Забытые острова

Шмели удивительно трудолюбивы. Это гул их крыльев я слышал на рассвете. Все насекомые еще спят, а они с раннего утра уже в полете. И кончают работу поздно, когда вся шестиногая братия спит. Ни дождь, ни туман, ни прохлада им не помеха.

Почему в этом ущелье так много шмелей? Раньше не приходилось видеть такого скопления этих насекомых. Какие условия так удачны для их процветания?

Шмели — полезные насекомые. Они незаменимые опылители многих растений, в том числе клевера. Там, где нет шмелей, клевер не дает семян. В Австралии не удавалось вырастить клевер до тех пор, пока туда не завезли шмелей. Правда, дело оказалось не столь простым. Шмелей там начали уничтожать мыши. Пришлось ради благополучия опылителей клевера ввезти еще и кошек. Кошки стали уничтожать мышей, шмели стали усиленно размножаться, опылять клевер, а фермеры — получать отличный урожай семян этой культуры.

Чем выше в ущелье, тем выше и лучше трава. Появляется ручей. На илистой отмели видны следы дикого кота. Уж не этот ли хищник — друг шмелей и не ему ли обязаны они своим процветанием? Могут быть и другие причины. На пути я встречаю уже пятого щитомордника, греющегося на солнце. И змеи тоже могут быть косвенными помощниками шмелей.

В ущелье поднимаюсь выше, ручей стал многоводнее. На склонах гор появились черные от загара скалы, значит, могут быть и наскальные рисунки, и я иду на охоту за ними.

Не богато ущелье рисунками. Они редки, но интересные. Вот верблюд, против него, по-видимому, собака, а между ними фигура человека. Недалеко от этого рисунка очень симпатичное изображение верблюда, выбитое грубыми линиями, а левее — его знак. Потом вижу изображение лошади с всадником и верблюда также с восседающим на нем человеком, какой-то квадрат и опять кошку с длиннющим хвостом, по-видимому, гепарда, судя по длинным ногам. Вот и необычное. Мне никогда не приходилось встречать такие знаки, похожие на отпечатки птичьих лапок. Что они могут обозначать? Будет ли когда-либо разгадан знак длинной спирали и что он мог означать?

Очень характерна фигура оленя: так изображен, будто животное заглядывает сверху с высокой скалы в глубокое ущелье. Грациозны козлики, бегущие в одном направлении, фигурка между ними непонятна, возможно, молодого козленка. Кто-то, основательно потрудившись, выбил козла. А этот олень был нарисован одним художником, а всадник, стреляющий в него из лука, — другим. Уж очень различны они по стилю и художественным достоинствам.

Рисунок рядом глубок и, судя по слабому загару, выбит сравнительно недавно. На нем всадник преследует какое-то непонятное животное, возможно волка. У двух фигурок оленей рога исполнены в несколько измененной манере «елочки». Зато на другом рисунке изображение рогов более правдоподобное. Впрочем, рисунок одного оленя не закончен, другой относится к козлу. Непонятен рисунок рядом. Здесь как будто, начав уверенными линиями рисовать какое-то, скорее всего копытное, животное, быка или оленя, художник неожиданно закончил его вычурными и совершенно непонятными линиями. Будто зашифровал свой собственный рисунок. Слева над этим рисунком-загадкой находится изображение стройного жеребенка или козленка. Рисунки оленей очень похожи, они почти одинаковы, быть может, представляют автограф одного и того же человека.

Последний рисунок также загадочен: рядом со стилизованным изображением скачущего козла рисунок другого козла, весь усеянный следами ударов острым предметом. Он явно служил мишенью. Рисунки-мишени я находил и прежде. Но почему именно только один рисунок послужил для этой цели?

Как всегда, при изучении наскальных рисунков множество вопросов остается без ответа.

После похода по скалам в ущелье нашлось отличное тенистое местечко, и я обрадовался возможности передохнуть от жары. Но как ни хорошо возле ручья, интересно узнать, что творится вокруг. Вскоре отправляюсь к холмам, поросшим шиповником и мелкими кустиками таволги. Здесь неожиданно для себя встретил паука аргиопа брюенхи. В последнее время он стал очень редким, не в пример своему родичу, другому пауку — дольчатой аргиопа лобата. Пауки сидели на своих аккуратно сплетенных круговых тенетах, поджидая добычу. Устроились они неплохо: каждый занял небольшое свободное пространство между кустиками, загородив его своей ловушкой. Кое-кто из них удачно поохотился, судя по большому, раздувшемуся от обильного питания брюшку. Тут же, в тени между кустиков, тихо летали две стрекозы-стрелки. Иногда они садились на кустики, отдыхали. Я успел заметить, что у одной из них был хорошо разработанный между кустиками маршрут. Но, подлетая к тенетам, стрелка каждый раз осторожно, едва не касаясь нитей, обходила их вокруг. Поведение стрелки меня поразило. Откуда она знала, что паутинные нити опасны, что их хозяин-хищник непременно воспользуется застрявшей в ловушке добычей? Может быть, она уже попадала в сети паука и благополучно вырывалась из них? Или в ее инстинкте издавна запрограммирован опыт предков и понимание опасности, которую представляют эти красивые круги из тонких нитей? Трудно ответить на эти вопросы!

Хорошее нам встретилось ущелье: с наскальными рисунками, шмелями-тружениками и ловкими стрекозами-стрелками…

И опять перед нами дорога.

Утром Николай любит посвященнодействовать над приготовлением завтрака. Он должен быть, по его мнению, обильным и сытым, варить же овсяную кашу никому не разрешает. В обеденное время он, как всегда, заранее заявляет о пропавшем курсаке (т. е. желудке), а под вечер, если запаздываем с устройством бивака, несколько раз напоминает о предстоящем ужине. В какой-то мере я этому рад. В долгом путешествии твердый распорядок дня — непременное условие походной жизни. Вот и сейчас пора устраиваться на обед, но вокруг посевы да пастбища — негде остановиться. Наконец в стороне вижу глубокий лог среди поля еще не скошенной пшеницы, целы травы и цветы. Здесь мы и решили заночевать.

Вблизи бивака на крохотных злаках стали созревать зерна. К ним наведываются черные муравьи-жнецы, будто проверяя, не пора ли приниматься за уборку урожая. Медлить опасно: муравейников много, а урожай трав в это лето неважный. К тому же прозеваешь уборку — зерно упадет на землю, занесет его пылью, не найдешь. Вскоре разведка донесла: созрел урожай. И сразу наступило необычное оживление. Из-под земли муравьи-жнецы растеклись колоннами во все стороны и — пошла заготовка. Еще бы, страда!

В большом старом муравейнике работа идет споро: одни муравьи, а их большинство, сборщики, они носят урожай в подземелья, другие — лущильщики, очищают зерна от шелухи и выбрасывают ее наверх. По кучкам разбросанной вокруг входа светлой шелухи муравейники видны издалека. Иногда налетит маленький смерч, взовьет облачком шелуху, помчит ее над землей, потом разбросает во все стороны.

Всюду происходит спешная работа трудолюбивого народца. Но в одном муравейнике особые обычаи. Он молодой, холмик земли вокруг входа совсем маленький. Муравьи снимают урожай, но не занимаются лущением оболочек. Они живут по своим законам.

Необычный муравейник заинтересовал. Что за отступление от общих правил?

На следующий день урожай зерен с приземистых диких злаков уже собран, зерна на других растениях еще не созрели. Муравьи успокоились, забрались в подземные жилища, отдыхают, ждут очередной страды. Только не в маленьком муравейничке. Здесь сейчас все заняты лущением зерна. Ежеминутно наверх выбегают рабочие с шелухой в челюстях, относят ее в сторону и — обратно в подземелье.

Так вот почему жители этого молодого поселения вели себя не так, как все! У них каждый труженик на счету, надо было немедля и как можно больше собрать зерен, выдержать соревнование с другими. Ведь семья растет, в каждой камере масса новорожденных личинок. И всех надо кормить. К тому же, может быть, в этом обществе просто еще не развилась как следует специализация его жителей, все универсалы: сперва занимаются одним делом, а потом — другим.