Страница 22 из 191
- Буквально так. Владимир Ильич, не стоит он таких наших усилий, разве у нас и без него нечем заняться?
- Стоит! Стоит, батенька, иначе я бы не втягивал вас с Григорием. Эх… Столько лет вражды. Но лед, если судить по вашим словам, тронулся, раз Троцкий начал ставить условия, даже невыполнимые. Совсем обнаглел «Иудушка», название ему не нравиться, оно и понятно: не простил ещё нам унижение родных меньшевиков, да и своё. Завтра попробуйте ещё раз, и, товарищ Зиновьев, на этот раз держите себя в руках! То, что вы сделали, мягко говоря, глупо и необдуманно, поэтому уж извинитесь перед ним. А вы, товарищ Каменев, найдите к Троцкому другой подход, вы лучше его знаете, так что предложите ему другие условия. Мы, естественно, не будем изменять никаких названий, тем более которыми мы гордимся.
- Троцкий уже возомнил себя Вождём всея Руси, считает, что ему всё можно! Он этим пользуется, Владимир Ильич, понимает, на что мы ради него идём! Извиняюсь, но это омерзительно! – возмутился Зиновьев, развернувшись.
- Я понимаю, а что ещё прикажете делать? И вообще, отвернитесь обратно в угол, Григорий. За такое вообще расстрел положен! Щука могла соскочить с крючка, благо Лев Борисович всё уладил. Как там по-аглицки: коммуникабельный человек.
Зиновьев обиженно отвернулся обратно.
- Он сказал, что мы полагаемся на высшие силы, что сами ничего не можем.
- Плевать, он может говорить всё что угодно, главное, чтобы мы ничего лишнего не болтали. Как говориться: ешь пирог с грибами да держи язык за зубами, Григорий, иначе точно под трибунал пойдёшь.
- Так точно, – с горькой иронией отозвался Зиновьев.
- Владимир Ильич, это мы замнём, но вот только что нам делать, если он упрется и не пойдет на компромисс?
- Сколько я вас просил минимум в своей речи употреблять иностранные слова. Про коммуникацию я так, пример привёл. А то в будущем совсем забудем русский язык!
- Хорошо, если он не пойдёт на взаимные уступки?
- Во-о-от. Вы не должны доводить до такого, но если ему вновь помешают гордость и амбиции, в крайнем случае, я пойду с вами. Теперь наша основная задача хоть склонить к сотрудничеству межрайонцев, об их вступлении в партию уже речи не идёт. Теперь, товарищ Зиновьев, можете развернуться, мне нужно с вами обсудить другие вопросы, а именно касающиеся первого Всероссийского съезда.
- Может, стоит поднять это вопрос на грядущем собрании вместе с Кобой и другими товарищами?
- Само собой, Лев Борисович, но в первую очередь я хотел бы посоветоваться с вами. Как я уже сказал, в начале июня открывается первый Всероссийский съезд Советов, уже конец мая, будут рассматриваться резолюции.
- А что могут выдать Львов или Церетели? Очередной бред по поводу открытия Учредительного собрания? Похоже, наше правительство вовсе не хочет быть временным.
- Да, но… я хотел сказать вам о другом: третьего июня – срок. До этого дня добиться расположения межрайонцев, то есть Троцкого, а потом…
- А что потом?
- А об этом позже, товарищ Каменев. Не должна у вас ещё голова болеть от этого, не сейчас. Наша основная задача на этот месяц – убедить Троцкого на сотрудничество, и продвигать нашу партию как можно дальше. Мы на верном пути, товарищи.
*
-Давно не виделись, Лев Борисович. Ну-с, что у вас нового?
Троцкий с некоторой издёвкой смотрел на Каменева, облокачиваясь на парапет того же “Зеленого моста”.
- Ох, бросьте! Всё так же. Мы ещё раз посоветовались с товарищем Лениным, и…теперь мы можем не вести диалог на тему вступления межрайонцев в РСДРП (б).
- Вот как? «Робеспьер» не согласился изменить название? Очень жаль.
- Хм, ну так… мы можем надеяться на сотрудничество с твоей стороны?
Никогда ещё Каменев не чувствовал себя настолько униженным. Совсем недавно он сетовал на свою журналистскую карьеру, а теперь Лев прямым текстом умоляет Троцкого поспособствовать им, не убеждает, не заставляет, а умоляет. Вдвойне неприятно Каменеву было видеть то, что Троцкий вёл себя как принц Датский со слугами или гонцами: практически не смотрел на большевиков или смотрел, словно сквозь них, будто Каменев и Зиновьев имеют авторитет не лучше крестьянской коровы. Голос Троцкого доносился небрежным и расслабленным эхом, возникало ощущение, будто бы он говорил с пустотой.
- Знаете, как говорят, если хочешь что-то хорошо сделать, сделай это сам! Я всё сказал вам ещё вчера.
Каменев вспомнил слова Ленина и пристально посмотрел на Троцкого.
- Вам мешают амбиции и гордость?
- Возможно, хотя это уже вас не касается. Мне эта бесцельная беседа порядком наскучила, мы так не придём к единому выводу.
- Ты на этом настаиваешь? Более никаких уступков не приемлешь?
- Нет.
Каменев и Троцкий в молчании провели порядочный интервал времени, и в этот период Лев Давидович даже успел вынуть из портсигара дельных размеров сигарету и закурить. Зиновьев в диалог не лез совсем, поэтому держался в стороне.
- Как Оля? – вскоре спросил Троцкий Каменева, уже совсем другим голосом: более тихим и собранным.
- Оля в порядке… спрашивала о тебе, хотела увидеть.
- Нужно будет организовать. а как Сашка?
- Учится. Я думал, ты не спросишь. Забыл о них, у тебя же… такие планы.
- Не говори так, я не мог забыть о родной сестре с племянником.
- Разве тебе ещё не на всё и вся плевать? – насмешливо спросил Каменев. Троцкий одарил его ледяным, но очень искренним взглядом: в нём читалось не бесстрастие и злоба, а скорее сожаление, отчуждение и дикая тоска. Каменеву даже стало немного жаль Троцкого, на душе было также одиноко и уныло, ведь мало кто знает, что скрывается за внешней бронёй в душе революционера, а может, и нет никакой души?
- Тогда хотя бы напиши им. Я понимаю, что ты занят, но Оля ждёт. Не прощаюсь, думаю, мы вскоре встретимся.
- С “Робеспьером” потом придёшь?
- Не называй его так, я знаю, сколько лет вы враждуете, но сейчас это правда уже не смешно.
- Он меня “Иудой” небось до сих пор называет, – фыркнул Бронштейн, потушив сигарету о парапет.
- А ты и обижаешься?
- Хватит иронизировать. Цепляйте, Лев Борисович, вашу “Жучку” на поводок, да смотрите, чтобы он вас не укусил, – высказал Троцкий, кинув взгляд на Зиновьева.
- Лёва, Лёва... С годами не меняешься, только язык длиннее становиться!
Троцкого этот комментарий ничуть не задел, а скорее наоборот: посчитал, что это энный комплимент, поэтому, улыбнулся, словно мартовский кот, и сказал:
- Знаешь, Лев Борисович, а я поговорю с Луначарским... всё же... в твоих словах что-то есть.
====== Глава 17. «Дикий тандемчик» ======
Надеюсь, любезный читатель не забыл о юноше нынешнего века – Михаиле Орлове, который миролюбиво сидел в столовой, общаясь с новыми знакомыми, не подозревая о том, что его «суровая» начальница Виктория Дементьева уже мчалась в «обитель мира, дружбы, еды и спокойствия» дабы нарушить это самое спокойствие.
Как только девушка «влетела» в столовую, Миша, увидев её, машинально выскочил из-за стола, словно нерадивый ученик, вызванный отвечать урок и ничего не успевший придумать в своё оправдание. Можно было бы оклеветать ребят, что те похитили его и насильно приволокли в столовую, пока парень, тщетно сопротивляясь, всей душой и телом рвался изучать архивы, но вероятность того, что Виктория в это поверит, была крайне мала, как, впрочем, и возможность того, что она простит Орлову непослушание, даст денег на мороженное и отпустит на все четыре стороны… Но Миша был даже рад, что начальница так быстро явилась, ведь если бы кто-нибудь из новых знакомых спросил его фамилию или что-нибудь другое, доказывающее, что Михаил-сын убитого архивариуса, то наверняка минут через десять приехала фура полиции, и разделил бы Орлов участь своего отца прямо на месте…
В общем, в душе юноши бушевали противоречивые чувства. Виктория была уже на опасном расстоянии, нужно было что-нибудь сказать в защиту, и какая же фраза могла бы прозвучать в данной ситуации?