Страница 2 из 85
Глядел я на эти поля и села, что остались в памяти, как осколки в земле, и думал. Думал о том, что как ни тяжела была война, как ни велики были страдания народа, как ни долог был наш путь к победе, как ни жива до сих пор в сердце боль о погибших, пропавших без вести, а вспоминается былое с гордостью. Тем, кто прошел по многотрудным фронтовым дорогам от первого дня войны до последнего, есть чем гордиться. Мы верили в нашу победу с первых минут. Верили тогда, когда в наших руках оставалась последняя граната, а в винтовке последний патрон.
Нет, не только горечь поражений вкусили мы. Мы познали и радость побед. И победы начались не только тогда, когда мы погнали гитлеровские войска от Москвы, от Сталинграда, от Курска, когда победно прошли через всю Европу. Победа закладывалась с первого ответного выстрела на границе, с первого ответного броска гранаты, с первого свалившегося замертво от нашего огня фашиста, с первого подбитого танка врага".
Победа над фашизмом была не только победой нашего общественного и государственного строя, нашей экономики. Это была победа коммунистической идеологии, породившей невиданную стойкость и самоотверженность советских людей, победа нашего духа. Именно такими были на войне и такими запечатлены на страницах книги герои советской границы, с первой и до последней минуты делавшие все, чтобы отстоять свободу и независимость нашей Советской Родины.
Маршал Советского Союза И. БАГРАМЯН.
Май 1975 года
Застава в горах
В октябре 1939 года 94-й пограничный отряд, где я был начальником заставы, принял под охрану новый участок государственной границы в Прикарпатье. Это случилось после того, как Красная Армия, завершив свой освободительный поход и взяв под защиту от гитлеровской агрессии в начавшейся второй мировой войне братские белорусский и украинский народы, проживавшие в Западной Белоруссии и Западной Украине, вышла на новые рубежи.
Участок границы, который поручили охранять нашему погранотряду, считался очень трудным. Это были глухие места Карпат с немногочисленными дорогами, пролегавшими в основном через Ужокский, Верецкий и Вышковский перевалы. Дороги вели во Львов, Винницу, Стрый, Тернополь, Бердичев. На правом фланге, где проходила граница с оккупированной фашистами Польшей, заставы стояли на реке Сан. Далее государственный рубеж шел по горным хребтам, за которыми лежала хортистская Венгрия. Тут было большинство застав отряда, в том числе и наша, десятая.
О десятой заставе говорили тогда как о труднодоступной И действительно, добраться до нее было нелегко, особенно зимой Весной, летом и осенью путь был легче: машиной до села Кривки, а там пешком или на лошади до высоты, расположенной выше уровня моря на 902 метра, где и стояла застава.
Мы занимали двухэтажный деревянный дом бывшей польской стражницы, рядом с ним была конюшня. Уже обветшавшие постройки окаймлял густой еловый лес. Граница пролегала всего в двухстах метрах, и заставский двор хорошо просматривался от водораздела, по которому проходил государственный рубеж. В тихие ночи сюда доносились голоса пограничной стражи сопредельной стороны.
Пограничники размещались в трех небольших комнатах на первом этаже. Здесь же находились столовая и кухня. В коридоре на втором этаже проводили боевой расчет, остальную часть этажа занимали канцелярия, помещение дежурного и две комнатушки для начсостава.
В здании заставы хранилось снаряжение и полугодовой запас продовольствия. Электричества и радио не было. Освещалось помещение фонарями "летучая мышь". На границу выходили с керосиновыми следовыми фонарями. Единственное средство общения с внешним миром - телефонная связь со штабом комендатуры через почтовое отделение в селе Матков. Один раз в месяц, и то только летом, в Кривку приезжала кинопередвижка.
В ту зиму погода в Карпатах была неустойчивой. То мели метели, то наступали оттепели. После мокрого, липкого снега вдруг все сковывал мороз, кружила вьюга. Покрытые белым ковром склоны гор почти каждый день обволакивал туман. Не стихал ветер. Он рвался через перевалы, наметая сугробы, ломая в лесу деревья. Пограничники возвращались с границы промерзшие, измученные. От сырости и холода одежда превращалась в ледяные негнущиеся панцири. А сушить ее было негде: сушилку и баню мы только начали строить. Так и развешивали в казарме мокрые заледенелые шинели и плащи.
Однажды, когда подходил к концу первый месяц моего пребывания на заставе, я, вернувшись с границы, застал в канцелярии незнакомого человека.
- Младший политрук Скляр, - представился он, легко поднявшись со стула, назначен к вам заместителем по политчасти.
Внешне политрук больше походил на командира. Его отменной выправке можно было позавидовать. Но вот он улыбнулся, и на смугловатых щеках проглянул легкий румянец, возникли две ямочки - и стал виден добрый, застенчивый молодой человек.
- В отряде и в комендатуре вам наверняка говорили, что застава, на которую вы назначены, трудная, а я не могу похвастаться покладистым характером, заметил я суховато.
- Я думаю, мы с вами сработаемся, - мягко отозвался младший политрук.
Не знаю, что подумал обо мне мой будущий заместитель, но я отметил, что, пожалуй, людям политрук придется по душе.
Мы обошли с политруком помещения заставы.
- Да, тесновато, - заметил он, когда мы поднялись на второй этаж.
Я показал комнату, которую раньше занимал его предшественник.
- Напротив живу я.
- А не возражаете, - обратился ко мне Скляр, и улыбка снова украсила его худощавое, обтянутое смуглой кожей лицо, - если мы с вами будем жить вместе, а здесь оборудуем Ленинскую комнату?
- Ну что ж, мысль дельная, - согласился я. - Давайте попробуем.
Так началась наша совместная служба с Максимом Антоновичем Скляром. Исключительно спокойный, внимательный, сердечный, Максим очень скоро стал признанным комиссаром заставы. Как-то ладно у него все получалось. Он не ждал, когда его попросят, сам приходил к людям на помощь, умел предупредить беду, все вовремя увидеть, заметить. Можно было только благодарить судьбу, что на заставу прибыл такой политработник. Не все удержалось в памяти, многие эпизоды и случаи забыты, но один из них запомнился. Мы прорубали просеку в лесу. Часть древесины необходимо было куда-нибудь вывезти. Попросили об этом крестьян. Скоро срубленный лес оказался рядом с их хатами. Тут-то и нагрянул лесничий. В районную прокуратуру поступил акт о незаконной вырубке леса. Просматривая очередную почту, я нашел письмо, в котором мне предлагалось явиться к прокурору. В этот момент и вошел в канцелярию Максим.
- О чем задумались? - спросил он, как всегда, весело. - Может, лучше пойдем в столовую? Сегодня повар приготовил гуся.
- Боюсь, как бы из меня гуся не сделали, - мрачновато отозвался я и протянул Скляру бумагу. - Прочитай-ка. Максим пробежал письмо.
- Стоит ли из-за этого морить себя голодом? Пойдемте, остынет гусь.
За обедом он рассказал, что раньше узнал обо всем и уже съездил в район. Был у секретаря райкома партии, ходил к прокурору и доказал, что все сделано нами в интересах охраны границы. Секретарь райкома и прокурор согласились с доводами и прекратили это дело.
Максиму шел тогда двадцать четвертый год. Родом он был из сибирского села Исилькуль Омской области. Рано остался без отца, подростком начал трудиться в колхозе. Окончил Петергофское пограничное военно-политическое училище имени К. Е. Ворошилова. Там вступил в партию. Все свои силы Скляр отдавал беспокойной пограничной службе, работе с людьми. Помогая мне во всем и везде, он, казалось, не знал усталости, радовался любому успеху, искренне переживал неудачи.
Мы многое успели сделать. Построили склад, сушилку, баню. Значительно усилили границу в инженерном отношении: протянули вдоль нее проволочный забор, прорубили в лесу просеки, сделали на легкодоступных направлениях завалы. Был создан и оборонительный район, заработала на участке заставы телефонная связь. Думалось, стали мы прочно, надолго. Всего несколько месяцев назад был заключен пакт о ненападении между СССР и Германией. Огромные хозяйственные и культурные успехи страны, рост благосостояния советских людей настраивали на бодрый, оптимистический лад. Газеты, письма, поступавшие пограничникам из родных мест, доносили уверенное биение пульса огромного государства.