Страница 4 из 5
Это выглядит примерно так. Кухня с зеленоватыми обоями, на столе куча выпивки, дверь на балкон открыта, подол занавески колышется чаще не от ветра, но от снующих туда-сюда ног, которые носят тела моих знакомых с целью покурить сигаретку-другую и полюбоваться видом с моего балкона. Чаще у меня веселее, реже – очень грустно. Это в основном, когда я остаюсь один, а сейчас это неважно. Сейчас это я и мои бесконечные рассказы-советы, а напротив – все те же люди. Спустя час, все посетители моих скромных апартаментов все медленнее и тяжелее моргают, им становится тяжелее дышать, а некоторые, так вообще – иногда просто белеют и, ей богу, лица их становятся цвета школьного мела. В такие моменты я смотрю на них, и вид напротив таков, что будто только что выяснилось – перед ними уже не я, я сам дьявол во плоти, и этот новый их знакомый, похоже, не заткнется теперь никогда. Можно было закончить этот абзац словами: «Вот такой терапевтический эффект, ребята!», но увы. Просто всю свою сознательную жизнь я достаю всех без разбору своими бесконечными вопросами и расспросами, а уже позже рассказами и советами другим людям на темы, как я все это попробовал в жизни и что из этого получилось.
Как бы там ни было, но именно эта моя страсть и любовь к книгам, беседам и людям, на которых я всегда заботливо проверял все прочитанное, услышанное и непроверенное мною лично и привели меня на эту длинную и ухабистую дорогу, мощеную из слов и предложений. Или, как говорят хитрые китайцы, этот путь, где я уже почти освоился и чувствую себя, наконец, как говорят застольные любители острот, в своей тарелке или рыба, сами знаете где.
Я родился в 1984 году, в апреле, если быть точным – 10 числа. Шикарный месяц, надо сказать. Трава, поющие птички на ветках, пьянящий запах от распустившихся раньше времени деревьев, названия которых мы каждый год переспрашиваем, чтобы снова забыть их в аккурат на следующий год, ну, и прочие радости приличного человека. И вот прошло с тех пор чуть более 30 лет, и вы листаете очередную версию «Как жил и выжил один обычный человек: писатель поневоле или почему лучше стать кем-нибудь другим». Книга не то чтобы планировалась как рассказ обо мне и моих друзьях, просто так получилось.
В том же самом году, в котором появился на свет человек, 30 лет спустя украсивший (очень надеюсь на это) своими инициалами обложку этой книги и телефонные справочники моих новых друзей – что еще приятнее, и вот с тех пор началась вереница разных и не всегда обычных событий, местами даже мистических, а быть может, и пророческих в какой-то мере. В общем, кучу всего этого поначалу непонятного или похожего на то вещей, которые иногда от досады и безысходности мне иногда так сильно хотелось считать фатальными и даже хуже, плюс люди, которые были рядом, в итоге и сделали мою жизнь счастливой и даже прекрасной. «Как же промолчать об этом теперь», – подумал я…
…не так чтобы сильно заранее и безо всякой подготовки (это примерно за пару месяцев до моего рождения) покинул наш мир один хороший парень, оставив после себя кучу классных вещей, в числе которых рассказ про Люси Краун (работа под названием «Night Wok»). Очень милая и красивая книга, переведенная на русский язык с небольшими отклонениями в переводе (к этому трудно привыкнуть, но кажется, все переводы с английского выполнены именно в таком легком, творческом стиле), тем не менее, даже этот невеселый факт не помешал мне влюбиться в тексты этого великого мастера прозы, чтобы научится у него впоследствии и далее пойти своей дорогой. Все это я говорю об одном писателе, жившем тогда в Америке. Парня звали Ирвин Шоу. Писал он просто лучше не бывает, но возраст дал о себе знать… увы, подошел и ему срок, настало время умирать. Жаль, конечно, но, как говорят на похоронах или в аккурат перед ними, цитирую народных классиков: «Это жизнь…»
Как бы там ни было, отчаиваться особо я не стал, покуда именно в тот год мне-то повезло больше. Я напомню, что примерно за месяц-другой до кончины мистера Шоу мне было суждено появиться на свет и закричать… закричать первый раз в жизни, чтобы обнаружить себя спустя 31 год в кресле, пишущего все это и не отказать себе в удовольствии сказать сейчас Моей Маме, что я очень ее люблю и добавить, что бывал за все эти годы редким ослом. Но и с таким же успехом случались дни, когда я не находил ни одного шанса оправдать безразличие других людей, и это был настоящий кошмар. Сейчас я просто сообщу, пользуясь случаем и возможностями моей работы писателем, что она дорога мне, и что никогда я не желал ей ничего плохого…
Помниться, в оригинале эта глава получилась раз в 20 объемнее, что пошло этому тексту на пользу: многие строки стали куда веселее. Причина всему этому, или точнее сказать наоборот, стало мое увлечение и последующее практическое применение весьма перспективной науки, которую я проповедовал сразу после усвоения азов данной дисциплины. Причем, делал это с фантастическим по силе усердием. Как у моего отца, примерно. Он много чем занимался, работу, в основном, ненавидел и держался всегда до последнего. «Труд облагораживает человека!» – говорил он и в конечном итоге быть может, и сам уверовал в эту фразу, я точно не знаю. Мы с братишкой не могли возражать на все эти заявления в силу его постоянной привычки кидать в нас куски кирпича, досок и прочей фурнитуры (самые точные попадания случались в меня, разумеется).
Это странно, но почти всегда его слов мне было мало, казалось, будто он что-то не договаривает. Наверное, это потому, что я и тогда прекрасно знал, что постоянный и тяжкий труд делает его и вообще любого из нас просто злым и недовольным человеком. В общем, никогда не понимал людей, которые врут сами себе. Я не могу судить отца и никогда не стану теперь делать этого, у каждого на все чертова уйма причин и своя история. Главное, что он умел заставить себя поработать зачем-то, и тут уж грех его винить: черт его знает, как бы вел я и каждый из нас на его месте.
Позволю себе сказать еще немного о самых ярких случаях демонстрации отцовского участия в моей жизни. Так, несколько примеров. Это было в начале 90-х. Пока страна справлялась с результатами деятельности М. Горбачева, которого сами же идиоты (си-речь, электорат) и выбирали, а после похоже на самом деле искренне недоумевали и возмущались положением дел по телевизору и в центре Москвы. А я был ребенком и считал почти всех дураками в то время, особенно глядя в глаза толпам, которые стояли и что-то орали или делали, надеясь как обычно, что придет другой парень поумнее всех этих ослов, и все у них будет как надо.
В общем, пока шел весь этот сыр-бор, мы и наша семья оказались заняты более интересными вещами. Дело в том, что тот же Горбачев стал лауреатом 1990 (или 1991 года – точно не помню) в номинации «Премия мира», а мне еще тогда стало не совсем понятно, как за развал чего-либо (к примеру, страны) выдают такие щедрые призы. Насколько я был тогда осведомлен, за развал чего-либо отвечают военные и организаторы войн, ну, или просто ребята с большими деньгами. Но, в ту пору у меня не было времени рассуждать об этих вещах более глубоко. Причин было немного, но тот факт, что мне тогда было 7, и благая весть о том, что наш милый южный город вот-вот навестит мистер Дон Драйвер, и были основными сдерживающими факторами, чтобы просто здраво рассуждать!
Как видно из предыдущего предложения, более идиотских инициалов не сыскать на всем белом свете, хотя, учитывая место проведения тех памятных мероприятий – самое то. Хотя, удивляться в ту пору приходилось едва ли не каждый день и чуть ли не по каждому поводу. Тогда даже просто увидать живого американца, а тем паче – послушать его речь на английском, да и вообще, просто постоять рядом с такими – все это была настоящая удача и что-то поистине невероятное!
Дурацкое у того было имя, но потому оно и запомнилось. Этот красивый с виду мужик, на которого заглядывались в своем плутовском и фирменном стиле все женщины, сидящие в той огромной аудитории театра Драмы, которые были примерно возраста моей мамы (в то время она была красивая и смотрела на него наравне со своими сверстницами, да и похоже вообще со всеми и с каждой женщиной, которые наполняли зал до отказа). Они смотрели на него, а я на них. Я не представлял для них угрозы, и никому не приходило в голову подумать, что все их планы (на деле не все, конечно, но больше половины я уже понимал) мне хорошо известны. Но им невдомек, они глазели себе, делая вид посторонних зевак-наблюдательниц, валяя дурака перед собственными детьми, и что еще более удручающе – перед своими мужьями. Приемы конспирации за весь период наблюдения за женщинами в таких случаях на моей памяти особо не изменились. Тогда они делали вид, что их слепит прожектор вверху, или что-то вдруг попало им в глаз (независимо ни от чего у них это зовется всегда одинаково – соринка). Хитрюги редкие – что там говорить. Увы, но такова природа наших спутниц, чего уж тут…