Плохие парни по ваши души

АННА МИЛТОН

ЛАУРА ТОНЯН

ПЛОХИЕ ПАРНИ ПО ВАШИ ДУШИ

ПЕРВАЯ ГЛАВА

Джейн

Шепот его сладкого голоса сводит с ума. О н проникает внутрь каждой клеточки моего тела и пробуждает неистовый жар, расползающийся по венам, воспламеняющий, переворачивающий реальность вверх дном.

Я стону громче, когда Эйден ускоряет темп. Моя кожа горит под его руками. Он касается меня, и я начинаю возрождаться вновь, словно птица феникс. Только феникс стремится к жизни, а я — к наслаждению, которым Эйден пропитан с ног до головы.

Он идеален.

Все в нем идеально.

Каждая часть его тела.

Никогда не думала, что любить так приятно. И Эйден любит меня сейчас. Когда покрывает знойными поцелуями мое лицо, шею, грудь. Когда входит в меня все глубже. Еще глубже. Еще…

— Боже… — это слово срывается с моих влажных губ и теряется в бесконечном потоке судорожных вдохов и выдохов.

Я держусь крепче за его мускулистые руки.

Мои пальцы скользят по его гладким рельефным плечам. Мышцы Эйдена сокращаются и напрягаются от моих призрачных прикосновений, и он начинает слабо дрожать. Ему приятно так же, как и мне.

Мы единое целое.

— Ты такая сладкая, Джейн... такая сладкая...

Закусываю губу от наслаждения, пока Эйден пальцами касается моей промежности. Ч ерт, черт, черт!

— Кончай для меня, детка, — шепчет он мне на ухо. — Сделай это для меня, — продолжает тихо , — только для меня.

— Да, — говорю я.

Его толчки усиливаются. Я впиваюсь ногтями в его широкую мощную спину, выгибаюсь ему навстречу, и Эйден с очередным толчком оказывается так глубоко внутри меня, что непроизвольный крик безумного наслаждения слетает с моих губ. Эйфория окутывает меня.

— Сильнее, — произношу я. Мой голос дрожит. Как и я. Как и Эйден.

— Все для тебя, — рычит он и легонько кусает меня за ухо.

Господи. Это просто чертовски хорошо.

— Сильнее! — кричу я, потому что больше не могу сдерживать себя.

— Джейн, — Эйден кричит вместе со мной.

Он такой огромный и твердый внутри меня.

— Джейн! — он сжимает зубы и утыкается носом мне в шею. Вдыхает запах моих волос, и при этом он так же чертовски быстр.

Я переплетаю наши пальцы. Двигаюсь вместе с ним …

Откуда эти сигналы? Эйден не слышит того, что слышу я? Серьезно? Он неистово целует меня , а я не могу сосредоточиться, потому что громкое гудение перерастает в шум, который невозможно терпеть.

— Эйден, — шепчу я, уже не возбуждённо. — Эйден, что это?

Он продолжает ласкать мою грудь.

— Ты слышишь? — спрашиваю снова.

Эйден поднимает голову, и горящие исступлением глаза смотрят мне прямо в душу. Он больше не двигается. Мы замираем.

— Я любл...

— Джеейн! Эй! — до моего слуха доносится знакомый смеющийся голос.

Я распахиваю глаза, и на секунду меня ослепляет яркий свет.

Что? Какого черта?

— Что тебе снилось, дорогая? — тот голос все еще смеется.

Ничего не понимаю…

Я издаю хриплый звук, похожий на стон, и поднимаю голову.

— Похоже, что-то очень приятное, раз у тебя текут слюни, — с нежностью говорит папа, глядя на меня через крохотное прямоугольное зеркальце.

Я тут же прикладываю ладонь к губам и вытираю влагу. У меня действительно текут слюни. Боже. Какой стыд.

Это был сон. Плюс один к миллиону. Всего лишь очередная иллюзия, спроецированная моим сознанием.

Я приподнимаюсь и оглядываюсь. Мы застряли посреди главной трассы Дайморт-Бич. Я приближаюсь к окну черного «Мерседеса» отца и смотрю по сторонам. Бесконечная линия автомобилей уходит вдаль, и только бог знает, когда мы двинемся с места.

— Эмм… пап, — нападение — лучшая защита, верно? Мне нужно срочно перевести тему. — Зачем так громко сигналить?!

— Мы же в пробке! — с восклицанием отвечает отец.

— Отлично просто, — бормочу я сонно, протирая глаза. — Я думала, в этом богом забытом городе не бывает ничего подобного.

— Это оскорбление? — он вскидывает бровь , улыбка по-прежнему играет на его губах.

— Констатация факта, — фыркаю я.

— Не такой уж он и маленький, — в голосе папы мелькает обида.

— Ну да, ну да, — закатываю глаза. — Тебя бы не избрали в мэры, был бы он хоть на сотню человек больше.

Отец недовольно хмурится — я задела его гордость. Еще бы. Он очень дорожит тем, что занимает высокую должность Президента Городка Забытых Душ и Погребенных Под Толщей Повседневности Надежд , и Места, Где Отсутствуют Магазины «Гуччи » и «Victoria Secret ». Вероятно, это единственное, чем он дорожит по-настоящему, потому что в его жизни мало приятного. Оу, нет. Еще есть новая, прекрасная и добрая жена Оливия, которая боготворит его и абсолютно во всем поддерживает. А старую, стервозную и злобную Глорию папа оставил в прошлом, как и бесконечные скандалы с океаном унижений.

Забыла сказать.

Эта старая, стервозная и злобная Глория — моя мать.

И я тоже сбежала от нее.

Больше всего на свете мама любит три вещи: дорогую обувь, крутые тачки и.... молодых сексуальных парней. Парней, которые грызут гранит науки в колледже. Парней моего возраста ! Но в основном ей попадаются халявщики, которым проще переспать с престарелой женщиной из мезозойской эры, чем заработать на проживание самим. И это выглядит настолько жалко, что с каждым разом становится все отвратительнее осознавать, что женщина, натирающая ароматическими маслами загорелую спину очередного студента со смазливой мордашкой, — моя мать. Поверьте, это полный отстой.

Я сбежала от матери, потому что она легкомысленна и глупа. Слишком инфантильна и поверхностна. Жить с ней было невыносимо. Но отказываться от города, в котором я родилась.... отказываться от Чикаго, возможно, еще хуже, чем жить с чокнутой матерью, думающей, что в сорок шесть она выглядит очень сексуально.

Еще одна причина , по которой я сбегаю, как последняя трусиха, — это парень, преследующий меня во снах. Парень, покоривший мое сердце и разбивший его в огромном, шумном Чикаго.

Я устала просыпаться с мыслью, что сегодня, а, может, завтра, или через несколько дней обязательно встречу его. Я устала бояться и ждать Эйдена, с одержимостью блуждая вечерами напролет среди величественных небоскребов в надежде, что мы случайно наткнемся друг на друга.

Я нуждалась в смене обстановки. Это — как глоток свежего воздуха.

Правильно ли я делаю ?

Вы еще спрашиваете....

***

Салат, что передает мне... хм.... пышногрудая и светловолосая Оливия, кажется пересоленным. И я не очень люблю тайскую кухню. Нет, я не капризничаю. Просто привыкать к новой жизни всегда сложно.

Мы ужинаем в просторной светлой кухне в кислотно-желтых тонах, сидим на стульях из темного дорогого дерева, переглядываемся между собой и молчим. Я болтаю ногами и ковыряюсь в своей тарелке. Никогда не проводила время так скучно.

— Как тебе Дайморт-Бич? — наконец, спрашивает отец, выпивая из бокала вино.

— Уныло. Серо. Малолюдно. Я могу продолжать бесконечно, — пожимаю плечами и протыкаю вилкой лист салата.

— Тебе нужно время, чтобы освоиться , — продолжает он и, кажется, вообще меня не слушает. — Но я уверен, тебе понравится здесь, Джейн. Колледж Святой Марии не должен разочаровать тебя, — он складывает руки вместе, изображаю серьезное выражение лица. — П рекрасные педагоги, начитанные студенты и, — разводит руками, — тебе не придется жить в кампусе! Будем больше проводить время вместе. Разве это не здорово?

Я вскидываю брови.

— Колледж Святой Марии? — повторяю монотонно.

Чудесно.

— Надеюсь, это не ТО САМОЕ место, где учатся занудные католики? — спрашиваю я.

Отец снимает с лица идиотскую счастливую улыбку и метает в мою сторону предостерегающий взгляд, и я слышу, как Оливия начинает тихо кашлять. Что, кто-то из них католик? Отец точно нет … насколько мне известно. П охоже, это Оливия. Что ж, я не удивлена. Она вполне… похожа на католичку. Стройная и светловолосая, неброско одетая, будто ангел, с неестественно широкой, радушной улыбкой и невероятно голубыми глазами.