Вытащить из петли

Лорд Александр первым поднялся на помост, и его появление было встречено оглушительными криками. Он снял цилиндр и отвесил поклон. Народ разразился смехом и захлопал в ладоши. Толпа заполнила улицу на сотню ярдов к югу и полностью перекрыла выход на Ньюгейт-стрит сразу на севере.

— Нас просили занять места позади, — заметил лорд Кристофер, когда лорд Александр уселся в переднем ряду.

Другие гости смотрителя протиснулись мимо них, чтобы сесть сзади.

— Нас просили оставить два стула в переднем ряду для шерифа, — поправил его лорд Александр, — мы и оставили. Сядь, Кит, успокойся. Какой погожий денек! Как ты думаешь, погода подержится? В субботу у нас Бадд.

— В субботу Бадд?

— Крикет, старина! Я уговорил Бадда выступить в матче с одной «калиткой» против Джека Ламберта, а Ламберт согласился уступить игру Райдеру Сандмену. Будет всем матчам матч, верно? Бадд против Сандмена. Ты придешь?

Разговоры на эшафоте заглушил рев толпы: на помост взошли шерифы в штанах до колена, шелковых чулках, башмаках с серебряными пряжками и отороченных мехом мантиях. Лорд Кристофер, казалось, не заметил их появления — его взгляд был прикован к балке, на которой предстояло повиснуть осужденным. Затем он опустил глаза и вздрогнул при виде двух пока еще пустых гробов.

— Она была само зло, — произнес он вполголоса.

— Ты что-то сказал, дружище? — спросил лорд Александр.

— Моя мачеха. Порочная была женщина.

— Ты оправдываешь ее убийство?

— Она говорила, что будет претендовать на состояние, — с чувством сказал лорд Кристофер, не услышав вопроса.

Он скривился, вспомнив о длинных письмах, в которых распинался перед мачехой в обожании. Она была его первой женщиной, она сводила его с ума и потакала его безумию, пока в один прекрасный день злорадно не захлопнула ловушку. Давай деньги, требовала она, угрожая превратить его во всеобщее посмешище. Он ей платил, но она требовала все больше и больше. Он знал, что она никогда от него не отстанет.

Он не думал, что способен убить человека, но когда в последний раз умолял вернуть ему письма, она подняла его на смех, обозвала ничтожеством, неумехой и дурачком. Он выхватил из-за пояса нож, старый кинжал, каким разрезал страницы книг, всадил в нее и принялся резать и кромсать ее отвратительное и прекрасное тело, затем выскочил на площадку, увидел горничную графини и человека, который смотрел на него из нижнего коридора, и нырнул назад в спальню. Он ждал шагов на лестнице, однако никто не пришел, тогда он заставил себя успокоиться и подумать. На площадке он оставался какую-то долю секунды, его вряд ли успели узнать! Он схватил со стола художника нож, воткнул в залитое кровью тело, порылся в бюро убитой, нашел свои письма, сбежал с ними по черной лестнице и дома сжег. Он заперся у себя, снедаемый страхом, что за ним вот-вот придут, но на другой день узнал, что полиция арестовала художника.

Разумеется, было несправедливо, что художнику придется умереть, однако лорд Кристофер ни за что не признал бы, что заслужил смерть за убийство мачехи. Он хорошо распорядится наследством. Займется благотворительностью. В тысячекратном размере заплатит он за убийство и за невиновность Корде. Правда, Сандмен мог помешать ему предаться раскаянию, поэтому он посоветовался со своим камердинером и пообещал заплатить тысячу гиней тому, кто избавит его от этой угрозы. Лорд Кристофер щедро наградил нанятых камердинером головорезов за одну лишь попытку убить Сандмена.

— Но у твоей мачехи не было решительно никаких оснований претендовать на состояние, — вслух подумал лорд Александр над словами друга, — разве что завещатель особо оговорил долю, причитающуюся вдове твоего отца. Это так?

Лорд Кристофер заставил себя вникнуть в то, что услышал.

— Нет, — ответил он, — все состояние завещано одному наследнику.

— Значит, Кит, ты станешь сказочно богатым, и пусть это огромное состояние пойдет тебе во благо.

Лорд Александр повернулся — толпа громкими криками встретила палача.

— «Буду обуздывать уста мои, — голос преподобного Коттона звучал все громче, по мере того как он поднимался на помост следом за первым осужденным, — доколе нечестивый предо мною».

Корде споткнулся о последнюю ступеньку и повалился на лорда Александра, который поддержал его со словами:

— Держитесь, друг мой.

Толпа подалась вперед, едва не опрокинув низенькую деревянную ограду. Люди маршала Сити, построенные сразу за оградой, взяли на изготовку палки и пики.

Шум оглушил лорда Александра. Вот как забавляется Англия, подумал он, толпе дают отведать вкус крови в расчете на то, что она не потребует новой. Корде плакал у всех на глазах. Толпа любила, чтобы осужденные смело шли на смерть, и слезы юноши вызвали у нее только презрение.

Затем толпа разразилась издевательским хохотом: Корде осел на помост. Боттинг взял у него с плеча веревку, чтобы нацепить «ушко» на крюк в балке, и в этот миг у юноши подкосились ноги. К нему подбежал надзиратель, но Корде не мог стоять. Он трясся и рыдал во весь голос.

— Нужен стул, — проворчал Боттинг.

Один из гостей поднялся, его стул отнесли на крышку люка. Толпа захлопала — до нее дошло, что зрелище обещает быть необычным. Боттинг и надзиратель усадили Шарля Корде, палач привязал его к стулу. Затем Боттинг взобрался по лестнице, закрепил веревку, спустился и грубо надел юноше петлю на шею.

— Жалкий, плаксивый ублюдок, — прошептал он, рывком затянув петлю, — умри как мужчина.

Он вытащил из кармана белый хлопчатобумажный мешок и натянул Корде на голову.

Все это ужаснуло лорда Александра, и он не сразу осознал, что на южном конце Олд-Бейли что-то происходит.

— Ежели вы на казнь, так можете не торопиться, — крикнул какой-то возница. — Голубчиков уже вздернули!

Все колокола Сити пробили восемь — и те, что спешили, и те, что отставали. Но с колокольни храма Гроба Господня по-прежнему несся похоронный звон, и Сандмен вопреки всему надеялся, что Корде еще жив. Он выбрался из толчеи и погнал лошадь в гору к собору Святого Павла.

Поднявшись до половины холма, он Свернул на Олд-Бейли, и первый десяток ярдов та, слава богу, оказалась безлюдной, но, как только он миновал широкий двор Ньюгейтской тюрьмы, путь внезапно преградила плотная толпа, заполонившая улицу от края до края. Он различал перекладину виселицы и под ней — людей на помосте черного эшафота, заметил, что один из них, похоже, сидит, что было в высшей степени необычно. Он направил коня на толпу, привстал в седле и во все горло закричал:

— Расступись! Расступись!

Толпа, разозлившись, не поддавалась его напору, и он пожалел, что ему нечем хлестнуть по головам, но тут с ним поравнялись констебли и принялись расчищать путь дубинками.

Затем толпа выдохнула единой грудью, и Сандмен увидел, что на подмостках эшафота остался один священник.

Что означало: крышка люка упала.

— Это Райдер!

Лорд Александр, к неудовольствию сидевших сзади, вскочил и показал в сторону Ладгейт-Хилл.

Толпа наконец почуяла, что происходит нечто из ряда вон выходящее. Все обернулись и увидели всадников, которые прокладывали себе дорогу. Несколько зевак закричали:

— Пропустите их!

— Сядьте, милорд, — попросил шериф, но лорд Александр не обратил на него никакого внимания.

Боттинг дернул канат, крышка люка с глухим звуком упала, и осужденные провалились в яму под эшафотом. Венейблс хрипел и дергался, Корде молотил ногами по стулу.

— Шериф! Шериф! — Сандмен был уже недалеко от эшафота. — Шериф!

— У тебя предписание отсрочить казнь? — крикнул лорд Александр. — Предписание?

— Да!

— Кит! Помоги! — Лорд Александр заковылял к люку, где висел, судорожно дергаясь и задыхаясь, Корде. — Помоги его вытащить!

— Не трогайте! — заорал шериф, когда лорд Александр потянулся к веревке.

— Не трогайте, милорд, — настойчиво повторил преподобный Коттон, — вам это не подобает.