Страница 10 из 14
Один из прокуроров пытался сыграть роль «народного заступника». С участливой рожей выслушивал жалобы, записывал фамилии, обещал разобраться. Тут его опознали: «Волков!». Пару лет назад этот же прокурор, одетый в толстый свитер, куражился над терпигорцами в ледяных подвалах Оренбургского острога. Среди прибывших оказались две женщины. Их представили, как сотрудниц бухгалтерии завода. Одна из них, явно не страдая избытком ума, брезгливо поджав губы, заявила: «Ваши претензии не обоснованы! Как вы смеете! Вы требуете зарплату, а норму не выполняете! Почему вам позволяют бездельничать?». Ответом ей был дружный рев. Сдернув фуражку, к ней кинулся засыпанный тальком работяга: «У меня полголовы нету, а ты с меня норму требуешь!» Его дружно поддержали: «Уберите эту дуру! Она из прокуратуры, а не из бухгалтерии!» Поднялся жуткий гвалт. Делегацию окружили, каждый выкрикивал свои претензии… Менты по ходу сами поняли, что нельзя в этой ситуации говорить таким тоном. Провокаторшу быстро увели.
– Хватит! – раздался низкий, властный голос. Плотный, седоголовый человек поднял вверх руку. «Молчать! Я начальник прокуратуры по надзору за ИТУ области Алтынов. Вы что тут вытворяете?! Бастовать? Конечно, сейчас демократизация, гласность, но не забывайте, где вы находитесь! На вас повышенная ответственность. Мы разберем ваши требования. Создана комиссия. Но то, что вы делаете… Никакого порядка! Базар! Я требую, чтобы вы приступили к работе! Многие хотят работать, но я знаю, им не дают. Организаторы, зачинщики нам известны. От ответственности они не уйдут! Я уже слышу угрозы. Помните, каждый сам решает, когда ему освобождаться.»
Всем арестантам стало ясно, что с этим человеком, опухшим от нашей крови, не договориться никогда. Примерный выученик сталинских палачей, он понимал, что в нашей ситуации нельзя пугать и рычать, но говорить по-другому он просто не умел. И не хотел. Яд из него буквально сочился, волосатые кулаки сжимались. Слова «демократия», «гласность» он произносил со скрежетом зубовным: «Все. Приступить к работе!» Начальство удалилось. Следовало ожидать репрессий.
Собрался на свой совет и блаткомитет. Позвали зачинщиков из мужиков. Одному не дали присутствовать на сходняке, потому что осужден был за изнасилование: «За мохнатый сейф сидишь? Соскочи отсюда.» Босота опасалась провокаций. Слово взял Саша Иконник с Лямбурга: «Надо пояснить мужикам – на время забастовки никому не напиваться, никого не резать. Менты только того и ждут, чтобы пустить нас под раздачу. Держимся. Главное, дружнее. Не то нынче время, Горбатый не даст им репрессию на нас наводить. Кого потянут в чулан – все пойдем. Горой встанем – не отдадим! Поступила информация, что зона окружена ротами курсантов зенитного училища и к воротам подогнаны броневики. У нас было чем встретить, ведь в руках зека самая безобидная вещь становится грозным оружием. Матерый каторжанин наточит как бритву обыкновенную алюминиевую миску, к швабре привяжет проволокой гвоздь, превратит в удавку упаковочную веревку. Против пуль нам, естественно, не выстоять. А на водометы и слезоточивый газ нам было чем ответить. Но среди нас не было тех, кто хотел, чтобы пролилась кровь. Всякий бунт кончается. За его подавление офицеры внутренних войск получат звезды на погоны, солдаты – отпуска за убитых зеков. А уцелевшие бунтовщики – новые сроки. Во вторник 21 февраля на сцену клуба поднялись два главных афериста от закона, начальник цеха Козлов и директор производства Иванов. Мы привыкли видеть Козлова самоуверенным, нахрапистым циником. За три дня забастовки он потерял былой лоск. А ведь всего неделю назад он с наглой ухмылкой объявлял в отрядах о повышении нормы. Норма выработки – краеугольный камень конфликта. Администрация объявляла ее произвольно. Законную, вольную норму никто не знал. За невыполнение оной люди десятками шли в изолятор, лишались посещения ларьков, получения посылок, свидания с родными. Мусора не думали о загубленном в карцерах здоровье, о слезах матерей, не попавших на свидание. Начальство интересовало только количество нарезанной маски. Пользуясь абсолютным неведением бесправных зеков, маску беззастенчиво разворовывали. Зарплату за счет цеха № 2 получали несколько дармоедов из числа вышестоящего начальства. Работяги, естественно, не знали расценок на выпускаемую продукцию. Зарплата начислялась без учета ночных, уральских, премиальных. Все эти деньги оседали в карманах лагерных ментов. Иванов и Козлов просто потерялись. Буквально два года назад не могло произойти, чтобы вот так поднялся высохший бедолага Володя Соус и сказал в лицо мусорам: «Вам давно уже пора отвечать перед Законом, а не перед нами».
Забастовку сразу поддержали в БУРЕ, где арестанты отказались выходить в рабочие камеры.
В популярнейшей газете «Аргументы и факты» вышла статья о бунте в ИТУ № 8. После засветки в центральной печати мы были гарантированы от расправы.
На пятый день, в среду 22 февраля, в цех приехали нормировщицы с завода. В приватных беседах пояснили, что из-за нашей забастовки встали смежные вольные цеха. Норму снизили с 210 до 162 масок. Менты-производственники ходили зеленые от злости. Работяги праздновали победу. Но наиболее дальновидные, «засиженные» каторжане считали, что мусора не простят. Зачинщики известны. Кто-то пострадает. Так было всегда. За благо всех – заплатят единицы. Так оно и вышло.
Мусорская прокладка
Через пару недель на этап внезапно дернули около двух десятков человек, тех, кто, по мнению ментов, причастен к организации забастовки.
Никто не ожидал такой мусорской прокладки. Ведь только накануне нашли пропавшего три дня назад грузчика Гору. Его достали из канализационного колодца. Голова наполовину отрезана и еще 27 ножевых ран. Он весил за 110 кг и на фоне подсушенных зеков выглядел настоящим боровом. Потом я узнал, что завалил этого басмача обычный молодой пацанчик, у которого сластолюбивый узбек настойчиво «подпрашивал». (Это было второе при мне убийство на «восьмерке».) Но на тот момент менты этого не знали, и странно было, что вывезли 20 человек. Ведь среди нас мог оказаться тот, кто вальнул Гору.
В нашем отряде появились три мусора и назвали три фамилии. «Пять минут на сборы! Воронки у ворот!» Редкостная мразь, капитан по кличке Ватная Башка перекрыл вход. Но я все равно свалил, проскользнув на полуспущенных к окну. Пробежался по промзоне, попрощался с товарищами, нашел червонец и чаю на пару заварок. Было бы время, конечно же, семейники собрали меня на этап. Но мусора таким образом технически рассчитались за участие в забастовке. Такова наша жизнь бродяжья – сидишь себе не в кипиш, ждешь свиданку, допустим, или посылку. У тебя товарищи, какой-то быт налажен. И вот в мгновенье меняется все. Куда-то увозят. А куда – неизвестно.
Из 20 человек половина – заядлые бузотеры, отрицаловка, «блат-комитет». Наиболее авторитетные – смуглый и чернявый Витя Шнайдер, немец по национальности и Цыган по погонялу. Мощный, но добродушный Саша Иконник с Лямбурга. Возрастной, степенный орчанин Киргиз, Лева грузин – тоже далеко не юный. Саша Попенок, хлипкий, но удивительно горластый паренек интеллигентной наружности. Кроме них: завхоз, попавший в опалу к ментам по неизвестной причине, мастер с цеха РТИ, давший забастовщикам расклады по нормам и производству, трое мужичков «без никому» и москвич Гвоздев из лагерных ИТР по кличке Пузо. Несколько человек вывели из БУРа. Среди них – горячий грузин Мераб, отчетливый стремяга. Нравился мне босяцкими поступками.
В суете мастер убежал и загасился. А уже на тюряжке завхоз проглотил лезвие, чтобы избежать возможного спроса за всякие гадские дела на своей прокозьей должности. Ну, а меня как угораздило? В цехах РТИ, где зеки подняли кипиш, я не работал. В «блат-комитете» не состоял. Но буйный нрав не позволил оставаться в стороне от забастовки. Мне удалось связаться со знакомой по воле журналисткой «Аргументов и фактов» Наташей Бояркиной. Она прониклась душой и выдала информацию о беспределе лагерной администрации в прессу. Дальше объяснять не нужно. Естественно, от меня поспешили избавиться.