Страница 5 из 15
Паркер прервался. Сержант Джонс просунул в дверь свои круглые щечки.
— Шеф, там уже закончили. «Скорая» спрашивает, можно ли увозить тело?
— Нет, нет, пока еще нет. — Паркер двинулся к выходу, но вдруг повернулся и вновь подошел к столу.
— В шесть часов секретарь погибшего Роберт Ройт позвонил доктору Гарднеру и сообщил ему, что сэр Гордон Бедфорд сидит за столом у себя в кабинете без всяких признаков жизни. Вскоре прибыл врач и констатировал смерть. Письмо, лежащее перед покойным, и характерный запах миндаля изо рта натолкнули врача на мысль о самоубийстве.
— Ну что ж… — вздохнул я. — Покажи мне поле битвы…
Сэр Гордон Бедфорд сидел за письменным столом, а вернее лежал на нем верхней частью тела. Вокруг мерцали распятые бабочки на фоне темно-красного бархата, которым были обиты стенки шкафов.
Я содрогнулся.
— Дом был заперт изнутри?
— Да.
— И на всех окнах решетки?
— Да, на всех. И очень прочные.
Я подошел к окну и отодвинул портьеру. В большом густом саду ярко сияли огромные георгины.
— Значит, убийца — кто-то из домашних… — Я отвернулся от окна. — Кто был в доме прошлой ночью?
Паркер стал перечислять:
1. Жена покойного Сильвия Бедфорд.
2. Его брат Сирил Бедфорд.
3. Его секретарь Роберт Ройт.
4. Жена его брата Джудит Бедфорд.
5. Горничная Агнес Уайт.
— А кухарка у них есть?
— Она уехала к больному сыну.
— Бедфорд все время жил в этом доме?
— Нет, нет. У него есть квартира в Сити. Здесь он проводил уик-энды, когда хотел поработать. А постоянно тут живут его брат с женой и прислуга.
— Понятно, — вздохнул я.
— Теперь перейдем к письмам. — Паркер деловито подошел к письменному столу и осторожно сдвинул тело. Под ним лежал отпечатанный на машинке лист бумаги. — Этот я нашел сразу, — Паркер ткнул в него пальцем. — Отпечатки уже сняты, поэтому можешь спокойно читать его.
Я приблизил письмо к глазам.
«Было много в моей жизни событий, которые, в общем-то, и стали причиной моего нынешнего шага. Лица, на которых я мог бы указать, с легкостью констатировали бы, что я пишу правду в этом письме. Но они никогда этого не сделают и никто не сможет их заставить… Никто и никогда ничего не докажет. Но правда в одном: я родился в приличном доме, мои предки были людьми безукоризненной репутации, и я сам начал жизнь как честный человек и хотел им остаться до конца. К сожалению, я не смог устоять перед искушением и уже тогда хотел покончить с собой. Я знал, что я не в состоянии лгать так легко, как другие. Но мне не хватило смелости. А потом, когда я понял, что совершенное преступление ничем нельзя смыть, я начал погружаться в него все больше и больше. Мое известное имя только помогало мне в этом. Все считали меня последним человеком, кого можно было обвинить в коррупции. Однако я продолжал с остервенением брать взятки, как будто каждое новое пятно перечеркивает предыдущие. Видимо, я учился быть циником. Я решил, что когда-нибудь забуду о своих поступках. Но я не забыл. Решение, к которому я пришел сегодня, нарастало во мне издавна. Я предал свою страну и свое доброе имя из-за личной выгоды. Но я сам назначил себе кару.
Прощай, моя дорогая Сильвия. Ты была ясным лучом в моей жизни. Ты была чище, честнее и вернее меня. Пусть твоя большая душа найдет хоть немного добра для другой души, более достойной. Навеки и бесконечно
— Ну и что ты об этом думаешь? — Паркер сунул письмо в большой белый конверт.
— Настолько мелодраматично и банально, что вполне может быть и правдой… — Я мрачно рассматривал мертвых бабочек. Затем вновь повернулся к столу. — Что ты на это скажешь? — Я указал на разбитую чашку с остатками кофе с одной стороны тела и разбитое блюдце — с другой.
Паркер пожал плечами.
— Чашка стояла на блюдце, и когда он выпил кофе, тотчас же умер. А посуда разбилась. Блюдце он держал в левой руке, а чашку в правой…
Я обошел кресло.
— А вот и капли кофе на ковре… Так и должно было быть. Интересно…
— Больше всего мне интересно, — Паркер направился к маленькому столику, на котором стояла пишущая машинка «Ундервуд», — почему тебе не интересно, что было во втором письме? Мы нашли его здесь, под книгой.
Я развернул сложенный вчетверо листок.
«Больше я не могу. Я не могу стоять на пути двух любящих друг друга людей, которых я ценю и уважаю. Если бы я не ушел, то стал бы причиной их трагедии на всю жизнь. А поскольку их счастье кажется мне гораздо более важным, чем собственная жизнь, то, размышляя о них и о себе, я нашел единственно возможное решение. Все равно я не смог бы жить на свете без той, которую любил всю жизнь. Любимая, не сердись, пойми, я еще больше страдал бы, глядя на вас. А там… А там будет лишь пустота и тишина… Страшно подумать, что уже больше я не смогу держать тебя в объятиях. Но судьбу еще никто не смог перехитрить. Так и должно быть. Спокойной ночи. Да хранит тебя Бог. Вспоминай обо мне иногда. Это единственное, о чем я хочу попросить тебя. Я люблю тебя так, как никто и никогда не любил. Спокойной ночи —
Навсегда».
— Да… Забавно… — Я вернул Паркеру письмо № 2.
— Мне это совсем не кажется смешным, — проворчал Паркер. — Ты по крайней мере хоть что-нибудь понял из этого?
— В лучшем случае, сэр Гордон Бедфорд действительно похож на человека, решившего покончить с собой, и старался найти наиболее эффектную причину. Пока мы столкнулись с двумя: укоры совести и несчастная любовь. Я не могу понять только одного: как можно писать такие экзальтированно-сентиментальные послания, отстукивая их на пишущей машинке?..
Я взял книгу, под которой лежало письмо № 2, и раскрыл ее. В ней оказалась заложена открытая авторучка.
— Вы сняли с нее отпечатки?
Паркер кивнул. Я отложил авторучку и стал рассматривать книгу. Это была переплетенная рукопись, также отпечатанная на машинке.
— «В окрестностях западного Лондона перелеты Atropos L. происходят в период…» — процитировал я, поднял голову и взглянул на Паркера. — Интересно, да? Видимо, такой специалист отлично знал, в какой период наступают перелеты Atropos L. в западной части Лондона?..
— Что, ради Бога, ты такое плетешь? — Паркер недоуменно уставился на меня.
— Просто я удивился, что сэр Гордон прервался в этом месте. Он как будто не успел дописать фразу… Что-то ему помешало.
— Может быть, он писал это как раз перед смертью?
— Тогда тем более непонятно, как можно было не дописать предложение, отложить рукопись, написать письмо и совершить самоубийство. Обычно люди в таком случае доделывают все до конца.
— Значит, все-таки убийство!!! — Паркер смотрел на меня широко открытыми глазами.
Не отвечая, я раскрыл первую страницу рукописи и молча прочел название:
«Гордон Бедфорд
ПЕРЕМЕЩЕНИЯ Atropos L.
(Попытка определения особых черт явления на основании исследований 1957–1961 гг.)»
Я отложил книгу и вновь взглянул на страшные в своей неподвижности глаза мертвеца.
— Ночные бабочки и кредиты… — Я задумался. — Почему на нем такой толстый свитер?
— Кажется, покойный страдал ревматизмом, — буркнул Паркер. — Там, на полке, лежат болеутоляющие таблетки.
— А это, значит, та несравненная Сильвия… — Я осторожно вынул из руки Бедфорда фотографию в простой тонкой рамке. — Видно, что она весьма стройна, а вот черты лица что-то трудно разобрать. — Я протянул Паркеру снимок.
— Это еще что такое! — воскликнул старший инспектор.
— Вот именно, — усмехнулся я. — Сдается мне, что сэр Гордон не был фетишистом. Я знаю, что в Меланезии некоторые племена рисуют умерших родных у себя на теле, но чтобы забирать голову любимой с собой в путешествие в вечность, — это что-то новенькое! Хорошо бы найти недостающий фрагмент… Вы комнату хорошо осмотрели?
— Вроде, да. — Паркер растерянно огляделся. — Хотя, конечно, такая вещь, как человеческая голова, вырезанная из фотографии, могла и не привлечь внимание моих парней.