Страница 4 из 5
Кстати, чтобы не забылось: сын Игоря Евгеньевича (тогда школьник) работал шофером на грузовике, а дочь оформляла описания оригинальной спектрально-аналитической аппаратуры, изготовлявшейся для нужд оборонной промышленности в Оптических мастерских Академии наук. Тамм тоже принял участие в этой работе, рассчитав осветительную конденсорную систему спектральной установки».
А. Д. Сахаров, академик: «Люди моего поколения впервые узнали имя Игоря Евгеньевича Тамма как автора замечательного курса теории электричества – для многих он был откровением, и отзвуки этого до сих пор чувствуются в учебной литературе. Да и не только в учебной – достаточно вспомнить понятие «магнитной поверхности» и его роль в современных работах по МТР. Одновременно до нас доходили раскаты баталий за теорию относительности, за квантовую теорию, доходили пленительные слухи об альпинистских и туристических увлечениях Игоря Евгеньевича. К этому времени Игорь Евгеньевич уже был автором многих выдающихся оригинальных работ – о фотоне и «таммовских уровнях», автором первого последовательного вывода формулы для рассеяния света на электроне (в этой работе он «походя» ввел проекционные операторы), явился первым предшественником Юкавы в его мезонной теории ядерных сил, предсказал вместе с Альтшулером магнитный момент нейтрона. Уже к концу 30-х годов имя И. Е. (даже у тех, кто не знал его лично) было окружено ореолом – не в сверхъестественном, а просто в высоком человеческом смысле. В нем наряду с Ландау советские физики-теоретики видели своего заслуженного и признанного главу, и все мы – принципиального, доброго и умного человека, великого оптимиста, доброго и часто удачливого «пророка».
Автор этих строк познакомился с И. Е. в последние месяцы войны в прокуренном и заваленном листами с вычислениями кабинете на улице Чкалова, на стене которого висела карта фронтов Отечественной войны (флажки подбирались уже к Берлину). В последующие годы я соприкасался с подвижническим трудом И. Е., и для меня, как и для многих, это общение явилось определяющим… И. Е. блестяще и мудро руководил знаменитым фиановским семинаром, аспирантами и докторантами, учениками, просто всеми, кто нуждался в научной помощи, выполнил ряд более мелких научных работ, сделал несколько запоминающихся докладов, принимал участие в грозных дискуссиях тех лет. Затем наступили годы «проблемы» – серьезное испытание для всех нас. По-моему, с полным правом можно сказать, что для всех нас было большим счастьем, что Игорь Евгеньевич оказался рядом с нами. Без него многое сложилось бы иначе – в деловом, и в научном, и в психологическом плане. Во время вечерней прогулки Игорь Евгеньевич был нашим старшим товарищем, немного усталым и молчаливым, вдыхающим вместе с нами влажные запахи леса. За чашкой чая зато обсуждались любые вопросы. И. Е. много рассказывал о своей жизни и просто о том, что он знал и услышал (а знал он очень многое). За доской в служебном кабинете мы получали урок методики теоретической работы. На совещании у начальства мы получали урок деловой, человеческой и научной принципиальности. И в любой обстановке – урок добросовестности, трудолюбия и вдумчивости…»
«Если бы физики всей Земли…»
Даниил Данин, написавший книги о наших физиках, а также о Резерфорде и Боре, несколько раз встречался с Таммом. В частности, он рассказал об одном из эпизодов великого единения физиков всей планеты – для них не существовало ни границ, ни политических систем: поистине наука всегда была интернациональна! И в первой половине XX века физики это особенно остро чувствовали. Информация о работах того или иного ученого во Франции или Германии моментально попадала к их коллегам в Англию и Россию или Италию. Ведь то было время открытий, и они сыпались в изобилии – некоторые идеи рождались одновременно у разных исследователей, а потому между ними шло соревнование, кто первым сообщит о своей работе. Иногда разрыв составлял всего несколько дней… Да и ученые общались лично очень интенсивно. Многие из наших физиков попали на стажировку в Англию, работали в Германии, бывали в Копенгагене у Нильса Бора, да и сам патриарх физики любил путешествовать. Приезжал он и в Россию, выступал с лекциями, а переводил их Игорь Евгеньевич Тамм, который блестяще знал английский.
Спустя много лет Даниил Данин, работая в архиве Нильса Бора, обнаружил несколько писем. Вот два из них:
«Дорогой профессор Бор, простите меня за то, что я так долго откладывал пересылку Вам моих заметок по Вашей московской лекции. Они очень беглы, в них много лакун, полнота различных частей не пропорциональна их относительной важности. Многие пассажи были записаны мною по-русски и даются теперь в обратном переводе на английский. Короче говоря, я сомневаюсь, принесут ли они Вам какую-нибудь пользу.
…Я полон надежд вскоре получить от Вас весточку и узнать, что Вы действительно решили отправиться с сыном на Кавказ, и предвкушаю встречу с Вами в августе.
Мои сердечные приветы миссис Бор.
Ответ не заставил себя ждать.
«Дорогой Тамм.
Я так благодарен Вам за Ваше доброе письмо и за все Ваши хлопоты по подготовке заметок, связанных с моей лекцией в Москве. Они дают прекрасное представление об общем содержании и направленности лекции. Наша поездка в Россию явилась большим событием для моей жены и для меня, мы оба полны благодарности к Вам за все то внимание, каким Вы нас окружили. Я так бы хотел приехать снова, а всего более – постранствовать с Вами в горах…
Сердечнейшие приветы Вам, Вашей семье и всем общим московским друзьям от моей жены и от меня.
Казалось бы, ничего особенного в этих письмах нет, но почему же светлое и доброе чувство рождается, когда читаешь их? А ведь такое, заметьте, случается всегда, когда ближе знакомишься с великими людьми, их мыслями, их чувствами. Вот почему так дорого каждое свидетельство о большом ученом – оно открывает эпоху по-новому, совсем не по учебникам и совсем не так, как хотели бы этого политики.
У Тамма было несколько любимых высказываний. Кстати, он часто записывал нестандартные мысли, которые встречал у поэтов и писателей, нередко пользовался крылатыми выражениями. Ему особенно нравилось изречение, которое значится на фронтоне ратуши в Гааге, – в переводе оно звучит так: «В настоящем есть наше прошлое, а наше будущее мы должны создавать сегодня».
И, естественно, в «конструировании будущего» особая роль принадлежит науке и ученым. При каждом споре и в любой дискуссии он старался найти общее, не разногласия его волновали, а поиски совместных решений.
«Мы друг друга не понимаем, потому что просто иногда вкладываем разный смысл в одни и те же слова, – говорит Тамм, – но это не значит, что у нас не бывает расхождений. Но бывают случаи, когда у нас нет расхождений по существу, а есть непонимание друг друга. Нам надо действительно перейти к конкретным вещам, чтобы увидеть, есть ли конкретные расхождения. Я хотел сказать, что если мы действительно будем говорить о конкретных предложениях, то, может быть, окажется, что во многих случаях у нас нет расхождений там, где нам это кажется».
Не правда ли, странно такое слышать от теоретика?! Но тем не менее насколько актуально звучат сегодня эти слова? Если вылущить из обилия слов, обрушивающихся на нас с экранов телевизоров и со страниц газет, то очень быстро окажется, что конкретных дел нет, а значит, нет и смысла в дискуссиях и спорах.
Прислушайтесь к голосам великих! Они ведь и рождаются не только для того, чтобы поднять цивилизацию еще на одну ступеньку ввысь, но и чтобы стать совестью и честью того поколения, к которому принадлежат. И ведь всегда их пророчества сбываются! Сколь ни уничтожали современники своих гениев, сколь ни пытаются их принизить, а подчас и убить, но проходит время, и история обязательно восстанавливает справедливость, и потомки уже не помнят о хулителях, а преклоняются перед великими.