Арестованный

Константин Леонтьев

Арестованный

Летом 1868 года все мы, нижнедунайские консулы в Галаце, Измаиле и Тульче, получили через министерство иностранных дел по экземпляру литографированной записки судебного следователя одной из восточных губерний о бегстве из этой губернии старовера Александра Иванова Масляева, находившегося там под присмотром местной полиции, и об убийстве им с целью ограбления одной почти совсем слепой старухи, которая, по выражению записки следователя, была убийце благодетельницей.

Подробности этого, изложенные в записке, представляли Масляева в непривлекательном виде. Как попал Масляев в Россию – за сбором у староверов или по каким другим делам? – я припомнить не могу, и, кажется, в самой записке об этом не было упомянуто. Почему именно и по какому поводу он состоял там под надзором, тоже сказать не могу; за личные ли какие-нибудь проступки или вследствие требований церковной политики – не знаю.

Слепая старушка-староверка, жившая в том самом городе, где был Масляев, очень любила его и много ему помогала. В Молдавии, в Галаце, у Масляева был собственный дом и семья, он задумал бежать из России и уговорил уехать с собою тайно не только свою слепую благодетельницу, но еще и другую женщину и какого-то казака. Темною зимнею ночью сели они все на троечные сани и уехали, никем не замеченные. У слепой была с собою довольно значительная сумма денег. Много ли, мало ли проехали они, только Масляев вдруг остановил сани среди глухого поля и с угрозами потребовал, чтобы казак и другая женщина подержали старушку и помогли ему задушить ее. Казак и женщина хотели сопротивляться этому, но Масляев – человек огромного роста и атлетической силы, был к тому же вооружен – так сумел запугать их обоих, что они волей-неволей сделались участниками убийства. Труп обобранной старушки сбросили с саней и поехали дальше.

Но немного погодя Масляев неожиданно обратился к казаку, ловко столкнул его с саней и, ударив по коням, ускакал от него. Отъехав еще подальше, он точно так же поступил и с последнею своею спутницей и умчался один с деньгами и поклажей.

Казак и женщина вернулись домой пешком и чистосердечно тотчас же все показали начальству.

По всему было видно, что убийца бежал в нашу сторону – в Галац, к жене своей, или в Добруджу – в Турцию. И там и тут, и в Измаиле – везде старообрядцев было довольно много. Надо было искать и ловить…

Гончарова, главного вожака липован, в городе не было. Я через сына его, который чем-то торговал в Тульче, дал ему знать, что мне очень нужно видеться с ним, и старик сейчас же приехал.

Я очень хорошо понимал, что в этом приеме моем есть риск: если Гончаров, по каким-нибудь соображениям, Масляеву благоприятствует, то, конечно, открывая ему, что мы ищем обвиняемого, я даю этим самым как бы предостережение, чтоб его скрывали и берегли. Но что же было делать? Своих полицейских нет, а на полицию турецкую можно было положиться только при довольно редкой в Турции уверенности, что Порта не найдет в деле ничего политического и взглянет на него с чисто юридической стороны.

Я знал, что у староверов заграничных много раздоров и партий, и хотя я не мог, по моему положенно и по недавнему сроку прибытия моего в Тульчу, знать хорошо, «куда» принадлежит этот Масляев и «куда» Гончаров, но другого исхода мне не было, как попытать счастья этим способом.

Пока я так соображал все это про себя, решаясь пригласить к себе Гончарова, – проездом в Измаил мимо Тульчи из Галаца заехал ко мне в гости консул Романенко и сказал мне, что Масляев теперь в Галаце, и что брат его непременно «накроет» преступника с помощью румынской полиции. «Вам беспокоиться не придется!..» – сказал мне Романенко. Но я все-таки «беспокоился». Это был первый случай. Меня поэтому очень занимало это дело.

Осип Семеныч Гончаров очень скоро приехал в Тульчу по моему зову и пришел ко мне. Я заперся с ним и хотел дать ему самому прочесть литографированную записку судебного следователя, – самому для того, чтоб он увидел сам, что тут и тени нет какого-нибудь церковно-политического гонения или притеснения. Но Гончаров, хотя и грамотный и сам даже кое-что писавший, однако, к тому роду почерка, которым написана была записка, вероятно, не привычный, предложил мне прочесть ее громко.

Выслушав внимательно до конца, он задумался и печально покачал своею рыжею головой.

– Да, вот ведь дела какие! – сказал он. – Злодей!.. А ведь и здесь ходили такие слухи.

– Вот видите! – сказал я ему. – И вашей староверческой общине здешней будет честь, что вы преступных членов не укрываете. И в России все скажут, что вы люди, в вашей вере непреклонные, но честные, которые не желают быть сообщниками грабителей. Слепая старуха эта, сама, вероятно, староверка, была ему благодетельницей… Надо его нам выдать.

– Да уж надо, надо!.. – сказал Гончаров, все в серьезном раздумье. – Пусть только в Добруджу приедет, а пока он в Молдавии, нам этого сделать нельзя. Я уж подумаю об этом деле, будьте покойны… Только уж Николаю Павловичу (генералу Игнатьеву) напишите. Я желаю, чтобы Николай Павлович был доволен мной.

– Это моя обязанность, – отвечал я, – как же не написать. Переговоривши так, мы расстались с Гончаровым, и на несколько времени дело это затихло. Пока мне и нечего было больше делать.

Гончаров после свидания со мной уехал в село Славу, и несколько времени не было слуха ни о нем, ни о Масляеве. Через несколько дней пришло известие из Галаца, что обвиняемый уже схвачен румынскою полициею по настоянию нашего консула. Узнав, что Масляев схвачен в Галаце, я сказал секретарю своему все откровенно.

– А не мы этого Масляева поймали. У нас такого дела не было.

– Погодите, еще, пожалуй, будет у нас… Консул – человек опытный, он-то распорядился, да румыны-то каковы – надо знать: за ничтожную взятку всякого отпустят!

Наш тульчинский вольнонаемный секретарь не напрасно родился и вырос по ту сторону Дуная: он хорошо знал молдовалахов.

Масляев бежал тотчас же после своего ареста в Галаце. Рассказывали, что полицейский офицер несколько времени разговаривал с ним с глазу на глаз в какой-то комнате, выходившей окнами в огороды; а потом будто бы оставил его одного и вышел куда-то «закурить папиросу». Масляев тотчас же выскочил в окно и… кто-то будто видел, как он бежал без оглядки по огородам. После этого известия я стал опять ожидать его к себе в Добруджу, и не ошибся. Через несколько дней, в довольно жаркое послеобеденное время, ко мне в консульство явился один пожилой старовер и потребовал свидания со мной по важному и безотлагательному делу. Я, почти догадавшись, какое это дело, велел поскорее позвать его. С виду этот старовер был очень приятный и почтительный старик, ростом он был мал и худощав, но свеж и бодр; бородка у него была совсем маленькая и белая, одет он был очень опрятно и даже щеголевато, по-русски, в новой чуйке хорошего сукна. Он был человек не из последних у липован.

Он шепотом и с испуганным видом сказал мне, что, по уговору с Осипом Семеновичем (Гончаровым), привез сюда Масляева, чтобы передать его нам, и что Масляев находится теперь в келье, в двух шагах от консульства.

– Он только что разделся и лег отдохнуть с дороги. Лицо у почтенного старца было расстроенное, руки тряслись и голос дрожал все время, пока он говорил со мною.

– Вы расстроены… Успокойтесь, присядьте, я сейчас распоряжусь.

– Как не расстроиться, – отвечал старик, – помилуйте! Вы бы только посмотрели на него, какой это человек. Сила какая и смелость! Я ведь всю дорогу чуть жив с ним вдвоем из села сюда ехал. А ну, думаю, как он догадывается, зачем это я его в Тульчу везу и зачем его уговорили сюда ехать… Умирать ведь всякому страшно! А он бы меня в поле сразу бы покончил… Вот и теперь дрожу…

Я отпустил его и тотчас же послал за драгоманом своим. Он был человек усердный, весьма неглупый и неробкий.

– Идите скорее к Сулейман-паше, попросите у него несколько вооруженных солдат, с офицером, если нужно, и арестуйте сами русского подданного старовера Александра Масляева. Он теперь один, спит, запершись в келье, около староверческой церкви. Возьмите с собой эту записку судебного следователя. Пусть паша после даст ее кому-нибудь прочесть, кто у него знает по-русски. Они уверятся, что тут ничего политического нет. Только постарайтесь убедить пашу, чтобы он помог мне сейчас же арестовать его, а все эти справки после… Ведь у нас своей тюрьмы нет, цепей тоже; все равно он будет в турецкой же тюрьме до отправки в Одессу. Придется ему пробыть в руках самого паши несколько дней до парохода, и потому у турецкого начальства будет вся возможность узнать основательно – и чей он подданный, и какого рода преступник. Если я не прав, они его после выпустят; надо только теперь скорее схватить его и держать крепко. Предупредите, что он, как слышно, человек опасный по дерзости и телесной силе… Скажите, наконец, паше, чтоб он мне верил, как всегда; и прошу его не мешкать… А потом увидим и столкуемся. Да и сами возьмите-ка на всякий случай в карман этот мой двуствольный пистолет. Берегитесь, – кто его знает!.. И если что – не стесняйтесь и вы в таком случае… Поняли?