Страница 18 из 29
Записная книжка. Карточка агента разведки! Ломбардные квитанции. Фотографии, отмеченные номерами и буквами — К.Р. Удостоверение штаба о зачислении в резерв. Несколько адресов и старый железнодорожный билет.
«Наши «молодчики» во время операций не держат в карманах подобных бумаг», — подумал я, положив на стол вынутые из кармана лейтенанта вещи.
В записной книжке я нашел адреса и какие-то рецепты.
Ни одна из пяти моих квартир не значилась в книжке.
Все адреса были мне незнакомы.
Лейтенант продолжал почивать в блаженном неведении, а я в это время сфотографировал агентскую карточку, отпускное свидетельство и переписал адреса, отмеченные словом «важно».
Все в порядке — вещи снова в кармане владельца.
Я с трудом разбудил его от тяжелого сна. Он был использован и надо было выпроводить нежелательного гостя.
— Черт знает что со мной? Никогда я так не хмелел, — пробормотал, вздрагивая как бы от холода, лейтенант.
— Похмелитесь теперь, — предложил я, подавая ему стакан виски.
Он встал. Взял со стула свое платье.
Я заметил, как он украдкой ощупал свои карманы.
— А вы? — спросил он, беря стакан.
— Я тоже выпью, — ответил я, наливая виски.
Чокнулись. Выпили. Еще — на посошок.
Тысячи извинений за беспокойство — и лейтенант покинул мою квартиру.
Через полчаса с «материалом» я приехал на квартиру миловидной портнихи мадам Маргариты…
Квартира — номер четыре.
— Сколько получает, по-вашему, жалованья этот лейтенант? — спросил Розенталь, рассматривая фотографию агента финской разведки.
— Тысячи две, не больше, — ответил я наугад.
— Он пьянчуга? Знаете что, втяните его в нашу сеть. Предложите на первое время шесть тысяч. Если будет работать сносно, можно прибавить до десяти. Очень важно было бы заручиться его работой. Вы можете поймать его на «пушку». Скажите ему, что вы, мол, интересуетесь, как ярый антибольшевик, кое-какими сведениями о деятельности местного полпредства. Никаких интересов к белым у вас не должно быть. Он, понятно, как агент, знает всю белую осведомительскую сволочь, и умело можно их выудить. А главное, мы будем знать все, что о нас поступает в их дела. Для пущей важности я изготовлю для вас письма каких-нибудь белых генералов. Рекомендации, что ли. Попытайтесь втянуть этого парня, и по возможности поскорей, — сказал Розенталь, пряча в бумажник фотографию и полученные адреса.
— Я приму все меры к тому, товарищ, — произнес я, прочитывая письма, данные мне резидентом для переотправки адресатам.
Письма были адресованы проживающим в Финляндии видным эмигрантам.
На каждом «образцово» вскрытом конверте болгарская почтовая марка и штемпеля.
— Вам надлежит после прочтения и записи поставить на письмах финский почтовый штемпель и сообразно с датой «вручить» их получателю. Придется лично разнести и бросить в кружку или подкинуть на стол швейцарской, — сказал Розенталь, передавая мне медную печать и подушку с черной краской.
— Это «стамбулийцы» посылают? — спросил я.
— Нет, наши устроились в экспедиции Главной почты, — ответил Розенталь, — надо бы и тут найти «крысу». Узнайте у товарища Искела, кто из партийцев состоит на службе в почтамте.
Я дал согласие подыскать «крысу». Через несколько дней мне дали серьезное поручение: разоблачить в трехдневный срок одного сотрудника — финна «Освальда I», продавшего военному атташе Бобрищеву план предполагаемой постройки новых ангаров и чертежи миноносцев, якобы похищенные из финского Главштаба. За этот «важный» материал Бобрищев уплатил 200 долларов и препроводил при обширном докладе в Главштаб РСФСР. Вышел скандал! Его вызвали к прямому проводу и сообщили, что чертежи являются перерисованными из немецкого довоенного сборника рисунками старых типов с приделанной лишней трубой и орудиями Крезо.
Освальду об этом не сообщили, наоборот, ему выдали дополнительную премию в 5000 марок и назначили в мое распоряжение с повышением оклада.
Бывший писарь по вольному найму Свеаборгской крепости, пьяница и вообще темная личность, занимавшийся тайной продажей спирта, наркотиков, — Освальд вел широкий образ жизни.
Играл в клубах и пьянствовал в обществе офицеров.
Так как он был беспартийным, его услугами пользовались Бобрищев и Розенталь за свой риск. Он снабжал их «совершенно секретными» документами и получал громадные гонорары. Помимо этого, в его обязанность входило распускать те или иные слухи по указке своего начальства. Если нужно было бросить на кого-либо тень подозрения, послать анонимное письмо в полицию, очернить эмигранта — Освальд был на высоте своего призвания.
Я собрал о нем подробный материал и, уже зная, с кем имею дело, решил убрать его.
Поручив ему добычу фотографических снимков пороховых погребов, расположенных в N, я выдал аванс в 4000 марок на покупку аппарата и столько же на подкуп караула.
Освальд обещал явиться ко мне через два дня на квартиру Мууконена.
О данном поручении я сообщил Розенталю и Бобрищеву, а к Освальду поставил наблюдение.
И выяснилось неожиданное: Освальд никуда не поехал. Просидел в своей квартира два дня и вечером явился на условленное место с аппаратом и снимками.
Я принял задание, поблагодарил и спросил:
— Тяжело было, а?
Он улыбнулся и, нагло взглянув на меня, проронил:
— Еще бы! На пулю шел.
Сославшись на переданное мне поручение дать ему новое задание, еще рискованнее, но зато оплачиваемое в сумме 500 долларов, я попросил его прибыть вечером в Бренде и ждать меня около кафе.
Я сообщил, что прибуду на моторной лодке.
Когда Бобрищев узнал о подготовленной ловушке Освальду, он сделал распоряжение «Коммунару» ожидать груза в районе Аренсгрунда.
Моторная лодка обогнула «опасные» места, пронеслась мимо крепости и взяла курс на Ревель. Освальд, Фишман и я сидели в каюте и вместо дела занялись выпивкой.
Фишман расхваливал Освальда, подливал в стакан коньяку и был навеселе.
Около полуночи мы сдали опьяневшего агента матросам «Коммунара». Его снесли на судно.
— Сдайте его в «особотдел» — приказал Фишман наклонившемуся за борт капитану.
— До свидания, товарищи! — воскликнула с борта группа матросов.
«Коммунар» взмылся винтами и пошел на восток…
Мы повернули обратно, к мигавшему в молочно-сером тумане плавучему маяку.
XIII
Прошло уже девять месяцев со дня моего прибытия в Финляндию, и все время «сопутствовал» успех…
Агенты сменялись новыми «номерами», предписания и различные приказы сыпались из центра ежедневно, и мой «оклад» поднялся до 20 000 финских марок. В ноябре меня внесли в списки комячейки при полпредстве, и я стал «своим», партработником. Через мои руки переходили иногда значительные суммы Мопра, Комитерна и IV отдела Генштаба РККА. В сентябре агент Коминтерна, курьер «Аркоса» Рольмгрен передал мне для передачи шведской компартии 250 000 крон, в октябре я переслал «магнату» эстонской компартии Анвельдту — 2 000 000 эстонских марок в Пернов, и, наконец, в ноябре 1 000 000 франков было поручено уплатить предъявителям мандата на имя Деграна, «комиссионера» Лионской шелковой мануфактуры. Так и было написано в приказе: комиссионеру Лионской шелковой мануфактуры.
Я посетил в первоклассном отеле представителя французской фирмы Леграна.
На столе образцы различных тканей, альбомы с отрезами шелка и бархата.
«Комиссионер» — упитанный, краснощекий, полный брюнет, носящий французскую фамилию по подложному паспорту, значился в списках иностранного отдела ВЧК под кличками «Сертинский-Бей», «Паша», «Инсаров» и «Тер-Акопов».
До большевиков его просто нарицали портной Моисей Зеленый, уроженец местечка З. Полтавской губернии.
Если Зеленый превратился в Леграна, то Рольмгрен насчитывал девять фамилий и на каждую имел паспорт, выданный «всемирным паспортным отделом» — ВЧК.
Этот курьер представлял интерес как «человеческий документ».