Мычка

ГЛАВА 12

Мимо проплывают стволы деревьев. Медленно, словно во сне, белые пятна снежников чередуются с серым, выцветшим покрывалом пожухлой хвои. Корявые пальцы корней цепляются за одежду, хватают, пытаются удержать, будто зовут остаться, ощутить покой недвижимого леса. А может и впрямь лучше остаться, не увеличивая и без того переполненную чашу страданий? Лечь, дождаться, пока холод скует тело, чтобы забыться сном, таким же глубоким и вечным, как и окружающий лес.

Разум молчит. В сером мареве плавают осколки мыслей. Куда он двигается, зачем? Не проще ли умереть, чтобы больше не испытывать поселившейся в сердце ноющей боли? Может, все же собраться с силами, и загасить тлеющую в глубине яркую искру огня, что заставляет раз за разом переставлять ноги, а когда, измученное усталостью, искалеченное схваткой, тело мягко оседает, принуждает двигать руками, цепляясь пальцами за землю, подтягивая ослабевшую плоть еще на шаг вперед.

Куда он стремится? Вокруг угрюмый замороженный лес. Село чужаков, где разбились его чаяния и мечты, осталась позади. Родная деревня затерялась в дебрях, ни найти ее, ни дойти. Ноги двигаются с трудом, а в груди, при каждом вздохе, тяжко всхлипывает. Свалив, его еще долго топтали, и удивительно, что сердце по-прежнему стучит, а мышцы продолжают сокращаться. Но это не надолго. Лес суров. В теплое время, когда, разгоряченное, солнце щедро роняет лучи, проникая в самые затененные уголки, можно отлежаться, восстановить силы, питаясь в изобилии рассыпанными повсюду ягодами и грибами. Но только не сейчас. В груди уже поселился предательский холод. Все холоднее кровь, все тяжелее дается малейшее движение.

Мир выцветает, заволакивается серым. Сознание проваливается во мрак. Ну вот и все. Пальцы окончательно теряют чувствительность, ноги немеют, а в ушах, перекликаясь на разные лады, звучат голоса лесных духов. Они заливисто смеются, радуясь, что вскоре к ним присоединится еще один товарищ, бесплотный, освобожденный от тягот жизни, лишившись воспоминаний, сможет вкусить счастье беззаботной жизни.

В плечо утыкается твердое, проскальзывает вдоль спины. Боль вызывает в теле отклик, вырывает из объятий забытья. Во тьме возникают светлые пятна, множатся, мельтешат. Уши наполняются треском и шорохом. Быть может это опасность? Нужно сосредоточиться, постараться понять, что происходит. Но как же не хочется. Усилия хватает лишь на то, чтобы приподнять веки.

Высоко вверху густое переплетение ветвей, что сдвигаются, плывут, подобно облакам. В проемах мелькают осколки неба. Краем зрения можно заметить проплывающие мимо пятна кустов. Какой прекрасный сон. Словно его несет тихий лесной ручей. Можно полностью отдаться созерцанию, не опасаясь запнуться, или врезаться в дерево. Вот только время от времени что-то царапает спину, бьет в плечи, вызывая в теле болезненный отклик. Но боль быстро затухает, растворяется. И вновь остается лишь переплетение ветвей и бесконечное голубое небо. Но силы быстро истаивают, веки смыкаются, а сознание распадается на части. И даже сильные толчки в плечи и спину уже не вызывают боли, лишь смутные ощущения, да и они быстро теряются, уходят за грань бытия.

Веки дрогнули, замедленно поднялись. Глубоко вздохнув, Мычка открыл глаза, уставился прямо перед собой. Впереди, совсем рядом, почерневшая от копоти стена. Пятнышки лишайника кустятся желтыми комками, свисают седые космы паутины, если напрячь глаза, в глубине можно различить черную точку хозяина, затаившегося в ожидании добычи. Чуть дальше дугой выгнулась веревка, пучки травы топорщатся корявыми иглами. Вокруг разлит приятный сладковатый запах. Поднять бы голову, оглядеться. Но сил нет, и глаза вновь смыкаются, унося в страну грез.

В теле приятная истома. Черная пелена небытия окутывает теплым одеялом, навевая спокойствие и безмятежность. Так хорошо, что не хочется двигаться, куда-то спешить, о чем-то думать. Если бы можно было остановить мгновение, чтобы пребывать в безвременье всегда. Мешает лишь мельтешение тусклых пятен перед глазами, что не дают покоя, смещаются, мерцают, не позволяя полностью погрузиться в сладостное ничто.

Глаза сами собой распахнулись, и... тут же захлопнулись, ослепленные ярким солнечным светом. Мычка зажмурился, ожидая, пока исчезнет мельтешение желтых мушек, вновь приоткрыл глаза, но уже с осторожностью. Зрение сфокусировалось, наткнулось на смутно знакомую стену. Мычка некоторое время рассматривал растрескавшиеся, почерневшие балки, затем шевельнул головой. Стена качнулась, поплыла и... превратилась в потолок.

Пытаясь понять, где находится, Мычка приподнял голову, повел глазами. Полутемная комната с парой узких, затянутых мутной пленкой пузыря, окошек. Потолок, стены, пол - все из толстенных бревен, но если на полу дерево еще кое-как стесано, то прочие поверхности топорщатся нетронутой древесиной. Если взглянуть мельком, может показаться, что это вовсе и не людской дом, а берлога хозяина леса.

Стены увешаны шкурами, открытые места заняты странными металлическими приспособлениями. Углы кустятся связками пожухлых корешков. Возле длинных стен по топчану, что, на деле, здоровенные лари, покрытые все теми же шкурами. У дальней стены очаг, не то из камня, не то из смешанного с глиной песка. За толстенными наслоениями копоти не усмотреть. Грубо сколоченная столешница, стул из старого пня. По углам скопом навалены вещи, в сумраке комнатки не различить очертаний, видны лишь отдельные детали, да и те перемешаны настолько, что, не в силах разобрать, взгляд скользит дальше.

В доме никого, лишь тонкий запах тела, почти не различимый в облаке наполняющих помещение ароматов. За окном бело, по вершинам деревьев завывает далекий ветер, но здесь, внутри, уютно. От очага струятся волны тепла. Огонь погас совсем недавно, и, отстроенный с особым тщанием, дом надежно удерживает жар, не позволяя царящему снаружи морозцу выстудить нутро.

Осмотр утомил, перед глазами поплыло, а в висках застучали молоточки. Мычка уронил голову на подушку, застыл, восстанавливая силы. Что это за место? Откуда он здесь? Последнее, что запечатлелось в памяти, сковывающий холод и суровая, равнодушная стена леса вокруг. Что произошло, пока он пребывал в забытье: братья поддались жалости, и отнесли его обратно, или он сам, ведомый жаждой жизни, дополз до дома хозяина?

Мычка напрягся, но не услышал ни размеренного говорка селян, ни злобного бреха псов, лишь свист ветра да шорох ветвей, скрипящих под гнетом снежных шапок. Нет, деревня не при чем, да и братья вряд ли способны испытывать к нему что-то, кроме ненависти. А о прекрасной незнакомке, их сестре, лучше вовсе не думать. Лишь при одном воспоминании сердце наполняется болью, руки начинают дрожать, а мир мутнеет, прячась за пеленой слез. Как она могла? Почему? Ведь он не сделал ей ничего плохого. Наоборот, готов был отдать все силы, положить жизнь, за одну только улыбку, ласковый взгляд, доброе слово. Но все оказалось напрасно. В нем видели лишь лесную нечисть, лютого зверя, лучшее для которого - смерть.

Протяжно заскрипело, потянуло холодом. В облачке пара в дом вдвинулся человек, не раздеваясь, прошел к очагу. Загремели, рассыпаясь, поленья. Проворчав нечто невнятное, человек нагнулся, сгреб раскатившиеся сучья, лишь после этого вернулся к порогу, принялся раздеваться. Мычка прислушивался с замиранием сердца. Неведомый хозяин дома вернулся. В голове стало тесно от мыслей. Возникло сильнейшее желание немедленно подскочить, узнать имя незнакомца и спрашивать, спрашивать, спрашивать. Однако, недавний горький опыт еще слишком силен, и Мычка стиснул челюсти, смиряя бьющееся в груди нетерпение.

Во многих ситуациях слух заменяет зрение, и даже с закрытыми глазами можно понять, что делает незнакомец. Вот он разделся, брошенная на топчан, зашуршала куртка, шагнул к печи. Толстенные половицы не издают шума, но шуршание ног выдает движения. Удивительно, как человек издает столько шума. Опытные охотники стараются двигаться тихо, и не изменяют привычкам даже дома. Захрустели поленца, расщепляемые ножом на лучины, чиркнул кремень.