Страница 48 из 191
- А где он находится? – с той же высокомерностью, но также и с любопытством поинтересовался Троцкий.
-Это не имеет значения, – твёрдо отрезал Дзержинский, а нефритово-зёленые глаза его яростно сверкнули, что невольно привело Троцкого в растерянность. -К тому же полицаи Керенского могут допросить вас на следствии. Не подумайте ничего плохого, товарищ Ленин доверяет вам, но не стоит лишний раз подвергать его риску. Это вопрос его безопасности, к тому же в тюрьмах недавно ввели смертную казнь.
Троцкий чуть прикрыл глаза по театральному с прозрачной снисходительностью и одновременно со строгой безысходностью ответил:
- Как знаете, но те вопросы, которые следует обсудить, касаются лично меня и товарища Ленина, без третьих лиц, Феликс…
- Эдмундович, хотя это тоже не имеет значения. Я сказал, что можете не волноваться, я верен товарищу Ленину. Если была бы такая возможность, он сам поговорил бы с вами, товарищ большевик, а раз такой возможности нет, увы, вы будете говорить со мной!
- Если вам не импонирует моя компания, то о каких вопросах мы можем здесь говорить? – резко ответил «в душу оскорблённый» Троцкий и кичливо отвернулся в сторону.
- У меня возникает такое ощущение, будто мы тут с вами в спектакле играем, – потерял терпение Дзержинский. – Я настроен на серьёзный разговор, не знаю, как вы! Это на вас подобным образом сказывается отсутствие аудитории, готовой внимать вашим эмоциональным монологам? Увы, я совершенно бесстрастен к такому роду самодеятельности!
- Вы серьёзно? – опешил Троцкий, вновь повернув голову к Дзержинскому. – Я полагал, что подобное хладнокровие можно лишь сыграть, а оказывается, вы действительно негативно расположены ко мне.
- Не судите, да не судимы будете. Я к вам абсолютно равнодушен, можете поверить на слово.
- Неужели? Это, право, удивительно, – ядовито бросил Троцкий. – Я-то, признаться, предполагал, что и вы ко мне предвзято относитесь. Я вижу недоверие в ваших глазах, ещё с начала июля меня преследуют подобные взгляды. Умоляйте, чтобы вас не подвергли подобному гонению... Ах, свобода. Наверняка за этой стеной чудесная погода, не то, что в камере. Сыро, холодно, а вроде бы один из крупных изоляторов.
- Кому вы об этом рассказываете, – тихо произнёс Феликс, но спустя несколько секунд возразил. – Покончим с демагогией. Итак, какие у вас имеются предположения насчёт ближайшего будущего, скажем месяц или два?
- Абсолютно никаких, – заявил Лев, отрицательно качнув головой.
- Но вы соврали, у вас идеи есть. О чём вы думаете? – Дзержинский скептично приподнял бровь.
- Я думаю о скорейшей перманентной революции.
- Перманентной? Я не ослышался? Вряд ли ваши доводы подтвердятся, если вы не забыли, большая часть наших однопартийцев находятся в здешних местах заключения. О какой революции, тем более непрерывной, может идти речь в ближайшие месяцы?
- Поэтому я вам ответил, что предположений на будущее у меня нет. Не факт, что меня здесь не убьют, – печально парировал Троцкий, тщетно желая вызвать у собеседника чувство сопереживания, скорее от безысходности, нежели от лицемерия.
- Вы этого действительно не отрицаете или снова иронизируете? – преспокойно спросил Дзержинский.
- Но даже если вдруг со мной что-либо случиться, то найдутся другие – те, кто смогут организовать переворот. Если вы слышали – наши арестованные товарищи на днях объявили голодовку в знак протеста. Я этого не одобряю, но уверен, что таким будет всегда сопутствовать постоянная идея именно перманентной революции. Да и если говорить откровенно, эта революция уже идёт с февраля, а сейчас наступило временное затишье, перед уничтожающей грозой.
- Вас правда не пугает возможность скорой смерти? – в голосе Дзержинского на этот раз мельком проскользнуло чувство искренности, чего актёр-Троцкий не мог не заметить.
- Я не сказал, что я её отрицаю. Мы все когда-нибудь умрём, но будьте любезны – укажите мне человека, которого бы не пугала смерть.
- На мой взгляд, каждый человек желал бы стать свободным, а смерть – это первая ступень к вечной вольности, – Дзержинский опустил глаза и вздохнул.
-Вы меня удивляете, вам грешно так говорить. Лично я бы не хотел умирать здесь и раньше мгновения, в которое большевистская партия возьмёт власть. Это было бы слишком легко.
-Проведя более десяти лет в тюрьмах, я решил, что серые стены мне привычнее неугомонной массы людей, здесь легче дышать, – Дзержинский вновь окинул взором Троцкого. – Вы не любите, когда всё просто?
- Если бы было всё элементарно и одинарно, то жить стало бы скучно.
- Как же вы планируете революцию с положительным для нас исходом? Вы готовы действовать решительно, но не боитесь ли вы роковой неудачи?
- Я больше импровизирую, если вкратце, то для начала хорошо бы дождаться амнистии половины политзаключённых, а потом, вооружившийсь словами, пробудить в массах конкретно революционное настроение. А с вопросом о страхе лучше обратитесь к «лунным чарам».
- Меня не интересуют «лунные чары», меня интересуете вы. А что, если Керенский не проведёт амнистию?
Троцкий ухмыльнулся и уверенно заклято произнёс:
- Проведёт, я обещаю, что рано или поздно, но я буду свободен раньше, чем Ильич с Зиновьевым. Как предполагают они сами?
- Зиновьев настроен на провал, а товарищ Ленин абсолютно солидарен с вами, – поспешно протараторил Дзержинский.
- Почему-то я ни сколь не удивлён.
- Я понял вас, скоро обход, поэтому мне нужно удалиться, – Дзержинский резко развернулся, по-кошачьи направляясь в тень, но вдруг так же внезапно повернул голову ко Льву. – Вы же умный человек, надеюсь, вы не проболтаетесь о моём визите.
- Значит – таки предвзято… – вздохнул Троцкий, покачав головой. – Даю слово!
- Чудно, – Феликс грустно улыбнулся, встряхнув головой и слабо толкнув дверь камеры.
2017 Москва.
- Наконец ты вернулась! – Михаил вскочил с кресла.
- Да, а ты что-то хотел? – устало спросила Виктория, садясь на стул.
- Я волнуюсь! Я без понятия тут сижу, а вдруг вы не справились с ментом!
- Всё обошлось, вообще, можешь не сомневаться в наших возможностях.
- Пока я не забыл! – Миша подошёл к девушке. – Я должен знать весь этап поисков! Итак, почему именно семнадцатый год и почему именно Россия?
- Чтобы открыть сундук с сокровищами, сначала нужно отыскать ключик.
- Ключ? Так мы ключ ищем?
Виктория кивнула:
- И всё указывает на то, что мы на правильном пути – первый этап именно начало двадцатого века, а не как мы думали раньше – девятнадцатый.
- Как он выглядит? Как мы найдём его, я не понимаю?
- Если бы я знала, я бы не возилась с тобой! Ключ может быть чем угодно, даже самым незначительным на первый взгляд документом, сложно угадать, у большевиков была очень развитая фантазия. Что ж, твой отец яро занялся этим вопросом, но, увы, многие важные архивы и документы находятся у вас в квартире, но она – оцеплена. Слава Богу, что со Свиридовым всё обошлось, я смогу вернуться домой, а ведь всё могло быть хуже…
- Что вы с ним сделали? – шёпотом спросил Миша.
- Говоря по-простому – стёрли память.
- Чего? – глаза Миши округлились, они стали похожи на внушительные пуговицы. –Я думал, такое возможно только в кино.
- О, нет. Этот процесс не такой лёгкий, как допустим у «Людей в чёрном», это химическая операция. Постараюсь объяснить проще: делается укол со специальным препаратом. Его обязательно нужно разбавлять в зависимости от длительности периода времени, который нужно уничтожить, парализовав нужные участки коры головного мозга – с биологической точки зрения. А для общего развития – разработки препарата по блокировке нейронов памяти велись ещё в пятидесятых, навели тогда чистоту в мозгах у людей. В химии я не сильна, так что точную формулу сказать не смогу, да и если бы знала – не сказала бы.
- И каждому вы можете вколоть его? – со странной улыбкой поинтересовался Орлов, чем насторожил Викторию.