Снохождение

«Я — Ашаи-Китрах, а летать всё не научилась», — любила приговаривать. — «Наверное, для нас уготованы иные дары».

— Моя благодарность, Хайдарр. Прелесть, Ваал мой, он такой милый. Откуда он у тебя? — засверкали глаза Миланэ, вся она аж закрутилась-завертелась от довольства.

— Сестра дала на память. Бери.

Дар чуть не ускользнул из её ладоней — до того она удивилась, и даже чуть нахмурилась, не понимая такого странного легкомыслия с его стороны.

— Погоди… Он — от твоей сестры? Тебе разве не жаль его отдавать?

— Тебе — ничуть, — уверенно сказал Хайдарр.

— Погоди. Это слишком. Твоя сестра падёт в печаль, когда узнает, что ты отдарил амулет.

— Я еду к ней, она сплетёт ещё. Кроме того, у меня больше ничего нет, совершенно ничего. И знаешь что: наберусь наглости и попрошу подарить мне тот листок с цитатой. Когда я стану старым, негодным и ворчливым, то вытяну его из закромов, сяду на пенёк возле своего дома и буду читать.

«Настаивать, он будет настаивать, да ещё обидится, если я его не возьму. Да и потом, у него действительно ничего нету, а запахом он обменяться либо не хочет, либо не знает как. По всему, амулет для него слишком многого не значил, потому… нет, не стоит обижать, пусть уж будет так…».

— Он маленький… Там немного слов, — только и ответила дочь Сидны, удивившись такому пожеланию.

— Разве в количестве дело?

Миланэ посмотрела на него, потом молча вынула сложенный вдвое, желтоватый лист с цитатой и с книксеном отдала ему, всё ещё зажимая в левой руке подаренный амулет.

— Спасибо, — спрятал Хайдарр этот лист.

— Да хранит тебя Ваал, воин, — обняла ладонью его щёку.

— И тебя, сиятельная Ваалу-Миланэ, — дотронулся он к её щеке.

Улыбнувшись ему, Ваалу-Миланэ взяла свою скатку, взмахнула хвостом и ушла прочь по широкой, несуетной улице. Он притворился, будто тоже уходит, но остановился и начал наблюдать за нею, уходящей. Ему было интересно, обернётся ли она, но Миланэ не оборачивалась, уверенно направляясь по своему пути, верно зная, по какой тропе ступают её лапы; ему стало немного стыдно, что он упрятал её ночную рубашку, скатав в походный плащ, который сейчас валяется под сиденьем вместе с мечом, и призадумался о том, поняла ли Миланэ эту пропажу или нет, а ещё подумал, что он ничем не лучше того воришки, которого поймали перед Сарманом, притом неважно, что ночнушка и так безнадёжно попорчена, и о том, что он не мог её не украсть, ведь он просто сходил с ума от этого запаха, и когда утром ах дисциплара, ах Миланэ, ушла мыться, то сразу схватил её ночное одеяние и вдыхал запах шерсти и тела, просто не в силах насытиться (а когда услышал шаги, так откинул ночнушку прочь, и она повисла на шкафу), и ещё о том, что эту Миланэ, волнующую серьёзной красотой Миланэ, все только обкрадывают, берут у неё, но от того ничего не иссякает в её огненном сердце и не уменьшается пламя в её горящих ладонях.

«Не удивился, если бы она сама отдала кошель тому глупому дитю», — подумал Хайдарр, не зная, сколь близок к правде и сколь многое Миланэ подарила Райнару, без зазрения совести обворовавшему её.

========== Глава X ==========

Глава X

Никакой трудности с путешествием из Сармана в Сидну, между которыми лишь от силы десять льенов или бодрых два часа ходу, Миланэ не испытала. Знающая всё местное получше родного посёлка в Андарии, она в первую очередь пошла к площади возле казарм стражи Сармана; эта площадь — своеобразный отправной пункт, из которого завсегда можно добраться в Сидну самым различным способом; на этот раз Миланэ не стала искать дарового способа, набиваясь в милые попутчицы в какой-нибудь обоз стражи, и её за небольшую плату подвез старый извозчий, который ездил здесь столько, сколько Миланэ себя помнила, вместе с четырьмя юными ученицами-сталлами в сопровождении наставницы Ваалу-Шаалины, тёмненькой, худенькой львицы лет тридцати пяти с большими глазами, большой мастерицы ядов, отрав и прочих злых веществ. Миланэ хорошо знала сестру Шаалину: вместе с несколькими подругами около луны ходила к ней на занятия; Шаалина тут же начала расспрашивать что да как, о поездке в Марну и самой Марне, посетовала на погоду и рассказала о последних новостях в дисципларии.

Сталлы, все уже почти взрослые — семнадцать лет — смирно и как-то печально сидели на лаве повозки, не вмешиваясь в разговор и не болтая друг с другом. Заметив их настрой, Миланэ спросила, что у них случилось, и Шаалина вместо них ответила, что вскоре наступит двенадцатый день последней Луны Всхода, и к Церемонии Совершеннолетия осталось всего ничего, считанные два дня. Припомнив весь ужас и переживания Церемонии, Миланэ прижала уши в знак солидарности; выяснилось, что одна из подруг ещё не может уверенно возжигать пламя игнимары, а потому есть большие шансы, что от волнения не сможет проделать этого на Церемонии, что означает только одно — придётся попрощаться с тропой Ашаи.

Миланэ надавала кучу советов, хотя и знала, что они почти бесполезны.

Когда вдалеке, из-за деревьев, показался знаменитый обелиск на входе, Миланэ притихла. Она успела соскучиться по дисципларию, по матери духа. Впереди завиднелся главный въезд, сверкает обелиск высотой в пятьдесят шагов, и за ним, вдалеке — стаамс, главное здание любого дисциплария. Но повозка свернула налево, на небольшую аллейку, которая вела к другому, будничному въезду, ведь главный должен содержаться в чистоте и нетронутости, как и дорога к нему.

Страж-привратник поднимает руку в приветствии, улыбается; извозчий лениво отвечает и перекинулся с ним парой слов:

— Как оно?

— Хорошо.

Проехав шагов тридцать, повозка остановилась.

— Прибыли, сиятельные, — вздохнул извозчий и, прикрывшись ладонью, посмотрел на оседающее солнце.

Поблагодарив его, все Ашаи вышли.

Сейчас, в предзакатное время, вокруг почти никого не видать.

Что ж, Миланэ в первую очередь надо в стаамс — отчитаться о проделанном задании. Ваалу-Шаалина со своими сталлами пожелала Миланэ красивой ночи; свершив жест недолгого прощания, они ушли направо, в сторону огромного жилого квартала, Сиднамая, где живут многие Ашаи Сидны и которого сейчас не видно из-за садов.

Миланэ первым делом пошла к обелиску; от него же будет путь по широкой аллее прямо в стаамс.

Возле обелиска, из чистой бронзы, вылита статуя основательницы дисциплария, Ваалу-Ханэмаристе, которая в преклонении держит большую чашу — символ целительства; по очень старой традиции, после путешествия и отлучения всякая воспитанница Сидны должна подойти к статуе и дотронуться к чаше. Тысячи тысяч пальцев дотрагивались к ней, потому она была вычищена ими до идеального блеска.

Бросила скатку на траву, возле гранитных плит круглой площади обелиска. Здравствуй, Ваалу-Ханэмаристе, красивого тебе вечера, это я, Сидны дисциплара Ваалу-Миланэ-Белсарра. Левая рука дотрагивается к чаше, небольшой книксен с поклоном, правая отходит в сторону в жесте благодарности. Хвост чуть выше, кончик вверх.

«Надо бы пойти и вещи оставить в комнате», — подумала Миланэ. Ещё подумав немножко, решила оставить всё своё добро у стражей стаамса, на входе, нужно лишь старые комментарии не забыть, их нужно сейчас сдать как молчаливое свидетельство исполненного обязательства, проделанной работы. Ведь Миланэ всегда исполняет то, что приказали наставницы…

…я исполнительна, да, я верна, всегда делаю дела верно и до конца — цените меня, наставницы, цени меня, Сидна, оцените меня, Сунги! Ваал мой, я совсем, вконец устала от дороги. Сейчас приду, и ничего не заботит: просто кровать, и просто сон, даже есть не особо хочется…

«С чистым намерением ты войдёшь», — так начертано на фасаде стаамса, сравнительно невысокого, архитектуры строгой, даже простой, лишь стрельчатые арки внутри и огромная каменная балюстрада выбиваются из общей канвы строгости, да высокий-высокий шпиль, который исходил из центра внутреннего двора стаамса, с которого можно увидеть чуть ли не весь Северный Ашнари, всю провинцию, а Сарман так и подавно видно. Миланэ у входа в стаамс поприветствовала двух наставниц, потом одну, потом ещё трёх, потом тут же встретила подруг, но молвила, что спешит и должна идти, да, да, красивого вечера, тихой ночи, зашла вовнутрь через большие двери с резьбой, поприветствовала входных стражей, зашла в ним, оставила вещи, только вынув старые комментарии и бесцельно пролистав их. Немножко подумав, она покопошилась в сумке и упрятала кошель с деньгами патрона поглубже. Ещё немножко подумав, открыла её и достала письмо патрона, чтобы сразу отдать помощницам амарах. Вытаскивая письмо, уронила амулет, подаренный Хайдарром. Поставила обратно, немного присмотревшись к нему.