Морские рассказы

Я сдыхаю, с непривычки, после двадцати поводцов, прошу подмены. Рыбмастеру это не нравится, он прогоняет меня на укладку вожака. Словесная перепалка перерастает в конфликт, я хватаюсь за шкерочный нож.

После выборки порядка мы – я, капитан и рыбмастер стоим в рубке, последний требует перевода меня в помощники коку. Я категорически не согласен, если не нужен на судне – пусть ссаживают на плавбазу. Капитан оглядывает меня.

– Петрович, – это он рыбмастеру, – ты что хочешь от парня? Чтобы он сразу силачём стал после курсантских хлебов? Он от работы отлынивает?

Рыбмастер смотрит в окно рубки, кивает отрицательно:

– Нет. Он на меня с ножом пошёл.

– Довёл, значит. И всё, хватит на эту тему! Пусть пока на вожаке посидит, мускулы нарастит. Брынцев останется на судне. – И мне:

– Свободен, Брынцев, отдыхай!

Мне хватило пары недель, чтобы стать равноценным членом экипажа. Морской воздух, отличное питание, добавляемое дарами моря, и прекрасный аппетит скоро округлили моё лицо, нарастили мускулатуру. Я, играючи, одной рукой, мог перевернуть и поставить «на попа» полную бочку.

Тело привыкло к качке, и я ходил по палубе как у себя дома, не хватаясь руками за дополнительные опоры.

Впереди – сто суток промысла, сто суток ежедневной, порой изматывающей работы, сто суток непросыхающей, постоянно влажной одежды, хлюпанья воды в кубрике, голоса ветра в снастях. Сто суток суровой мужской работы с постоянным риском быть смытым волной за борт, или погибнуть вместе с нашим судёнышком.

Новый год мы встречаем на подветренной стороне Фарер, ожидая захода на базу в Торксхавне, столице островов, чтобы очистить гребной винт от намотанных на него чьих-то обрывков сетей. По этому случаю первое января получилось выходным. 31-го мы выгрузили пойманную селёдку на плавбазу, получили привезенную ею корреспонденцию и затарились деликатесом; я, например, купил целый ящик апельсин. Вечером кок смастерил праздничный ужин, даже смог изготовить примитивный торт. Капитан выставил к ужину пять бутылок шампанского, его хватило ровно на то, чтобы шумно и весело, с лёгким опьянением, выскочить на палубу в начале первого ночи и понаблюдать, как люди празднуют наступление нового года. В тёмное небо летели ракеты, в том числе и с нашего судна.

Только второго нам разрешили заход. Мы прошли узким фиордом в довольно большую бухту. Первое, что бросилось в глаза – необыкновенно чистая вода в ней, чего у нас в Союзе нигде не было. В наших бухтах обычно столько мазута, грязи, фекалий, что были случаи, когда выброшенные за борт угли из камбузной плиты зажигали эту дрянь, вызывая пожар на стоящих у причала в пять – семь рядов судах.

Бухту окружают высокие сопки, похожие на египетские пирамиды, их склоны сложены террасами. Ни одного деревца, ни кустика, зато лужайки покрыты, несмотря на зиму, зелёной травой.

Пришвартовавшись, мы с любопытством осматриваем маленькие, не выше двух этажей, выкрашенные разноцветными, весёлыми красками, домики.

На улицах никого.

Подошёл буксир с водолазами, на пожилого мужика в толстом свитере двое помощников натягивают, по команде, водолазный костюм, надевают на торчащую голову помятый медный шлём, привинчивают его к костюму. Сразу же эти помощники начинают крутить шкив водолазной помпы, подавая в костюм воздух. Водолаз, еле передвигая ноги, обутые в свинцовые башмаки, подходит к опущенному в воду металлическому трапу, поворачивается к нему задом и, также задом, опускается по ступенькам в воду. Ему подают пилу, над коленом, в ножнах, прикреплен большой кинжал. Водолаз скрывается под водой, его, заранее переданным на нашу корму концом, подтягивают под кормовую оконечность, к винту.

С водолазом есть связь по телефону.

Капитан интересуется:

– Ну что там?

Старшой, после переговоров, поднимает голову:

– Ругается. Матом. Дня на два работы.

Водолазы постоянно меняются, из костюмов их извлекают потных, с мокрыми волосами. Работа, очевидно, не сахар.

Меня больше всего интересует жизнь городка, его жители и, в особенности, женская половина. Но никто на нас особенного внимания и не обращает. Прямо перед нами небольшой магазинчик. Редкий посетитель подходит, открывает дверь, звонит колокольчик. В бинокль через стекло витрины видно, что со второго этажа к нему спускается кто-нибудь из семьи – женщина или мужчина или молоденькая девушка, скорей девочка.

К вечеру подходит боцман:

– Санёк, не хочешь бахилами махнуться, на берегу клиент есть?

У меня кожаные бахилы, почти новые, тяжёлые, мы ими почти не пользуемся, только в большие шторма, обходясь обычными резиновыми сапогами, а у иностранцев лёгкие резиновые, с утеплением, в таких щеголяет наш рыбмастер. Я с радостью соглашаюсь.

Через полчаса Володя приходит с новыми блестящими импортными бахилами, я примеряю – великолепно!

В придачу даёт красивую бумажку, на которой написано 10 чего-то.

– А это что?

– Вот темнота! Это ж ихние деньги!

– И куда их? – я искренне недоумеваю.

– Да вон в магазин смотаемся, что-нибудь купим. Подойди к капитану, попросись на берег.

Я иду к каюте капитана, стучу в дверь.

– Разрешите, товарищ капитан?

– Входи, Брынцев, – капитан замечает мои сапоги. – Вова сподобил?

Я киваю головой.

– Дурак ты, Брынцев. Хочешь пораньше ревматизм заработать?

Я стою, опустив голову.

– Наверно валюту приобрёл? И сколько?

Я показываю бумажку.

– О, серьёзные деньги. Хватит на банку кока-колы и пачку жвачки. Смотри, не вздумай пива купить! Вернёшься, сразу ко мне! Скажи старпому, что я разрешил тебе на берег.

Проскочив мимо толи сторожа, толи полицейского, с которым Володя чинно поздоровался, мы минули портовые ворота.

Поразила, прежде всего, невиданная чистота улицы. Впечатление, что тротуар аборигены вылизывают.

– У них, что – вообще грязи нет? – спросил я, озираясь по сторонам.

– Так они ж тротуары моют. Ты обрати внимание – нигде невозможно грязь выковырнуть. Смотри – ни одной щелочки!

– Как моют? – представить это было выше моего понимания.

– А так и моют, мылом и щёткой.

Я покрутил у виска пальцем – чокнутые.

– Что ты крутишь, балда! Разве это плохо?

Я подумал, что это не плохо. Вспомнил, как, подъехав ранним утром на трамвае к конечной остановке в Риге, был несказанно удивлён, что она была чисто подметена, хотя находилась километрах в пяти от города.

На первой практике, на паруснике «Георгий Ратманов», по субботам полагалась большая приборка, и мы драили тиковую палубу кирпичами и швабрами, потом прямо на палубе обедали, и целый день ходили по ней босиком.

Мы вошли в магазинчик. Звякнул тронутый дверью колокольчик, сверху послышался детский голосок – «Э-ей» и дальше фраза на непонятном языке.

Я вопрошающе взглянул на боцмана.

– Подождать надо.

– А на каком языке это? – спросил я, не уловив хорошо знакомого английского.

– На датском.

В магазинчике было всё – продукты, хозтовары, напитки, тетради, книги, даже лекарства, всё понемножку.

Минуты через три со второго этажа по лестнице спустилась девочка – та, которую я видел в бинокль. Белокурая, с голубыми глазами, с веснушками на чистом белом лице, залопотала по своему.

Я заметил, что боцман внимательно вслушивается, но, видно, понимает не всё. Он подошёл к полке, обернулся.

– Пиво будешь? У них оно очень хорошее.

– Нет, – замотал я головой, не признаваясь, что капитан запретил мне пиво. – Какая-то кока-кола у них есть, вот её буду.

Но Вова снял две банки пива и засунул их к себе в карман, а для меня снял красную баночку.

– А жвачку можно? – я посмотрел на девочку, а она посмотрела на меня, пытаясь понять.

– Бубль-гумм, – подсказал Володя.

Девочка улыбнулась и пригласила меня к полке, с уложенными на ней разноцветными пакетиками. Что-то спросила.

Я вопросительно посмотрел на боцмана.