Осень

- Точно, товарищ депутат! Ты у меня знаешь кто? Настоящий человек, как сказал писатель Борис Полевой.

Между тем Женька давно безмолвно кидал на Ульяну смущенные взгляды.

Она заметила наконец. Вернее, заметила давно, но сделала вид, что только сейчас.

- Слушай, вот эти твои...

Она вынула из школьного портфеля листок. Он замер, у него сперло дыхание.

- ...твои так называемые стихи. Думаешь, не углядела, как ты их мне сунул. А и не увидела, все равно догадалась бы.

- "Луизе де Лавальер", - с насмешливой торжественностью начала она и продолжала читать на ходу:

Я вам решил письмо послать,

Страдал, не зная, как начать.

Так много хочется сказать,

Так много мыслей, а слов нет.

Пожалуй, все-таки начну,

Начну о том, как один раз

Я захотел увидеть вас,

Пришел к калитке вашей

И получил немой отказ...

Она оборвала чтение и расхохоталась.

- Где ты нашел калитку? Какая калитка? На одной площадке живем. Увидать захотел. В школе каждый день видимся - "Преданный вам Рауль виконт де Бражелон", - прочитала она подпись под длинным столбцом рифмованных строк. - Рауль! Высмеяли бы ребята, если б узнали.

- Не говори никому! - испугался он.

- Непременно раззвоню на всю школу. Эх ты, Рауль! Ужасно плохие стихи, не сердись, Рауль. Ведь сочинения ты пишешь прилично. Ольга Денисовна зря "хор." не поставит.

- Я пошутил, - конфузливо бормотнул Женька.

- Шути лучше прозой.

- Отдай мои ужасные, плохие стихи.

- Нет уж, спрячу на память... для смеха.

Она сунула листок в портфель.

- Ромео и Джульетта семидесятых годов двадцатого столетия не в силах закончить любовный дуэт, - догоняя их, продекламировал Гарик Пряничкин.

- Если до Шекспира дошло, так ты у нас Полоний почище шекспировского, - отрезал Женька.

- Элементарно и непохоже, - без гнева возразил Пряничкин.

- Трижды, четырежды Полоний!

- Хоть сто! Непохоже. Где ты видел, чтобы я пресмыкался? Сгибал спину? Лебезил? - надменно бросил Гарик, выше вскидывая красивую голову.

- Ты внутри лебезишь, а надо будет...

- Женька, оставь, не наскакивай, - примирительно сказала Ульяна. Ребята, не надо. Серьезный день, в роно решают судьбу человека. Больше. Решают, есть ли правда на земле.

- Ха! - не засмеялся, а язвительно выговорил Гарик.

- Чего гогочешь? - охрипшим басом возмутился Женька.

- Гогочут гуси. Есть ли правда на земле? Ха! Решают, как все, всегда, везде. Живем в джунглях по законам джунглей.

- Что это?

- Сильный ест слабого, дабы существовать. Слабак, сторонись. Сильный идет, прочь с дороги!

- Сильный. Не спорю, - до отчаяния его не любя, притворно смиренно согласился Женька. - Пряниками отъелся. Пряничкин, дай пряничка.

Это была давняя, с первых классов, злая дразнилка, доводившая до бешенства Гарика. "Пряничкин, дай пряничка!"

Теперь они почти взрослые и, конечно, не позволяют себе глупое ребячество - дразнилки. Кроме того, Гарик действительно начитан, умен и остер. Глупо дразнить его "пряниками", не вяжется. Но до сих пор малейший намек на будничный, лишенный всякой поэтичности смешноватый смысл его фамилий - его, выдающегося в школе интеллектуала, - ничтожный намек приводил Гарика в сумасшедшую ярость.

Он сдержался, хотя грудь буквально ломило от боли и злобы. Он ответил уничижительно:

- Ты, Петух, человек третьего сорта.

Он на голову выше Женьки, тонкий, гибкий. Красавчик. Спортсмен. Притиснулся к Женьке плечом. Они шагали плечом к плечу.

- В сторону, слабак, - теснил Пряничкин Женьку. И по слогам: - Тре-тий сорт.

- А-а-а!

Красавчик спортсмен не успел отстраниться. Женька размахнулся и изо всей силы шмякнул портфелем его по лицу. Тот побелел. Белые губы сошлись в тонкую черточку, синь в глазах полиняла - слепые бельма глядели на Женьку. Ульяне вообразилось, что-то острое блеснуло в руке.

- Не смей! - закричала Ульяна, кидаясь между ними.

Гарик хотел ее оттолкнуть, а Женька, не помня себя, снова с размаху ударил его. Еще, еще. Неизвестно, что было бы, наверное, дикая драка. Но тут на всю улицу затрещал милицейский свисток.

Милиционер с подобающим милицейскому положению достоинством, не спеша пересекал улицу, направляясь к ним. У Пряничкина часто с хрипом поднималась грудь, но стеклянный синий блеск возвращался в глаза. Не отрывая стеклянного взгляда от Женьки, он сказал тихо:

- Встретимся. Встреча произойдет без свидетелей.

- Не смей, - так же тихо ответила Ульяна. - Не будет встречи без свидетелей. Я не позволю.

- Джульетта в роли Жанны д'Арк, - усмехнулся он.

- Не будет встречи без свидетелей, - повторила она.

- Адью, - кивнул синеглазый и свободно, легко проследовал мимо милиционера, полушутя отдав ему честь.

- Воспитанный парень, - одобрил милиционер. И Женьке строго: - Ты чего его лупил? В отделении побывать захотелось?

- Дружеская шутка, - сказала Ульяна. - Женька, айда.

Они вступили на бульвары. Сентябрьские бульвары, полные очарованной тишины, с бесшумно опадающими на красноватый гравий дорожек желтыми листьями. Тихий свет осени встретил их на бульварах.

- Хочу жить, а не влачить существование, - угрюмо пробурчал Женька.

- Похвально, - отшутилась Ульяна. - Но с чего это вдруг?

- Я мужчина. Я должен тебя защищать, а не ты меня.

- Так уж получилось, Петух. Отец меня мальчишкой воспитывал. Отец мне с детства все твердил да твердил: будь достойна имени Ульяны Громовой. Не так это легко. А разве ты, Петух, сплоховал? Ты на высоте был, Петух.

- Ух, гад! - просипел он. - Мне кажется, такие должны быть уродами, чтобы по морде сразу можно узнать, каков он и кто. А он красавец. Несправедливо распорядилась природа.

- Женька, а помнишь, что говорил о красоте Лев Толстой? Кого красит улыбка, тот красив. Вот и ты... Женька!

Он поднял голову, услышав какую-то новую звенящую ноту в ее голосе, увидел отвагу в ярких строгих глазах.

- Ты что? - тревожно спросил он.

- То. Непонятно?

- Не... не знаю.

- Я в тебя влюблена.

Он молчал.

- Не веришь? Другой что-то ответил бы. Как-то, что ли, откликнулся. А этот истукан истуканом. А я в него влюблена!

Она остановилась, он тоже стал, пораженно, в немоте, глядел на нее. Она чуть приподнялась на цыпочки и поцеловала его. На улице, среди бела дня, на глазах у людей. Не где-нибудь в Париже или каком-нибудь развращенном Стокгольме - у нас, в районном центре, на бульварах, девчонка, девятиклассница, целует мальчишку! Да что ж это делается! А если бы увидела Марья Петровна? Что сказала бы Марья Петровна?