Страница 9 из 16
Молчаливого скрипача звали Олег Каган, сегодня энциклопедии не называют его иначе, как «великим музыкантом».
А тот Вертлявый… Его имя мне тоже не говорило ни о чём. Подумаешь, какой-то… Владимир Спиваков. (см. фото 28)
Фото 28. За успехи в освоении наук и комсомольской работе я был направлен Родиной на Кубу
Не плачь по мне, Аргентина!
В Рио-де-Жанейро, к месту работы собкорром «Известий» по Южной Америке, я добирался через Буэнос-Айрес, где в поте лица трудился корреспондент той же газеты. Правда, к журналистике он имел отношение косвенное, интересовался совсем другими вопросами, поскольку был из «ближних» – кому надо, поймет. Назову его поэтому «Вася». Вася был хорошим мужиком, и по этой причине перед отъездом я позвонил ему из Москвы – что, мол, тебе привести с Родины?
– Старик, захвати словарь синонимов русского языка – позарез нужен! И себе возьми – пригодится.
Себе я словарь брать не стал – отношения с синонимами я, вроде, к тому времени наладил. А Васе привез. Мы с ним, конечно, накатили за встречу. Сначала в ресторане, а затем в стриптиз-клубе. Он потом намекал, что у меня там сидела на коленях какая-то легко доступная аргентиночка, но я думаю – клевета. У меня же как? Я этого не помню, а раз не помню, то ничего и не было. Наверное.
Но суть, как говорится, не в этом. Наклюкались мы с Васей прилично. А «ближних», как и «дальних», ещё в Москве по-взрослому «натаскивали» на город, и по приезде некоторое время не трогали, чтобы они изучили место, так сказать, своего пребывания. Ну, там для всяких тайников, чтоб от «хвостов» уходить, – я, признаться, подробностей не знаю. Но город они изучали досконально. Все переулочки и прочие потаенные места. Но тут алкоголь сделал свое чёрное дело. Вася ошибся – погнал по улице навстречу движению! А за нами – полиция! С мигалками, как в кино. Свист тормозов, сирены, – жуть. И Вася ошибся вторично: свернул в какой-то тупик, где нас и прижали к стенке. И вот что меня до сих пор удивляет – почему офицер решил, что я у них главный?! За рулём-то ведь Вася был. Но нет – офицер, вылитый дон Педро, вытащил из кобуры огроменный «смит и вессон» и положил меня лицом в лужу.
Я-то парень тертый был, стрелянный. Как-никак четыре афганских года за спиной, и не такое видывал. Но офицер нервничает, руки у него трясутся, усы шевелятся, а меня над виском его пистолет дрожит – того и гляди выстрелит. И вот лежу я в луже и думаю. Что думаю? Я тут дословно воспроизвести не могу. Этого никакая epistola, как говорили древние, не erubescit. Но в вольном пересказе примерно так: вот, думаю, падшая женщина, какая судьба! В какой-то жалкой луже подкрался внезапный, но окончательный конец моему членству в КПСС и карьере в международной журналистике…
Ситуацию спас Вася. Что он говорил офицеру, какие деньги совал ему в карман, – мне из лужи слышно и видно не было. Но нас отпустили.
Почти шпионская история о том, как я искал выпивку в Иране
Снимаем мы как-то в Иране очередной выпуск программы. Жарко. Нервно. На все нужно разрешение! Даже для того, чтобы выйти на площадь и сказать «Здравствуйте, я в Иране». И мы устали. Захотелось нам выпить. На съемках одного из сюжетов я знакомлюсь с хозяином магазина ковров. Он человек с виду лихой и абсолютно европейского склада ума.
– Слушай, я уважаю ваши исламские законы, но очень уж мужикам хочется выпить, – сообщаю я ему прямо и без кокетства.
– Это вообще без вопросов, – отвечает он, – Говоришь любому таксисту пароль «Ливерпуль» или «Арарат».
Водителем у нас работал инвалид, ветеран ирано-иракской войны, а гидом – человек из корпуса стражей исламской революции, толстый и хитрый. Оба они поняли сразу, чем дело пахнет. Только если последний затею нашу не одобрял, то старый вояка нет-нет, да подмигивал мне. Недвусмысленно.
Садимся мы в машину, и я сообщаю первый пароль водителю. Через пять минут останавливаемся у сдвоенного контейнера, в котором расположен магазин «Ливерпуль». Захожу туда и жестом Вицина из фильма «Операция Ы», показываю продавцу – неплохо было бы купить кое-чего запрещенного. Глаза у иранца сделались круглые, он начал нервничать, что-то быстро говорить. Я разобрал только слово «полиция».
Вышли мы из контейнеров, и мой режиссер, Арутюн Джинанян, решительно так говорит: «Все, едем в Арарат». Он парень творческий, но добрый и мягкий. Поэтому, когда мы приехали к «Арарату», я отпустил его немного вперед, а сам на хвост сел. Ну, на всякий случай. Чтобы чего не вышло. Заходит Арутюн в Арарат, это уже просто магазин, и по-армянски спрашивает: «У вас тут об этом говорить можно?». И продавец, не отрываясь от своих дел: «Карен, это опять к тебе». Мы заходим во двор, Карен открывает багажник машины, достает оттуда две полуторалитровые бутылки из-под кока-колы: одна с тутовой, другая еще с какой-то самогонкой.
Мы приезжаем в гостиницу, снимаем пробы с «кока-колы». Подмигивания водителя я понял давно, поэтому позвал и его. На фарси, конечно. Я ж в Афганистане работал когда-то. Водитель приходит, подносит палец к губам, затем к ушам, намекая – здесь все прослушивается. А потом машет – мол, наливай! Мы ему наливаем одну, он молча выпивает, наливаем вторую – аналогично. Перед тем, как выпить третью, он произносит слово, которое в печатном тексте у нас не принято употреблять, но оно обозначает «негативное отношение к мужчине нетрадиционной ориентации». На фарси – «куспиш». Ветеран берет рюмку и шепотом, но очень уверенно, ни чуточку не сомневаясь, сообщает нам: «Хомейни – куспиш! Хаменеи – куспиш! Рафсанджани – тоже куспиш!» Выпивает эту рюмку и молча уходит.
Возвращение в Дагестан
Минувшей осенью я вернулся в прекрасный Дагестан – много лет спустя после того, как побывал там впервые. Я назвал это путешествие ни много ни мало «Возвращением». Но ведь и правда – мы все там очень давно не были!
В Дагестане всё «самое-самое». Самая древняя мечеть, самая старая синагога, самый первый город Дербент – он старше Рима, как, вы не читали Геродота? А ещё Багратион, мазь Вишневского и… устанешь перечислять. Люди здесь ссорятся между собой за право заполучить гостя и сажают его за стол, чтобы закормить до смерти, столько же напоить, и рассказывают смешные анекдоты. Аварцы про лезгин, лезгины про лакцев, лакцы про даргинцев и далее по списку, в котором десятки народов, и всем им приходится говорить по-русски, чтобы понять друг друга. Дагестан легко найти на карте – это как раз между Востоком и Западом, между горами и степью, между Европой и Азией.
Хотите – верьте, хотите – нет, но я даже не знаю, что мог бы поставить рядом с Дагестаном из всех моих странствий последних лет. По количеству вырвавшихся по разным поводам «ахов», по самобытности на квадратный метр, по немыслимой красоте видов и теплому радушию людей.
Вот, к примеру, Кубачи. Нет во всём мире мастеров, равных кубачинцам в работе по серебру и металлу. Откуда и как они появились в Дагестане, у кого научились искусству ковки булатной стали, какие музы подсказывают им узоры, чтобы украшать браслеты и серьги, кинжалы и ружья, – они и сами не знают. Кубачинцы обрушивают на тебя всю эту неземную красоту, объявляют тебя кунаком, заставляют поклясться: ты приедешь к ним ещё – рассмотреть, распробовать, запомнить… Уезжая, ты оглядываешься на дома, которые лепятся один на другой, словно карабкаются по скалам к небу, – и понимаешь: да! Ты, конечно же, сюда когда-нибудь вернёшься. Во всяком случае, будешь об этом мечтать.
Еще одно дагестанское чудо – село Балхар. Оно похоже на другие села горного Дагестана: здесь те же небогатые домики карабкаются по склонам умопомрачительной красоты, а люди так же, как и в других местах, радуются гостям из далёких краев. Здесь с незапамятных времен женщины, расправившись поутру с домашними делами, трудоемкими везде, а в горах особенно, торопятся к гончарному кругу, чтобы произвести на свет элегантные глиняные кувшины, украшенные строгими рисунками, а еще всяческие свистульки-игрушки, тарелки и блюда. Да, гончарное ремесло в Балхаре – дело традиционно женское. Говорят, это потому, что мужчинам приходилось отправляться в далёкие края, чтобы продавать всю эту глиняную красоту, женщины же оставались дома и продолжали лепить. Рисунок на балхарской керамике – традиционный, но я спрашивал – каждый раз мастерица добавляет к нему что-то своё. А иначе – скучно жить на белом свете. Теперь, если кто спрашивает меня, что привезти из Дагестана, я отвечаю – «Балхарскую керамику!». Потому что любоваться всем этим дома, вспоминая затянутое холодным молочным туманом село высоко в горах, – это, скажу я вам, большое удовольствие!