Страница 16 из 100
7
Киприан пришёл в мастерскую монастыря как всегда внезапно. Вызвал Феофана во двор и спросил раздражённо, почему теперь, в самые ответственные дни противостояния, от него прекратились сведения о Галате? Тот стоял угрюмый, глаз не мог поднять:
— Потому что я не посещаю более генуэзкой фактории.
— Ты поссорился с консулом?
— Нет. Немного. Есть определённые трения.
— Чепуха. Надо перебороть самолюбие, если под угрозой поручение самого Патриарха. Нам необходимо уточнить дату нападения Иоанна Палеолога на Константинополь. Прочие источники утверждают, что не позже августа.
— Я боюсь, Гаттилузи больше не доверяет мне.
— Сделай всё возможное. Расшибись в лепёшку. Но достань из него требуемые сведения.
— Постараюсь, брат.
— Патриарх вместе с императором на тебя надеются. Не разочаровывай их.
Ничего не поделаешь: Дорифору пришлось отправляться в Галату. А тем более подвернулся повод — Пасха. Во дворце консула был роскошный приём, и художника, старого знакомца, пропустили свободно. Обратив на него внимание, дон Франческо всплеснул руками:
— О, кого я вижу! Слава Богу, с вами ничего не случилось. Мы уж беспокоились, и Летиция вспоминала — где наш юный друг Феофано? Думали послать человека, да не собрались, закрутились... Столько дел и забот!.. И куда ж вы пропали?
Он ответил уклончиво:
— Тоже закрутился. Было много работы, помогал учителю — мы расписывали церковь в Хризополе. А потом хворал.
— Ничего серьёзного, я надеюсь?
— Нет, простуда, только и всего.
— Выглядите уставшим. Поздравляю со Святой Пасхой. Отдыхайте, веселитесь, чувствуйте себя празднично.
— А когда мы могли бы поговорить по делу?
Консул догадался:
— A-а, так вы посланы своими «друзьями»?
— Очень сильно гневались, что не приношу сведений.
— Хорошо, увидимся. Где-то ближе к ночи.
Сын Николы устроился на диванчике в тёмном уголке, чтобы видеть залу, а Летиция не могла его обнаружить. Но коварный план с ходу провалился: не прошло и четверти часа, как её голосок зазвенел над ухом художника:
— A-а, попался, который скрывался... Мне отец говорит: здесь синьор Дорифор, сильно исхудавший после болезни. Я пошла искать... Милый Фео, ты меня совсем позабыл?
Девушка присела около юноши и взяла его за руку:
— Что с тобой? У тебя вроде лихорадка?
— Просто не поправился ещё до конца...
— Знаешь, я скучала без наших встреч. Не лукавлю, правда.
Он почувствовал, как пульсирует кровь у разреза его воротника. Выдохнул негромко:
— Странно это слышать. У тебя жених...
— Ты ревнуешь? Брось. Пьеро Барди уехал и как будто бы сгинул из моей жизни. Совершенно спокойна. Ты — другое дело.
Облизав высохшие губы, Софиан спросил:
— Почему — другое?
— Ты мой самый преданный друг. С братьями практически не общаюсь, а сестра больна, дурочка с рождения. Есть, конечно, подруги, но они — жуткие гусыни, с ними часто скучно. Папенька всегда занят, на меня у него не хватает времени... Наши встречи с тобой были удивительно хороши.
— Я не думал, что они для тебя что-то значат.
— Я сама так считала. Но когда ты обиделся, перестал к нам ходить, это поняла.
Потрясённый, взволнованный, он проговорил:
— Но пойми и другое: с некоторых пор видеться с тобой не могу без боли. Точно острый нож. Знать, что ты — чужая невеста, для меня нестерпимо.
Дочка Гаттилузи стиснула запястье приятеля:
— Бедный Феофано! Мне самой становится больно от страданий твоего сердца. Но удел наш таков. Нам не быть мужем и женой. Мой отец никогда не благословит. Мы обречены остаться друзьями. Разве между женщиной и мужчиной дружбы быть не может?
Он ответил тихо:
— Может, разумеется. Если они не любят друг друга.
У неё в глазах засверкали слёзы:
— Я не знаю, так ли я люблю, как об этом пишут в поэтических книгах. Но сознание того, что мы больше не будем видеться, весело болтать, проводить вместе время, тоже убивает меня... Знаешь, я ходила тайно в эту вашу православную церковь. И стояла на коленях перед ликом Девы Марии, и смотрела на неё, словно в зеркало... И молилась шёпотом. И просила не разлучать нас обоих. Глупо, правда?
— Нет, — мотнул головой послушник. — Потому что мы не расстанемся. Потому что Бог предназначил нас друг для друга. Что бы мы ни делали, с кем бы ни венчались, мы всегда будем в мыслях неразлучны.
— Замолчи! — жалобно воскликнула девушка, вытирая щёки. — Люди смотрят. Надо успокоиться. Хочешь танцевать?
— Не хочу.
— Нет, пойдём. Там, в кругу, на свету, сделается легче.
И они скакали, смеялись, пробовали яства, пили много вина — лишь бы не оставаться наедине со своей Печалью. А потом слуга пригласил художника следовать боковой лестницей в кабинет Гаттилузи. Консул ожидал его, сидя в кресле. Предложил сесть напротив и какое-то время молча слушал. Наконец, сказал:
— Сообщите посыльному Патриарха: в августе Иоанн Пятый на Константинополь не нападёт.
— Это ложь?
— Это правда. Нападение приходится отложить по техническим причинам. Я боюсь, что и до конца года вряд ли мы уложимся.
— Это правда?
Итальянец хитро прищурился:
— А вот это — не знаю. Но врагов надо успокоить.
Оба поднялись, и родитель несравненной Летиции протянул Дорифору руку:
— Вы нам очень помогаете, милый друг. А согласны ли помочь и в решающей фазе предстоящей борьбы?
Тот немного опешил:
— Честно говоря, врукопашную ни разу не бился.
— Ой, о чём вы! Врукопашную найдётся кому идти. Надо лишь в назначенный день и час распахнуть перед ними ворота Константинополя, охраняемые турками. Разумеется, вас там будет много — преданных законному императору людей. Сможете? Рискнёте?
— Постараюсь. — Феофан тряхнул головой и добавил твёрже: — Да, смогу.
— Браво, юноша! Вы не только искусный живописец, но и верный сын своего народа. А хотите сделаться моим зятем?
У послушника пробежали мурашки по спине. Он пролепетал:
— Но синьора Летиция помолвлена с Барди...
Консул удивился:
— А при чём здесь Летиция? Я толкую о моей младшей дочери. Вот она подрастёт, и тогда, года через два...
Через силу выдавливая слова, Софиан сказал:
— Но Летиция говорила... что сестра... не совсем здорова...
— Э-э, пустое, — поморщился дон Франческо. — Ну, слегка отстаёт в умственном развитии. Что ж с того? Так ли это важно? Я-то знаю на личном опыте: чем умнее жена, тем хлопот больше. А моя Фьорелла — чистый ангел, непосредственная, ласковая, и в пятнадцать лет — словно семилетний ребёнок. Не отказывайтесь, мой друг, а подумайте. Быть в родстве с Гаттилузи — дорогого стоит. И любой почёл бы за честь.
Феофан поклонился подобострастно:
— Да, конечно, вы правы, я подумаю.
— Вот и хорошо. — И, прощаясь, прибавил: — А Летиция — не для вас. Вы — художник от Бога, творческая личность и должны созидать новые «ше-д’овры». И задача вашей жены — не мешать вам в этом. А моя капризуля? Ей же требуется внимание, чтобы все скакали вокруг неё, развлекали, тешили. Вы не сможете активно писать, будете сердиться... Нет, мой друг, положительно, всё, что ни случается, к лучшему. Вот увидите. И ещё возблагодарите Небо, что она выходит за Барди.
Дорифор смолчал.
Возвращался в Константинополь, не дождавшись окончания бала, брёл по тёмным улочкам и твердил: «Но Летиция меня любит, любит. Знаю это, вижу. Как отдать кому-то другому, отрешиться? Не держать в руке её тонких пальчиков, не смотреть в глаза, не шутить, не смешить, не дурачиться? Я с ума сойду, если мы останемся друг без друга. Дон Франческо прав: с ней семейная жизнь будет непроста. Но расстаться с нею — нестерпимей намного!»