Страница 4 из 19
Новому человеку, попавшему в компанию, где власть над застольем каждый добровольно отдавал Николаю Степановичу, только первое время было непривычно. Однако, послушав одних, побеседовав с другими, он незаметно для себя принимал правила игры, старался показать себя с лучшей стороны.
Маша гордилась отцом… Беспрестанно вставала из-за стола, когда тот предоставлял слово гостям, и те засыпали ее поздравлениями. Старшие сестренки Лиза и Галя звонкими голосами исполнили ей песню под гитару. Слова в ней были набором добродетелей, присущих самой трудолюбивой, самой заботливой, самой умной и самой обаятельной девушке в мире, и ею, конечно же, являлась она, раскрасневшаяся именинница. На гитаре играл Виктор, муж беременной Гали. Крепкотелый, в белой рубашке, он поражал голубизной своих глаз. Маша, прижавшись к плечу отца, смотрела, как длинные пальцы гитариста аккуратно перебирают струны. Стоявшая рядом мать обняла дочь. Звуки гитары так растрогали именинницу, что, когда музыка умолкла, Маша принялась восторженно целовать то отца, то мать.
К своим взрослым сестрам Маша относилась тепло. Галя в семье была вторым ребенком, а Лиза старшей. Обе всегда помогали матери, у которой было больное сердце, нянчили младшенькую, когда отец уезжал в свои частые экспедиции. Последнее время сестры общались реже, и не так бурно, сердечно, открыто, как это происходило в юности. У Лизы оказался неудачным брак, в своей замкнутости она все меньше находила времени и желания на общение с кем-либо. Предательство её мучило и томило. Закрывшись в комнате, она подолгу плакала и успокаивалась только при появлении отца или матери. Юркая и вечно говорливая сестренка Галя наоборот всегда звонила, забегала, но никогда не оставалась подолгу с Машей – ее ждал ревнивый муж. К тому же те оба работали журналистами на радио, и постоянно выезжали в командировки.
В этот день рождения отцу удалось собрать вокруг Маши всю семью, и небольшую, но очень доброжелательную команду друзей. Они пели, шутили, травили анекдоты, брызгали шампанским, бренчали по очереди на гитаре. И когда кто-нибудь начинал глубокомысленно вспоминать истории, связанные с жизнью Маши, в комнате воцарялась тишина.
Забавнее других оказался рассказ Алексея Константиновича. Попытка Зои, толкающей его в бок кулаком, сократить воспоминания о таежных происшествиях, либо умолчать детали, задевающие именинницу, закончилась провалом. Гости хохотали от души, лишь рассказчик изображал суровость на лице, и вместо смеха только глубокие вздохи вырывались из его груди.
– Повадились зверьки-бурундуки из нашей палатки еду таскать. Вечером Маша спрятала печенье в рюкзак. Утром проснулась… Долго слушала песни птиц (они на восходе солнца лучше всего поют), затем засунула руку в рюкзак, а там лишь крошки. Дулась Маша долго, ворчала, подозрительно смотрела на отца, на меня… Думала, кого отругать. Невдомек было, что в ее рюкзаке полосатый зверек похозяйничал. На следующую ночь спрятала булку с изюмом. Утром – вновь пропажа. И так всю неделю. Маша со мной сквозь зубы разговаривала. А я видел, как пара простодушных бурундуков обворовывает рюкзак: один залезает внутрь, а другой помогает вытаскивать добычу. И я решил проучить и простачка-зверька, и обидчивую Машу. Подкараулил воришку, когда тот проник в рюкзак, сразу закрыл его, обвязал веревкой и оставил до утра. Просыпаюсь. Смотрю, Маша развязывает рюкзак. Недовольная, настороженная… И вдруг на нее, прямо на грудь с диким свистом выпрыгивает какая-то бестия желто-охристого цвета. Крик был на всю тайгу. Маша ничком бросилась на траву и заплакала…. Я ее искренне пожалел.
– Совсем не так, – замахала руками Маша, – Никаких слез… Да, я испугалась, меня ужас охватил. На вас же бурундуки не бросались.
– Решила Маша проучить бурундуков, – продолжил Алексей Константинович в том же напряженном тоне, с серьезным лицом, пряча глаза от жалобного взгляда именинницы. – Она не раз ходила со мной и с моим псом-лайкой Верным на охоту. Подметила, что удача при выслеживании зверья во многом зависит от собаки. Учует Верный белку, куницу или бурундука, обнюхает воздух и к дереву. Подбежит, осмотрится и начинает лаять. Знак мне подает, там, мол, наверху, в кроне, добыча. Я подхожу, высматриваю белку и бац-ц, бац… Она готова. Однажды Маша подходит ко мне с Игорьком, нашим парнем, начинающим геологом. Тот повыше меня ростом, сухощавый. Оба настойчиво просят отпустить с ними на охоту моего Верного. Я догадался: Маша затаила обиду на бурундуков, посмевших запятнать ее репутацию, и потому подговорила Игоря устроить им бучу. Я, конечно, отпустил лайку с ними. К вечеру охотнички вернулись злыми. Они долго не могли понять, почему я поглаживал, похваливал собаку и смеялся над неудачниками. Маша пожаловалась. Собака, оказывается, часто подводила их к дереву, лаяла около него, но впустую, на нем никаких бурундуков не пряталось. И так каждый подход к дереву оборачивался пустым лаем. Не знали охотники, что лайка у меня умная и служит только хозяину.
Маша выслушала рассказ с детским дружелюбием. Все эти истории выглядели гораздо драматичнее, чем в его словах. Они иногда возвращались к ней из далекого прошлого и напоминали, как она, милое, юное создание, непристроенное в городе в летние каникулы, лазала с мужиками по тайге, облагораживала экспедицию работяг своим присутствием, а они постоянно подшучивали над ней. Но благодаря урокам дяди Алексея закалялся ее характер.
Мама после подобных экспедиций не узнавала дочь. Она взрослела на глазах. Не по годам появившаяся серьезность, сдержанность, рассудительность вызывали восторг не только у нее. Соседи говорили: «Вундеркинд!»
Сегодня мама тоже не удержалась и высказала пожелание:
– Мужики хитрые пошли, мечтают каждую девушку превратить в Жанну д'Арк. А мы, Машенька, должны просто уметь себя держать, быть красивыми и женственными.
– Правильно, – согласился Денис. – Девушке героизм не идет. Она должна быть простой и понятной.
– Вам так удобнее, – съязвила старшая сестра Лиза. – Легче на шею сесть, командовать, житейские проблемы на хрупкие плечи переложить.
– Главное, чтобы женщина была не умнее мужчины, – многозначительно заключил Алексей Константинович. И только он попытался расшифровать сказанное, как вновь получил от жены легкий толчок кулаком в бок.
Маша заметила, как нервничает Зоя, осаживает мужа. И тот нехотя смолкает, меняется, глушит в себе позывы внутреннего геройства. Ей стало обидно за добродушного охотника-учителя, хотелось защитить его от несправедливых нападок.
– Героизм женщин появляется там, где нет героических мужчин, – командирским голосом произнес экспромтом с лету выдуманный афоризм Николай Степанович. – И кто поведет под венец женщину, если она будет отважнее мужчины, и ее вечно будет тянуть на подвиги?!
Серьезные разговоры нарастали… Вызревало время для гитары. И отец почти намеревался взять ее.
Вдруг на улице послышался шум машин, громкий хохот людей.
Николай Степанович отодвинул длинную штору с широкого, вразмах, окна, и, зависнув над горшком с кактусами, выглянул во двор. На плечи ему навалилась Маша. Тускло освещенная детская площадка была заполнена большой группой суетливых парней, вылезших из машин с горящими фарами. Под окнами стоял старый «Мерседес». К его хозяину, одетому в мятые джинсы и серый джемпер, резко вытаскивающему из багажника сетки с продуктами, подтягивались другие молодые ребята. О чем ночная компания так азартно горлопанила, Николай Степанович расслышать не мог. Разобрался лишь в одном – кого парни признавали за старшего. Это был новый жилец их старого дома. Он видел его, кажется, утром, узнал по походке в развалку, черным усам, оттопыренным ушам.
– Дискотека у них сейчас будет, – утвердительно заявила Маша.
– Какая такая дискотека? – переспросил отец.
– Танцы. Караоке. Я когда на учебу уезжала, этот вон Анзор, с сумками, меня приглашал.
– Куда приглашал? Зачем?
– К себе, на танцы.
– Дочка, ты что говоришь?! Какие танцы на дому? Это же несерьезно. И откуда ты знаешь, что его Анзором зовут?