Страница 4 из 29
— Кто эта Гибсон? — спросил я.
— Гибсон… Я скажу, когда уже уедем, — подумав, ответила она и встала. — Идемте, — сказала она и, нервно пожав плечами, усмехнулась, — там же гости.
В столовой пили кофе с ликером. Симсиса не было — он вошел в комнату несколько минут спустя после нашего прихода.
Я понял — он наблюдал за нами, подслушивал, притаившись где-нибудь за дверями.
Уже было за полночь, когда Симсис увез меня в конспиративную квартиру, в Столешников переулок.
Мне отвели комфортабельный кабинет и предложили выспаться.
Всю ночь в коридоре кто-то ходил, шептался и звякал шпорами.
II
По ордеру, выданному Павлоновским, мне выдали 100 000 финских марок на предварительные расходы в Гельсингфорсе. Симсис принес из Госхрана девятикаратный бриллиант и под расписку вручил «жене». Ей выбрали из склада МЧК каракулевую шубу, спороли подкладку с нашитой на карман инициальной меткой и сдали в мастерскую для освежения и приведения в порядок. Комплекты шелкового белья, гарнитуры дорогих отделок, два роскошных кофра из желтой кожи и несессер дополнили щедрую выдачу «приданого» моей «жене». Я получил шубу на енотовом меху, золотой хронометр и портсигар с инициалами, совпадающими с моими (еще бы, из такого склада!). Все вещи были запакованы в деревянный ящик и отправлены в Наркоминдел.
Я получил их в Гельсингфорсе.
Оставалось два дня до отъезда в Петербург — это время я «посвятил» изучению дешифровки, изготовлению химических комбинаций для письма, работал в лаборатории по проявлению фотосводок, знакомился, под руководством спеца, капитана Наживина, минной установкой (!) и слушал лекции «профессора шпионажа», бывшего лейтенанта Раскольникова. Последний настойчиво предлагал мне приобрести из финляндского генштаба планы Кронштадтских укреплений, проданных якобы финнам покойным капитаном Щасным.
Наконец — последний визит Павлоновскому и Лифшицу, заезд в Наркоминдел для регистрации в Секретном отделе — и на вокзал с «женой» и «лакеем» Симсисом.
До Петербурга мы ехали в «дряни», т. е. я в старой шинели и стоптанных сапогах, а «жена» в поношенной мерлушковой шубе и летнем костюме цвета грязи.
Так было велено!
В Петербург прибыли утром.
И на трамвае нас доставил Симсис на квартиру коммуниста Вирккула, в дом финляндской казенной ж.д. на Симбирской улице. Штаб-квартира шпионов и курьеров западной секции! Вирккула до войны и большевизма был скромный «звонарь», торчавший на платформе станции Петроград и отбивавший уход поездам, а ныне кавалер «красного знамени труда»! Симсис занял у меня тысячу марок и ухал в тот же день обратно. Мне же надлежало явиться в финскую секцию компартии с письмом от Лифшица. Там приняли меня сухо и направили к Кингисеппу (расстрелян в Ревеле) в Мариинский дворец.
Высокий статный лидер эстонской компартии внимательно выслушал меня и сообщил, что он устроит все. Я должен ждать товарища Микко и сидеть дома.
Через день ко мне явились три молодых финна-проводника. Один прекрасно владел русским языком.
В присутствии Вирккула они сообщили мне, что меня и «жену» можно перебросить в Финляндию вполне легально. Это будет стоить двадцать тысяч финских марок. Паспорта с фотографическими карточками они купят и пограничную стражу поставят там «где надо». Я дал задаток в пять тысяч марок и две фотографии, свою и «жены». Парни ушли. Через несколько дней они вернулись из Райяиоки и представили мне 2 формальных документа, удостоверяющих, что я и «жена» жители припограничной деревни в Финляндии. План был ими разработан так: со станции Белоостров мы пойдем лесом на лыжах под охраной красноармейцев отряда пограничного пункта до реки. А так как река не замерзла, ее придется перейти вброд. Воды по колено. На стороне финской границы нас будут ожидать пограничники, которые проведут лазейками вдоль дороги в деревню. Им придется дать «на чай».
Остальное устроят уже проводники.
На этом и порешили. С вечерним поездом тронулись в путь. Билеты получили по распоряжению Вирккула. В Белоострове явились к коменданту — чекисту Соколову. Он отвел нам комнату и предложил ждать до полуночи. Финны играли в карты с красноармейцами. Свои люди — эти контрабандисты и перевозчики, жители пограничных деревень Финляндии.
Настала минута — жуткая и полная неизвестности. Нам подали сани, запряженные тощей лошаденкой, уселись мы — «шпионы», красноармейцы и финны. Ехали молча… Долго ехали лесом, потом выбрались на дорогу. В серебряных ризах стояли ели и сосны, высокое небо, как голубой бархат, раскинулось пологом. Мягко хрустел снег под полозьями и копытами лошадей.
Мелькнула какая-то деревня.
Сожженный храм или кирка — на косогоре.
Один красноармеец скинул с плеча винтовку и сошел с саней.
— Близко чухна, — прошептал он, — надо в осторожку идтить.
— Скоро на лыжи надо перейти, болото пойдет, — заметил рыжебородый возница в барашковой шапчонке на кудлатой голове.
Завернули снова в лес, густой, притаившийся и изрезанный узкой дорожкой.
— Сходить надоть… болото, — сказал возница и спрыгнул с саней.
Все сошли.
Финны вытащили из-под соломы лыжи, палки и мешки.
Одну пару дали мне, вторую — «жене».
Красноармейцы взяли свои — широколопастые.
— Счастливого пути, — сказал возница, снимая суконную рукавицу и протягивая мне руку.
— Спасибо, — выдавил я хрипло, и что-то острое впилось в сердце.
— И тебе, гражданка, — сказал он дрожавшей от холода «жене».
Подергал вожжами, свистнул и завернул в сторону… России.
Кое-как наладили лыжи.
Двинулись гуськом.
Финны впереди. Вынули револьверы, сняли предохранители и глубже напялили на глаза свои меховые белые шапки…
Шли долго — час, другой или прошли уже три часа — не знаю.
Лыжи тонули в мокром снегу, в обуви хлюпала вода, и безмерная усталость ломила спину.
Впереди черной лентой показалась Сестра-река. Был слышен гул ее нескованной льдом воды.
— Ну, теперь, товарищи, лыжи снять и «пешком», — тихо сказал один из красноармейцев, сухо щелкнув затвором винтовки.
— Стойте тут, а я пойду «нюхать», — сказал финн-проводник и, сбросив с ног лыжи, зашагал к видневшемуся в темноте берегу.
Остановились.
— Страшно мне, — услышал я около уха шепот «жены».
Я невольно сжал ее руку и произнес глупое:
— Ничего.
Издали донеслось что-то похожее на падение ветви или камня. Потом свист… Кто-то показал «огонь».
Осторожно, притаив дыхание все тронулись на мелькавший впереди огонек электрической лампочки.
На берегу стояли двое.
Один был наш проводник, другой — его брат, пришедший сообщить, что «воздух чистый».
Никаких пограничников, понятно, не было.
И как после выяснилось, этот прием был выдуман финном, чтобы сорвать с меня «на чай».
Красноармейцы остановились — винтовки к плечу и палец на спуске.
Финны посовещались минуту-другую и разработали дальнейший план.
Залькевич перенес на тот берег один из финнов, а я, держась за руку другого, прошел вброд. На этом берегу была Финляндия. Моя нога коснулась территории свободной страны, где начали действовать те безжалостные предписания Лифшица, Павлоновского, Раскольникова и других чекистов.
Светлело небо…
Вдали виднелись серые силуэты домов и построек.
Дул прохладный ветер и откуда-то издали долетал дымный запах.
Быстрыми шагами, наклонившись, следуя за финнами, мы с «женой» вышли на тропинку, ведущую в мелкий перелесок.
Шли молча, прислушиваясь к каждому шороху, двигались куда-то, отдав себя на попечение идущих впереди…
Напрямик к нам выступила изгородь из кругляков-камней.
Перелезли через нее и, пройдя еще сотни две шагов, мы увидели огонек в окне дома.
— Это наш дом, — сказал один из финнов и, вынув трубку, стал ее раскуривать.
— Теперь почти главное сделано, — продолжал он, попыхивая едким дымом, — отдохнете, тогда повезем вас в Виипури[1].
1
Выборг.