Страница 22 из 71
Сергей до сих пор не понимал, отчего допустил тогда досадный промах: то ли не вовремя дал реверс, то ли танкер неожиданно для него повернул, однако нос эсминца резко пошел в сторону танкера, со свистом лопнул надувной резиновый кранец, затрещали смятые леерные стойки.
Сергей не успел еще как следует осознать происшедшее, как сзади раздалось:
— Болван! Мальчишка! Тебе мусорной баржой командовать, а не боевым кораблем! Вон с мостика!
Русаков стоял в шерстяном свитере и войлочных тапочках на босу ногу, лицо его исказила гримаса ярости.
Урманов поплелся было вниз, обреченно опустив голову, но на полпути остановился и негромко, но твердо сказал:
— Занесите в вахтенный журнал, товарищ капитан первого ранга, что вы отстранили меня от командования.
Его слова произвели неожиданное действие. Русаков как-то сразу успокоился и недовольно пробурчал:
— Ладно, оставайтесь на месте. После расследования решим, что с вами делать.
Последствия навала оказались пустяковыми. Пока принимали с заправщика топливо, масло и воду, сборная команда умельцев из обоих экипажей выправила и приварила смятые стойки, подкрасила разлохмаченную плешь на борту танкера, капитан которого беззлобно отшутился:
— Если бы все меня так целовали, я бы морскому черту свечку поставил. Иной раз так долбанут, что за неделю не расхлебаешься.
Урманов воспрянул духом, но все-таки с трепетом душевным ждал последнего слова начштаба.
Тот пригласил его к себе во флагманскую каюту.
— За болвана ты меня извини, — нахмурив кустистые брови, сказал Русаков. — А за неисполнительность и неграмотное маневрирование объявляю вам, командир, строгий выговор.
Вообще Сергею всегда казалось, что Русаков относится к нему предвзято. Другой командир на его месте за такой пустяковый навал отделался бы замечанием.
…Резко взвизгнув тормозами, машина остановилась перед светофором. Сергей видел в зеркале, как дернулась адмиральская голова, и на лице появилась недовольная гримаса. Очень уж не терпел любой непорядок Андрей Иванович Русаков.
— Как дела на корабле? — спросил он после затянувшейся паузы.
— Я только три дня назад посылал донесение…
— Бумага все вытерпит. Ты мне по совести обо всем доложи. Завод сроки выдерживает?
— Как будто бы да. Хотя бывают и срывы. Снимают людей на другие заказы.
— Ты Пашку почаще за галстук бери, пусть ушами не хлопает.
— Ему не позавидуешь, крутится, как тигр в клетке, рычать рычит, а укусить никого не может.
— Зубки бережет. Но ты и сам не стесняйся — начальников рангом повыше тереби.
— Теребим, товарищ адмирал.
— С дисциплиной-то как? У заводской стенки соблазнов уйма.
— Народ в экипаже подобрался сознательный, паршивых овец немного.
— Игорь среди них?
— Ну что вы, товарищ адмирал, — смутился Сергей. — Парень он с характером, но не разгильдяй.
— Неужто ни разу не наказал?
— Не было серьезного повода.
— На отца оглядываешься? Как бы чего не вышло! На его художества глаза закрываешь!
— Ну чего ты опять раскипятился, Андрюша, — усовестила мужа Полина Никитична. — Совсем заклевал парня.
— Об него клюв сломаешь, — пробурчал напоследок адмирал и снова монументально застыл.
В гостинице Сергей проводил чету Русаковых до двери номера.
— Спасибо вам за встречу, Сережа, — ласково улыбнулась Полина Никитична.
— Эти дни действуй по своему плану, мешать тебе не буду, — сказал Русаков. — Увидишь Павла, передай, что жду его здесь.
«Ну берегись теперь ты, братец, снимут с тебя стружку по-родственному», — мысленно посочувствовал Павлу Ивановичу Сергей, радуясь, что сам-то легко отделался. Но тут же вспомнил о предстоящем сидении на свадебном торжестве и затосковал.
Вряд ли сумел бы Урманов объяснить толком, почему так огорчила его женитьба Игоря Русакова, однако такого скверного настроения не бывало у него, пожалуй, с той давней поры, когда узнал он о замужестве Татьяны Русаковой. В запутанном сонме его переживаний, и тогда и теперь, верх брала не личная обида, а предчувствие беды, грозящей не только ему самому… В случае с Татьяной предчувствия эти, пусть через много лет, сбылись, а у Игоря все может произойти гораздо быстрее…
Как тонущий за соломинку, цеплялся Сергей за последнюю надежду, что контр-адмирал Русаков по каким-то причинам не сможет приехать на свадьбу, тогда бы и он увильнул под мало-мальски удобным предлогом.
Но и эта зыбкая надежда испарилась… Хорошо еще, что Татьяна сейчас далеко, для полного контражура не хватало лишь ее присутствия…
Среда и четверг растворились в заводской суете, наступила пятница, взбудоражившая почти всю кают-компанию «Горделивого».
Лейтенант Русаков пригласил на свадьбу даже тех, кому никогда не симпатизировал.
Ясность по составу приглашенных внес командир, оставивший в казарме руководство боевой смены во главе со старпомом. Урманова ничуть не тронуло затаенное недовольство остающихся: «Зачем, мол, такие драконовские порядки, корабль еще не в строю, хватило бы и дежурной службы…» Командир был убежден, что настало время приучать людей к боевой корабельной организации.
К ресторану «Парус» Урманова, Валейшо и механика Дягилева подбросил на своей машине Павел Русаков. После ухода Васи Хлопова он не стал брать нового шофера, а сел за руль персональной «Волги» сам. Сейчас Павел вел себя так, словно именно он сосватал новобрачных: довольно похохатывал, то и дело поправлял торчащую из нагрудного карманчика пиджака большущую белую махровую гвоздику. Сергея подмывало подпортить ему настроение вопросом о результатах объяснения со старшим братом, но присутствие в машине замполита и механика связывало его.
— До самого шабаша возле «Паруса» будут дежурить автобус и машина, которую выделили Андрюхе. Я свою коломбину ставлю в гараж и возвращаюсь на трамвайчике, — говорил Павел, небрежно одной рукой пошевеливая руль. Кроме того, заказано пять такси по вызову. Думаю, колес на всех хватит…
— Слушай, Павел, а почему Иван Егорович не приехал? — задал ему вопрос Сергей.
— Прислал телеграмму, что нездоровится, — сказал Павел. — Нелегко ему теперь разъезжать, за семьдесят перевалило… Зато явился нежданно-негаданно гостенек!
— Это кто? — поинтересовался Сергей, чувствуя, как болезненно екнуло сердце.
— Бывший зятек Илюша Юркевич…
Не зря заныло ретивое… Все минувшие годы Урманову хотелось взглянуть на человека, которого предпочла Татьяна, без ревнивой предвзятости оценить щедрость его характера, остроту ума, интеллект, чтобы уяснить наконец причины своего поражения. Сергею казалось, что он сумеет быть беспристрастным вопреки древней мудрости, которая гласит: «Забудь о справедливости, когда сравниваешь себя с соперником». Теперь представлялся такой случай, но судьба-индейка распорядилась по-своему, сделав их как бы сотоварищами по несчастью, и Сергею было неловко от мысли, что Юркевич может заподозрить злорадство с его стороны.
— Кто его пригласил на свадьбу?
— Он часто звонит Андрею, видно, тот и сообщил ему новость. Илья везет Димку обратно в Москву, к деду, вот и завернул сюда. Я-то смекаю, для чего он прискакал! Решил застать нас всех вместе и уговорить повлиять на Танюшку.
Летний ресторан «Парус» построен на свайном фундаменте у самого края набережной. Центральный его зал стилизован под корабельную рубку: продолговатые стекла окон, круглые плафоны электрических светильников на потолке, даже подвесные фестончики с кнопками для вызова официантов. Сергею доводилось бывать здесь раньше, и в антрактах шумного эстрадного оркестра он с большим удовольствием слушал шебуршание волн под полом.
На просторной веранде толпились приглашенные Отдельной компанией держались офицеры «Горделивого» с женами, поодаль от них сгрудились девчата-маляры, а у самого входа в ресторан собрались родичи новобрачных.
Валейшо с Дягилевым примкнули к своим, а Урманов, вынув из багажника «Волги» охапку цветов, направился к родственникам, среди которых, несмотря на штатский костюм, властной осанкой и военной выправкой выделялся Андрей Иванович Русаков. Об руку с ним в бархатном вечернем платье, сильно полнящем ее, стояла супруга, тут же была жена Павла — Александра Осиповна, рядом с дородной адмиральшей выглядевшая девушкой-горничной. Возле них притулилась еще одна моложавая женщина с лицом, показавшимся Сергею очень знакомым. «Да это же мать Кармен», — догадался он. Заметно было, что сватья чувствует себя неуютно среди важных родственников. А немного поодаль переминался с ноги на ногу мужчина в очках, среднего роста, с шапкой рыжих кудрей, прореженных со лба глубокими залысинами. На его полных, чуть выпяченных губах застыла вымученная улыбка.