Страница 8 из 108
К несчастью, если бесстрашный спасатель плавал как рыба, то юнга вовсе не умел плавать. Он судорожно барахтался, то и дело шел ко дну, но тут же, подхватываемый волной, на мгновение вновь появлялся над водой. И все это на глазах экипажа. Затем волна опускалась, и мальчишка опять уходил ко дну, простирая руки и испуганно вскрикивая:
– Помогите!
На этот жалобный крик отозвался Феликс:
– Держись, малыш! Я с тобой!
Измученный Ивон заметил спасательный круг, хотел было ухватиться, но промахнулся и в который уже раз ушел под воду. Следующий круг тоже пропал зря, волны тут же унесли его.
Когда Феликс увидел мальчика в третий раз, тот был недвижим, словно мертвый.
«Бог мой! Неужто поздно?» – подумал Обертен.
В два приема он подплыл к безжизненному телу, что есть силы вцепился в тельняшку и, работая свободной рукой, попытался добраться до корабля. «Дорада» благодаря усилиям второго помощника отошла не слишком далеко. Однако в море опасность подстерегает даже такого смельчака, как Феликс Обертен. Он запутался в собственных штанах, к тому же юнга, которого спасатель пытался поддерживать под голову, тянул вниз. Бакалейщик плыл все медленнее, не хватало дыхания. Силы оставляли его, и Феликс начал сомневаться, что сможет догнать корабль.
Беник от бессилия топал ногами, ругался как извозчик, проклинал сатанита – несомненную причину катастрофы, и хотел броситься в воду. Дважды капитан и два матроса силой удерживали его.
– Несчастный! Разве ты не видишь, что пропадешь в волнах?
– Гафельnote 49 за борт! – скомандовал Анрийон, увидев своего друга метрах в двадцати от «Дорады».
Гафель прикрепили к якорной цепи и бросили в воду. Феликс заметил кусок дерева, собрал последние силы, проплыл еще немного, ухватился за него и, слабея, прошептал:
– Тащите!.. Скорее… Иначе я утону.
В результате всех перипетий «Дорада» оказалась развернута против ветра. К счастью, он немного успокоился. Этого было достаточно, чтобы матросы могли отдохнуть, растянувшись на палубе.
Но как вытащить полумертвого ребенка и мужчину, который уже совсем выбился из сил?
Феликс, изнуренный, с глазами, полными ужаса, чувствовал, что теряет сознание. Еще несколько минут, и будет поздно.
Дело наконец дошло и до Беника. Он сбросил куртку и прыгнул в воду. Привязав мальчика к цепи, боцман крикнул матросам:
– Тяните!
– Теперь ваша очередь, месье, – обратился он к Феликсу, торопливо обвязывая его веревкой.
– Уф! – прошептал тот. – Самое время…
За борт выбросили третью якорную цепь. Это позволило выровнять судно.
Когда Беник взобрался на борт, капитан перехватил у него из рук Ивона и отнес на кухню. Там он раздел парнишку и принялся приводить в чувство. Опомнившись, к нему присоединился и Феликс. Подошли еще два матроса. Потрясенные, они молча окружили мальчика, не подававшего признаков жизни.
Потекли бесконечные, томительные минуты ожидания. Но вдруг юнга открыл глаза. Все облегченно вздохнули.
– Спасен! – торжествовал капитан. – Кок! Чашку горячего вина! Я заверну его в одеяло и отнесу поближе к печке. А ты-то как, Феликс? Ну и плаваешь же ты, старик! Что-нибудь нужно?..
– Лучшее лекарство для меня видеть, как малыш возвращается к жизни.
Мало-помалу придя в себя, боцман ухватил своими ручищами руку Обертена, сжал ее так, что кости затрещали, и проговорил осипшим голосом:
– Месье, у вас золотое сердце – слово Беника, я знаю, что говорю. Это настоящий поступок! Видите ли, малыш – старший из шестерых детей моей бедной сестры, она вдова, муж пропал в море… Вы спасли нас обоих. Поверьте, без него я не вернулся бы в Роскоф. Располагайте мной, как вам будет угодно.
Произнеся столь пространную речь, обычно немногословный моряк смутился. Грудь его тяжело вздымалась, глаза наполнились слезами, он вот-вот готов был разрыдаться и без конца тряс руку Обертена.
– Ну-ну, боцман, я сделал лишь то, что должен был сделать. Не будем больше об этом. А тебе, Ивон, – улыбнулся он мальчугану, – придется, пожалуй, подучиться у меня плаванию, чтобы впредь ничего подобного не повторилось.
И так как Ивон, в свою очередь, начал быстро бормотать слова благодарности, Обертен перебил его:
– Выпей-ка лучше вина, поспи хорошенько, и через два часа все как рукой снимет.
– Позволь и мне поблагодарить тебя, дорогой мой Феликс, – произнес капитан, – без тебя…
– Как? И ты туда же? Да вы сговорились свести меня с ума. Не надеть ли мне по такому случаю фрачную пару? К тому же я, по-моему, уже схватил насморк.
Но напрасно парижанин пытался остановить поток благодарных речей. Как только он появлялся на палубе, его тут же обступали и устраивали настоящую овацию. Чем немногословнее были матросы, тем больше смущала Феликса их искренняя признательность.
– Друзья мои, прошу вас, не надо преувеличивать мою заслугу в этом деле.
– А знаете ли вы, месье, – начал один из матросов, – в какой компании оказались?
– Да уж!.. – подхватил другой.
– В компании? Не понимаю…
– Видите ли, тот кусок дерева, что мы бросили вам, был в двух местах будто топором подрублен…
– Рядом с вами сновала огромная акула…
– Следы ее челюстей остались на гафеле. Правда, в это время вас уже вытащили из воды.
– Акула? Здесь водятся акулы?
– Еще какие, месье. Эти пираты шарят повсюду.
– Ей ничего не стоило раскусить вас пополам. Во всяком случае, деревяшку она почти перекусила. Я даже слышал лязг челюстей.
– Да-да, там остались следы от полудюжины резцов, знаете, такие глубокие проколы…
В это время на палубе появился кок. Он объявил, что в который раз подогревает обед.
Феликс спустился в кают-компанию. Неожиданное жуткое сообщение еще больше обострило его аппетит.
Матросы продолжали обсуждать происшедшее, так и эдак прикидывая, какие ужасные последствия могло бы оно иметь. Припомнили и погибшего сатанита, и то, что Бог любит троицу. А значит, будущее сулило новое несчастье. В этом они были абсолютно убеждены.
– Сами посудите, – обеспокоенно рассуждал кто-то, – когда в начале плавания убивают сатанита, жди беды…
ГЛАВА 4
Прошло двадцать пять дней.
Беник и парижский бакалейщик почти не разлучались. Проводя вместе долгие часы, они болтали обо всем, но больше всего – о морском деле. Феликс вошел во вкус и, к неимоверной радости своего учителя, делал значительные успехи.
В двадцатый раз Обертен заговаривал о том, что «Дорада» плывет в Бразилию окольными путями. И в двадцатый раз его собеседник отвечал:
– Матерь Божья! Что вы хотите, месье, все дороги ведут в Рим.
– Однако, дорогой друг, в таком случае наше путешествие слишком затянется.
– Когда плывешь на паруснике, ни в чем не можешь быть уверен… Впрочем, это не самое важное, ведь мы отрабатываем наши деньги.
– Кстати, я никогда не спрашивал у вас, сколько вы зарабатываете.
– Здесь хорошо платят; к примеру, за месяц мне причитается семьдесят пять франков. Правда, этот великий писакаnote 51 взыщет часть в пенсионную кассу – когда-нибудь ведь и я сойду на берег. К тому же высокому начальству тоже надо на что-то жить. Сверх того – получу еще двадцать пять луидоровnote 52. Да за погрузку-разгрузку имею как грузчик. Итого примерно семь франков в день. В целом каждое плавание приносит тысячу франков, которые я откладываю на черный день. Это мое третье и, надеюсь, последнее плавание. По возвращении мы с Кервеном хотим на двоих купить рыболовное судно. Буду сам себе хозяин.
Note49
Гафель – деталь корабельной оснастки, полурей.
Note50
Софизм – утверждение, построенное умышленно ложно, хотя формально кажется правильным.
Note51
Писака – здесь: должностное лицо, портовый комиссар.
Note52
Луидор – французская золотая монета (6 – 7 г. чистого золота).