Страница 25 из 85
Вечерело. Затихало село. К дому Павленко, оказавшемуся в центре обороны, стали подходить начальники застав и политруки. Вскоре появился майор Врублевский. Все вошли в хату. Хозяин зажег керосиновую лампу без стекла и покинул нас. Сев за стол, Врублевский развернул потертую на сгибах карту и долго смотрел на нее, собираясь с мыслями.
- Ночью надо выслать разведку, - сказал он глуховато, - посмотреть, что делается вокруг. С разведчиками пойдет командир комендантского взвода лейтенант Селецкий. Боевое охранение выставить от каждой заставы. С рассветом продолжать оборонительные работы.
Врублевский умолк, закрыл глаза. До сих пор помню, как устало выглядел тогда начальник штаба. Из-за черной бороды лицо его казалось бледно-желтым, под глазами залегли темные круги. Он облокотился на стол и задремал. Это продолжалось несколько минут. Потом, выходя из оцепенения, Врублевский сказал:
- А теперь отдыхать, товарищи.
И ушел на командный пункт.
Мы продолжали сидеть в раздумье. Тускло мерцал, чадя, не прикрытый стеклом слабый огонек лампы. В горнице стоял полумрак. Неожиданно с северо-востока послышался тяжелый рокот. Кто-то выглянул за дверь.
- Что там?
- Бомбят Фастов.
Вскоре глухие взрывы донеслись и с юга. Очевидно, немецкая тяжелая артиллерия била по Белой Церкви.
- Нащупали штаб 6-го корпуса, - высказал свое мнение лейтенант Титков.
- Нащупали не нащупали, а земля от дождя разбухла, вот фрицы и жмут по дорогам. Фастов и Белую Церковь им не обойти, - возразил Эдельштейн.
Кто-то вздохнул, сказал неожиданно:
- Эх, хлопцы, сейчас бы на стол добрую миску полтавских галушек.
Последние дни мы питались прескверно, и упоминание о галушках вызвало оживление. Потом, прислушавшись к далеким раскатам, мы снова заговорили о наших нынешних делах, обстановке на фронте. Все сходились на том, что нам, видимо, предстоит тяжелое испытание. В Попельне нас было побольше, да и пулеметов мы имели около трех десятков. К тому же рядом сражались артиллеристы, три танка и подразделения 6-го полка НКВД. Теперь нас осталось не более трехсот человек, вооружение наше - два станковых и с десяток ручных пулеметов. Справа и слева своих никого.
- Вот что, друзья, - приподнялся политрук Николай Долбилов. - Что нам принесет утро, мы не знаем. Случится драться - легко село не отдадим, пусть даже немцев будет в десять раз больше. Только давайте всегда помнить друг о друге, и когда победим врага, вспомним о тех, кто не вернется с этой войны. И не оставим в беде наши семьи.
Все поддержали политрука и стали расходиться. Скляр, Аникин, Долбилов и я расположились у дома Павленко. Темное небо было усеяно зеленоватыми звездами. Мы долго сидели под вишнями, прислушиваясь к глухим раскатам, и тихонько разговаривали. Так незаметно задремали.
С первым проблеском зари все были на ногах. Наступило утро 18 июля 1941 года. Оно было хмурым, пасмурным. По-прежнему моросил дождь. Пограничники опять взялись за лопаты, продолжая оборудовать окопы. Те, у кого окоп был уже отрыт, проверяли оружие, снаряжали обоймы патронами, осматривали гранаты. Появились Врублевский и Авдюхин. Батальонный комиссар тоже осунулся, одежда была запылена, но глаза смотрели весело. Со свойственным ему душевным оптимизмом он обратился к бойцам, подбодрил их. Врублевский и Авдюхин обошли расположение нашей комендатуры и направились на правый фланг.
Вскоре послышался гул моторов. А через некоторое время показались немецкие бронемашины. Сначала из пшеницы были видны только их серые башни. Но вот колонна приблизилась. Впереди мотоциклисты, за ними две танкетки. А дальше броневики и автомашины с пехотой. Дождь размыл дорогу, и колонна двигалась медленно, отчего казалось, что немцы ехали совершенно спокойно, словно на их пути не могло быть никаких преград. Мотоциклисты все ближе и ближе подъезжали к селу. Четыреста, триста, двести метров. Команда "Огонь!". Почти в упор ударили от ворот конюшни пулеметчики девятой заставы Злотников и Маркелов. С чердака свинарника длинной очередью полоснул по фашистам сержант Сазыкин. Дал очередь и пулеметчик нашей заставы Илья Гуляев. Как у Попельни, передние мотоциклисты упали, словно скошенные. Остальные, бросив мотоциклы, удрали в посевы пшеницы.
Но танкетки продолжали ползти. Похожие на приземистых черепах с белыми крестами на боках, они уверенно направлялись в село. Мы вглядывались в мазанки у вишневых посадок, где засели в окопах лейтенант Фоменко и его бойцы. Задержат или не задержат они этих стальных черепах? Вот головная машина скрылась за домом. Неужели пропустили? Нет. Взрыв. Потом другой. Поползли вверх белые клубы дыма. Танкетки подбиты.
Бронемашины медленно разворачивают свои орудия. Сухой звенящий треск и фыркающий свист над головой.
Трах! Трах! - рвутся снаряды в огороде за нами. Кто-то там ругается, испуганно кричит. Топот ног. Снова взрывы подымают землю, но теперь к ним добавляется глухой перестук пулеметов. По огородам в одиночку и группами бегут из села жители. Видно, все, кто был в хатах, ринулись в спасительный овраг. Ревут коровы, кричат гуси и куры. Вслушиваюсь в сумятицу звуков - опять гудят моторы. Кто-то кричит:
- Товарищ политрук, смотрите, смотрите вон туда, по полю движутся какие-то дуги.
И в самом деле, по пшеничному полю расползались автомашины с пехотой. Немцы сняли брезент, и теперь видны над бортами металлические каркасы. Трах! Взрывы прижимают нас к стенкам окопов. Пули и осколки прошивают крышу хаты Павленко. Звенят разбитые стекла. Ветер разносит пыль и соломенную труху. Слышны испуганные крики детей. Через раскрытую дверь видно, как жена Дмитрия Павленко с детьми бежит к погребу. Меня забрасывает землей. Пыль. Дым. Кто-то опять подает команду, но ее не разобрать. Воздух буравят снаряды. Еще мгновение, и один из них пробивает стену павленковского дома. Неожиданно к свисту снарядов и пуль примешивается урчание мин. С сухим треском они рвутся позади и впереди нас.
- Вот это кутерьма, - слышится голос политрука Эдельштейна.
Более часа немецкие минометы и артиллерия обрабатывали наши позиции. А тем временем, прикрываясь рослой пшеницей, фашистские автоматчики двинулись в атаку. Слышен дружный перехлест автоматов, колышется пшеница, долетают слова команд:
- Форвертс! Форвертс!
Замерли у пулемета Заплатин и Федоров. Глядит на пшеницу через прорезь прицела Гуляев. Рядом с ним политрук Скляр. Он что-то говорит Гуляеву, показывая рукой туда, откуда вот-вот появятся немцы. Проходит еще несколько секунд, и гитлеровцы выбегают из посевов.
- Огонь!
Захлебываясь, стучат пулеметы. Несколько гитлеровцев падают. Остальные, не обращая внимания на наш огонь, продолжают бежать вперед, строча на ходу.
- Гранатами бей их, гадов! - кричит комсорг комендатуры старшина Сергей Маслов. По цепи прокатывается команда:
- По противнику гранатами - огонь!
Землю и воздух потрясли взрывы. Но у наших окопов по-прежнему рвутся мины. Мы под двойным обстрелом - минометчиков и немецких автоматчиков. Вражеский огонь не дает поднять головы. Положение угрожающее. Еще немного, и гитлеровцы ворвутся на наши позиции. Есть только один выход - рукопашная. Это понимают все. Понимает и старший политрук Коровушкин. Вижу, как он с десятком бойцов перебегает огородами.
- Ура-а!
Поднимается и лейтенант Аникин. Его смуглое лицо еще больше почернело, плотно сжатые губы перекосились, глаза горят лихорадочным блеском. Весь он как сжатая пружина. Впереди блестит штык винтовки, которую он держит наперевес. Я тоже примкнул штык к своей винтовке, поднялся. За мной вскакивают бойцы. Рядом, как всегда, Ердаков, за ним Макаров, тут же комсорг заставы Вьюгов, пограничники Лючев, Лушников, Кузьмин, Колесников, Дмитриев, Виноградов. Чуть в стороне устремились на немцев Скляр, Ефимов, Сергеев, Устюгов, Савченко, Сычев, Арбузов и еще несколько бойцов. А за ними поднялись пограничники Агафонов, Шляхтин, Смирнов, Ваньков, Кудряшов, Зыкин во главе со своим командиром сержантом Михайловым.