Страница 100 из 115
- Ноль. Нет таких шансов.
- Совершенно верно! Значит, у двух держав есть общий интерес: унять беспокойного соседа. Даже у трех, считая Великого Могола, - хотя после недавнего разгрома на Мухаммад-Шаха трудно рассчитывать. Думаю, он постарается остаться в стороне.
- Не только он. Очевидная политика враждующих царств - при появлении третьей, обоюдно чуждой силы, попытаться натравить ее на старого неприятеля. Если выйдет, смотреть и радоваться.
- Да, русская императрица пыталась вести такую линию. Но это недальновидно. Кто прикармливает бешеную собаку, всегда рискует сам быть укушенным. Она лишь напрасно подарила завоеванные царем Петром провинции такому государю, который не умеет быть благодарным. Происходя из подлого сословия, сей монарх одержим глубокой низостью чувств, побуждающей принимать доброту за слабость, а великодушие - за глупость. Отдаю должное храбрости и полководческому дарованию шаха - однако благородства духа в нем нет.
- Нет благородства? Да и Аллах с ним! По этой части у большинства государей нехватка. К тому же, мне душевные качества чужих правителей... Не очень, прямо скажем, любопытны.
- А что любопытно?
- Ну, к примеру - насколько нынешний великий визирь разделяет взгляды хумбараджи-баши на отношения с соседственными державами. Мне внятен высокий полет Вашего ума, однако люди, менее привычные к смелым выводам, навряд ли его оценят.
- Иваз Мехмет-паша - мудрый человек. Возможно, не с каждым моим словом он согласится, но в целом... Без его поддержки этой артиллерийской школы не было бы. Как и многих иных полезных начинаний.
- Он прочно сидит на своем месте? А то, гляжу, визирей-то султан каждый год меняет; бывает, что не по одному разу. Предыдущий, как я понимаю, был приверженцем оттоманской старины - ну, как при очередной перемене опять такой же явится?
- Как здесь говорят, Всевышний милостив. Впрочем, у меня больше надежды на человеческий разум.
- Хм, вот на этого конька я бы ставить поостерегся. Он то и дело спотыкается на ровном месте. Идея прекрасная: распространить среди турок европейские нравы, повязать Порту союзными договорами... Но не окажется ли, что сие дело слуги замыслили без хозяина?
- Султан Махмуд мало вмешивается в управление государством.
- Речь о народе здешнем, коий в любое время может и самого султана сменить, как не раз уже было. А уж вельмож на расправу потребовать - совсем запросто. Вот, предположим, собрались три паши турецких: венецианец, француз и... Кто там у нас визирь? Арнаут, вроде? Собрались и решили, что надо бы в государственный обиход прибавить цивилизованных обычаев. А народ-то спросили?! Просвещенный восемнадцатый век - это для нашего узкого круга он просвещенный! А там, внизу - тьма египетская! Даже во Франции громадные массы крестьян живут, как при Хлодвиге - что же говорить о Востоке?!
- Здесь этого зверя загнали в клетку еще в тридцатом году. Семь тысяч отрубленных голов - не шутка.
- Семь тысяч или семь миллионов - какая разница?! Один хрен, без оглядки на чернь шагу не ступишь. А чернь магометанская категорически против подражания неверным. И головы свои не слишком-то бережет, потому как все равно без мозгов!
Аристократическая физиономия Бонневаля на мгновение омрачилась гримасой злобы. Кажется, мне все-таки удалось пробить его несокрушимую самоуверенность и достать до больного места. Впрочем, он тут же справился с чувствами.
- Рано или поздно, с оглядкою или без нее, ум и государственная опытность тех, кто создан управлять миром, возьмут верх над косными предрассудками невежественной массы простолюдинов. Разум всегда одолеет инертную, тупую силу - хотя будущий исход сей борьбы иногда выглядит неочевидным.
- Для меня - так совершенно неочевидным. И в мировом масштабе, и здесь, на Востоке, в особенности. Нежные и прекрасные цветы высокой культуры слишком уязвимы: не успеют они расцвести, как грубый плуг очередного бунта перевернет пласты и похоронит их глубоко под землею, наверх же вынесет всякое дерьмо. Которое тоже послужит удобрением каким-нибудь новым чертополохам...
- О, дорогой Александр! Ваш пессимизм понятен, ибо бесконечные несчастья способны ввергнуть в мрачное расположение духа даже самого мужественного человека. Но поверьте, полоса бедствий позади. Здесь Вы среди друзей...
Слушать сладкоголосое пение бородатой сирены и отвечать на фальшивые уверения в дружбе столь же пустыми любезностями - не требовало ни малейших усилий. Собеседник изображал радушного хозяина; я взаимно поддерживал эту игру, хотя прекрасно понимал, что остаюсь в положении пленника. Минувшей ночью проверил - и убедился, что стража бдит. От мыслей, как бы избыть сей пригляд, отвлекло лишь промелькнувшее в потоке лицемерной элоквенции громкое имя.
Едет 'женераль де Румьянтсов'. С 'великим посольством', призванным окончательно урегулировать итоги минувшей войны, подписать 'вечный мир' и, может быть (чем черт не шутит?), начать переговоры о союзе. По крайней мере, в глазах Бонневаля сей противоестественный альянс выглядел не только возможным, но и весьма желательным. Крепко же их напугал Надир-шах!
- Румянцев? Александр Иванович?! О, это важная персона! Для дипломата, пожалуй, слишком прямолинеен - но притом неглуп. Склонен упорно отстаивать занятые позиции: чисто военная черта.
- Вы не откажете в дружеских советах, если таковые понадобятся в ходе переговоров?
- Консультировать турецкую сторону? Это, друг мой, в некотором роде уже служба.
- Никто не потребует у Вас таких советов, которые могут быть вредны для Российской империи. Напротив: помочь устранить взаимное непонимание, найти пункты общих интересов, всячески содействовать установлению мира...
Ну вот, опять фонтан включил. А вроде человек здравомыслящий и в меру циничный: мог бы уже понять, что громкие фразы на меня действия не оказывают. Или оказывают противоположное.
- Клод, mon ami. Мое участие в какой бы то ни было форме, пусть негласное, о котором русский посол непременно догадается или узнает по своим каналам, способно причинить лишь вред столь желанному для Вас примирению. Императрица настроена ко мне крайне враждебно, и ни один ее подданный не дерзнет уклониться от проявления столь же неприязненных чувств к графу Читтано.
- И Румянцев? Я слышал, вы были друзьями...
- Он правильный генерал: присяга для него выше дружбы. Впрочем...
- Что, Александр?
- Думаю, ничего плохого не воспоследует от нашего с вами обмена мнениями по будущему мирному трактату. Только мне надо ознакомиться с прелиминарными кондициями.
На самом деле, прибытие именно этого посла могло таить в себе ряд труднопредсказуемых возможностей. При безусловной верности Румянцева государыне, он был мне кое-что должен. Может быть, и жизнь. Когда сенаторы дружной чередой сказывали ему смертную казнь за оскорбление величества, я один нарушил единогласие и объявил ссылку в дальние деревни. Как знать, не это ли подтолкнуло Анну к смягчению приговора? С началом турецкой войны, при большом недостатке в способных воевать генералах, опала была снята, и прежний изгнанник быстро занял место, подобающее опыту и умениям. Захочет ли вспомнить старое? Бог весть. Но, во всяком случае, Клоду-Ахмеду об этом эпизоде знать не для чего. Лучше его внимание направить на другое.
К тому же, было дьявольски любопытно: чем, все-таки, закончилась война? Доселе узнать об этом было неоткуда. Бонневаль, по возвращении домой, передал мне через Мавлюда целую кипу бумаг; я глянул - и забыл обо всем на свете. Подлинная дипломатическая переписка! По-французски; большинство документов вышли из канцелярии посла Вильнева.
Оторвался от чтения далеко заполночь, когда глаза совсем отказались видеть. Итак, в отличие от венских неудачников, Россия из войны вышла с прибылью. Не такою, как мечталось, и явно недостаточною, чтобы окупить затраты - но все же... Граница с Крымом прошла по Перекопскому валу; на западе - без перемен, по реке Буг; в Азии - по Кубани, от истока до устья. Статус закубанских черкесов остался мутным: нигде не сказано было, отходят они под султанскую руку или сохраняют вольность. Ногайские улусы попали под власть союзных России калмыков. Хан Дондук-Омбо устроил там знатную резню - впрочем, и сам полуостров, после двукратного набега русских армий и приключившегося морового поветрия, совсем обезлюдел. Чума тридцать восьмого года, поразившая причерноморские страны, далеко превзошла жестокостью обоих противников, вместе взятых. Русские гарнизоны Очакова и Перекопа, турецкие - Ак-Кермена и Бендер в равной степени оказались ее жертвой и вымерли почти полностью. Крепости, частью разоренные, частью просто брошенные, стояли пустыми. В последнюю кампанию Миних перенес действия в Молдавию и, одержав важную победу, полностью это княжество завоевал - но сей успех был обесценен катастрофическим провалом цесарцев и заключенным ими сепаратным миром. Турки, можно сказать, легко отделались: почти все людские и территориальные потери пришлись на владения крымского хана. Из принадлежавшего султану Россия удержала один Таманский остров. Сильно поредевшие полки Ласси занимали также и Керчь; однако возврат этой крепости прежнему владельцу в принципе не оспаривался. Прения шли о сроках ее эвакуации, да еще о нейтрализации приграничных городов и провинций, чтобы отнять угрозу coup de main. Русские требовали нейтрализовать весь Крым, полностью разрушив его крепости и убрав оттуда войска; турки, естественно, не соглашались и выдвигали аналогичные предложения по ландмилицким землям и Гетманщине. То и другое виделось неисполнимым и выдуманным не от большого ума - исключительно затем, чтобы торжественно отказаться от сих претензий при заключении 'вечного мира'. Вопросы мореплавания и торговли тоже отложили на потом: пожалуй, само упоминание их было лишь данью европейской моде, иначе обе державы об этом бы и не вспомнили. Какое дело их величествам до убогих купчишек?!