиться к его штурму. А с 29 октября 1941 года в Севастополе было введено осадное положение и увольнения на берег с кораблей были запрещены.
Андрей и Даша бесцельно бродили по пустынным улицам Севастополя, живущего по законам военного времени, отчего напряжение ощущалось во всем. Даже в погоде, швырявшей тяжелые волны на берег так, словно море стремилось непременно разрушить набережную. Несколько часов в увольнении пролетели для них так, как будто они пребывали в каком-то другом измерении. Это был волшебный мир случайных прикосновений и взглядов, которые повергали в небытие рассудок. И, когда их прогулка по улицам города подходила к концу, они с каждым новым шагом приближались к реальности, подстерегавшей их в сумерках улиц и проходных дворов, и колдовство постепенно рассеивалось, оставляя после себя лишь болезненное желание и беспокойство, которому не было названия. Имей Андрей достаточный опыт в общении с женщинами, он бы, безусловно, понял, что его попытки сдерживать эмоции и обрести благоразумие были лишь жалким отголоском той бури, которая бушевала в душе Дарьи…
Они остановились у трапа корабля и посмотрели друг на друга, даже не пытаясь скрыть захлестнувшие обоих чувства.
И Андрея вдруг прорвало:
– Даша, я часто думал о тебе. Скажи мне сейчас, что ты ни разу не вспомнила меня, и я уйду. И больше никогда не зайду к тебе в лазарет.
– Я тоже думала о тебе, и мне не хватало тебя, Андрей, – тихо сказала девушка. – Но сейчас мы должны подняться по трапу, доложить вахтенному о том, что прибыли из увольнения, и разойтись по своим постам… Я буду ждать тебя! Ты приходи, когда сможешь… Милый…
Даша легонько прикоснулась к щеке Андрея губами и быстро взбежала по трапу.
Глава 3
Положение с боеприпасами становилось катастрофическим, и Андрей вынужден был рисковать людьми, чтобы добыть оружие и патроны. Ночью он отправил на поле боя разведчиков, осознавая, что они могут нарваться на команды гитлеровцев, собирающих после боя своих раненых и убитых. И тогда вряд ли кто-то из разведчиков вернется.
Но другого выхода не было…
На рассвете разведчики притащили с поля боя кучу «фрицевских» автоматов с подсумками, набитыми запасными магазинами.
– Живем, Андрюха! – блеснув белыми зубами на закопченном лице, сказал, отдуваясь, матрос Димка Кораблев. – Я еще и гранат подсобрал.
Он бросил в окоп свой «сидор», глухо звякнувший металлом о каменистое дно окопа.
Вслед за Димкой в окоп спустились остальные четверо. И все с «уловом»…
Моряки быстро разобрали трофейное оружие и заняли свои места в окопах – атаки немцев ожидали с минуты на минуту.
Зябко ежась в утреннем тумане, к Андрею подошла Даша. Поверх бушлата на ней, как и вчера, был надет солдатский ватник, который Даше подарили пехотинцы после того, как она вытащила с поля боя их раненного в обе ноги капитана – командира роты.
– Андрюш, что, и сегодня будет такой же ад, как вчера? – спросила девушка. – Не дай бог!
Паршаков осторожно убрал с ее примятой со сна щеки щепку.
– Думаю, да, родная, – тихо сказал он. – Слышишь, моторы ревут? Это фрицы прогревают двигатели танков. Значит, и сегодня нас попытаются выбить танковой атакой. А наш последний танк сгорел вчера… Да и снарядов на час боя осталось.