Страница 12 из 56
— Ты позволяешь им использовать тебя в качестве подопытного кролика за бесплатные пончики и кофе?
— Я получаю восемьдесят баксов за день. Это много.
— Грейс, ты с ума сошла? Какого рода здесь исследования?
— Мне нужно будет принимать кое-какое лекарство, затем они снимут меня с него и проверят, будет ли абстинентный синдром.
— Что? Ну уж нет, — сказал я и покачал головой, не веря своим ушам. Схватив ее за плечи, я развернул ее и направил к занавеске. — Иди, оденься. Ты не будешь этого делать.
Я взглянул в прорезь на ее больничной рубашке, приоткрывшейся сзади. Она казалась такой чертовски милой в этих маленьких трусах в цветочек. Я свел края ее больничной одежды и туго перевязал завязки, чтобы один край заходил на другой. Она повернулась и посмотрела на меня своими огромными зелеными слезящимися глазами.
— Мне нужно это сделать, Мэтт. Мне нужно вернуть виолончель.
— Вернуть откуда?
— Я заложила ее, чтобы оплатить остаток за обучение.
— А что со студенческим займом и финансовой помощью?
— Пришлось некоторую часть из этих денег переслать маме, потому что младшей сестренке нужно лечить зубы, а у них совсем нет денег. — Слезы полились из ее глаз. Когда я потянулся вытереть их, она дернулась.
— Грейс, я не позволю тебе пойти на это. Мы что-то придумаем, обещаю.
Мысль о том, чтобы Грейс продавала свою виолончель, казалась мне дикой, учитывая, что ее специализация — музыка. Мне было сложно понять степень ее отчаяния.
— Ты не понимаешь.
— Так поясни мне.
Она скрестила руки на груди.
— Я все время помогаю родителям. Все обстоит куда хуже, чем я говорила, потому я посылаю все, что получается, из студенческого займа. У меня почти не осталось денег за семестр, а тут позвонила мама и сказала, что их с отцом собрались выселить. У них были деньги, чтобы покрыть ренту, но у сестры сломался зуб, его нужно вылечить, а деньги на кредитных счетах закончились, потому пришлось платить наличными. Я не могла смириться с мыслью, что моя маленькая сестренка пойдет в школу с болью из-за сломанного переднего зуба.
Я был шокирован, но это еще не значило, что Грейс должна была ввязываться в потенциально опасные медицинские исследования.
— Это не твои проблемы.
— Это моя семья. Я читала об этом исследовании и смогу заработать нужную сумму до следующей недели. Они платят каждый день. Я верну виолончель, и все будет в порядке. Но мне нужно это сделать, Мэтт. Это не так уж и страшно.
— Это очень страшно, Грейс. Ты не можешь знать, как на тебя подействуют эти лекарства.
— Ты все еще не понимаешь.
— Я пытаюсь. У меня есть немного денег. Я верну твою виолончель.
Она покачала головой.
— Я тебе не позволю. Тебе нужно покупать фотобумагу и пленку.
— У меня их хватает. Не беспокойся. — Грейс ужасала мысль о моей помощи. Она хотела быть независимой. — Иди, переодевайся, все наладится.
Она развернулась и зашла за занавеску. Выйдя оттуда, она неловко улыбалась.
— Ты, должно быть, думаешь, я сумасшедшая.
— Мне нравятся твои неврозы. — Я обнял ее за плечи. — Просто я не позволю кому-то использовать тебя в качестве лабораторной крысы.
Когда мы проходили мимо столика с закусками, Грейс из чаши набрала охапку сливок и убрала их в сумку. Она крала сливки отовсюду, куда мы ходили, и иногда мешала их с водой или поливала ими зерновые хлебцы. Я улыбнулся ей и покачал головой. Она поговорила писклявым голосом:
— Просто зайдем за продуктами.
Настроение сразу же поднялось, и мы оба рассмеялись, выйдя за дверь. Меня по-прежнему убивала мысль о том, что Грейс посылает родителям деньги, которые ее отец, вероятно, тратит на пиво.
Мы отравились в банк, и я снял последние три сотни долларов. Я не рассказал Грейс, что после снятия денег на моем счету был отрицательный баланс — минус восемь центов. Она отвела меня в ломбард, где заложила виолончель, и мы поздоровались со стоявшим за стойкой среднего возраста мужчиной.
— Привет, Грейс, — поприветствовал он Грейс.
Я одарил Грейс неодобрительным взглядом.
— Он знает тебя? — прошептал я.
Она нахмурилась.
— Типа того.
— Пришла забрать виолончель?
— Ага, — ответила она.
Я протянул мужчине триста долларов. Он ушел в подсобку и вернулся оттуда всего через мгновение, неся с собой огромный чехол с виолончелью. Грейс заполнила бумаги, и мы ушли. Как только мы покинули лавку, я повернулся к ней.
— Жди здесь. Сейчас вернусь.
Я вернулся в ломбард и попросил у мужчины клочок бумаги.
— Вот номер места, где я живу. Прошу, не позволяйте больше Грейс закладывать ее виолончель. Она невероятный музыкант. Она нужна ей для учебы. Просто позвоните мне, я приду и со всем разберусь.
Той ночью, после того, как Грейс ушла спать, я спустился в холл и из таксофона позвонил отцу за счет собеседника.
— Сын?
— Привет, пап.
— Привет. Уже впечатлил всех в университете Нью-Йорка? — каждое его слово было пропитано сарказмом. У него никогда не получалось скрыть свое презрение.
— Я позвонил, потому что у меня есть друг, который нуждается в помощи, и я хотел бы знать, можешь ли ты одолжить мне денег, чтобы я мог дать их ей. — Моя гордость была растоптана. Я закрыл глаза и стал ждать ответа.
— Ей? Подружке?
— Нет, пап. Все не так.
— Ты втянул какую-то девушку в проблемы? Ты об этом мне говоришь?
Я глубоко вздохнул.
— Она мой самый близкий друг здесь, и у нее нет никакой финансовой помощи. Как у меня или Алекса. На протяжении всего обучения она справлялась практически самостоятельно. Она музыкант, и ей нужна новая виолончель, но она не может себе ее позволить. — Мне пришлось немного солгать, не хотелось посвящать его в детали.
— Ты же знаешь, мне нужно оплачивать свадьбу твоего брата.
— Родители Моники не участвуют в оплате свадьбы?
— Ну, мы хотим устроить им приличную свадебную вечеринку, а еще есть репетиция ужина, бесплатный бар…
— Ладно, пап. Никаких проблем.
Не телефонной линии образовалась тишина.
— Ну, ты хотя бы начинаешь ценить то, что мы сделали для тебя. Сколько тебе нужно, сынок?
— Несколько сотен долларов.
— Я переведу их тебе на счет завтра. Ты знаешь, Маттиас, я вынужден тебе помогать. Только из-за того, что ты принял самое сложное решение о будущем…
Я рассмеялся. Он не мог перебороть себя.
— Я устроюсь на работу и все тебе верну. Спасибо, пап. — Я повесил трубку.
Звонить ему было неприятно, но мне было плевать. Я мог думать только о том, через что прошла Грейс, на какие жертвы пошла, чтобы играть. Она верила в музыку, была убеждена, что ради нее можно пойти на многое, а что есть вера, если не терпение и выдержка? Вот чему я у нее научился: как верить в себя и в свое творчество.
Я почувствовал это к Грейс прежде, чем облек чувство в форму. Я произносил это слово миллион раз, но прежде оно звучало не так, как сейчас, когда я вкладывал в него смысл. Когда я думал о том, что между нами, было неважно, что мы всего лишь друзья. Я любил ее.
8
. Ты изменил меня
ГРЕЙС
Даже несмотря на то, что я до совершенства отточила искусство бега с виолончелью за спиной, следующим утром это не помогло мне не опоздать на занятия. К счастью, я нравилась профессору Порнделу, и его занятия давались мне довольно легко, хоть я и не была любимицей преподавателя, как назвала меня Татьяна. От меня требовалось всего лишь играть на виолончели, а это у меня получалось хорошо. Чаще всего я закрывала глаза, забывала обо всем и растворялась в музыке. Но эта пятница была другой.
— Ты снова опоздала, Грейсленд.
— Грейс, — поправила я его, доставая из чехла виолончель и смычок.
Из смычка торчало несколько оборванных струн, и я постаралась вырвать их, пока Дэн нависал надо мной в своих брюках цвета хаки, затянутых ремнем слишком высоко, и оранжевой футболке поло на два размера меньше, чем нужно было. Я устремила на него раздраженный взгляд, чтобы дать понять, что сердита из-за незаслуженного внимания.