Страница 24 из 38
— Фу, черт! — вздохнул Андрей, более чем удовлетворившись всем виденным, и повернул обратно к морю — к оставленной в бухте машине. Его совсем не прельщала перспектива жизни на первобытной планете. Мысль о потерянной родине, о невозможности зарядить аккумуляторы, о вынужденном бездействии вдали от революционных событий, вдали от борющегося пролетариата земли, эта мысль и омрачала, и подхлестывала его энергию.
— Эх, где наша не пропадала! — выкрикнул он с молодым задором в черное месиво грозных туч.
ЧАСТЬ II
КОМ-СА (Записки профессора Зэнэля)
I. ДВА НЕОБЫКНОВЕННЫХ ВИЗИТА
Вечер. Что-то не клеится сегодня моя работа. Нет настроения, и надежда на перемену его при мягком свете электрической лампочки не оправдалась.
В досадном раздумьи сижу за столом, механически грызу ручку пера, но ничего но выгрызается.
Жена и дети — в театре. Люблю, грешным делом, это время. Никто не мешает сосредоточиться; отдаться целиком плавному, спокойному течению творческой мысли: ни обычная суета жены по хозяйству, ни шаловливые крики детей, ни хлопанье дверей, ничто не врывается диссонансом в работу напряженной мысли.
И все-таки — ничего не пишется. Не могу сосредоточиться, что-то мешает.
Бессознательно начинаю искать причину такого необыкновенного состояния.
Здоровье? — Желал бы я, чтобы все обладали моим здоровьем. Мне 45 лет, а я сохранил в полной мере и нормальные функции внутренних органов, и юношескую гибкость мышц, и свежесть ума. Нет, здоровье здесь не при чем.
Мой старый приятель доктор В. в подобных случаях говорит:
— Смотрите в желудочек, мой друг, в желудочек смотрите!..
Он все необъяснимые случаи дурного самочувствия ставит в связь с расстройством пищеварения. И большею частью бывает прав…
Но у меня-то желудок, что называется, подошву переварит и… ничего, ей-ей…
Ловлю себя на смутном ощущении, будто ожидаю чего-то или кого-то.
Нелепость! В этот вечер ко мне никто не заглянет: знают, что я за работой..
Может быть?.. Ерунда!.. Жена и дети — в театре, это два шага отсюда… Ерунда!.. И думать не хочу…
Но, надо сознаться, работе моей мешает какая-то странная напряженность нервной системы, — беспокойство, предчувствие, — сказала бы жена…
Нет, не предчувствие.
Вот что. Аналогичное состояние я испытываю, когда знаю, что про меня много говорят; например, перед лекцией на сенсационную тему, или скорей после нее, когда слушатели, пораженные гигантской картиной мироздания, картиной, нарисованной перед ними мною, расходятся по домам, долго удерживая в своем воображении образ блестящего лектора, т. е. меня. И вот тогда-то невидимые нити психо-энергии тянутся из всех концов города и сходятся в моем мозгу, порождая в нем смутный трепет, мешающий мне сосредоточиться…
Да-да. В этот вечер кто-то, какое-то многочисленное собрание долго и страстно занималось моей личностью; именно занималось, а не занимается… Потому что, пока я обдумывал все это, нелепое мое беспокойство, мешающее работе, исчезло. Ясность мысли и подчиненность ее моей, только моей, воле вернулась.
Следовательно: работать! Работать с удвоенной энергией, чтобы наверстать потерянное время…
Интересно, однако, что это было за собрание?
Звонок…
— Профессор Зэнэль дома?
— К вашим услугам, собственной персоной…
Даже сердце заныло в приятной истоме: давненько не приходилось видеть ничего подобного. Входят двое — никак иначе не могу назвать — двое чистой крови джентльменов: в черных фраках, блестящих цилиндрах, в лайковых перчатках… Сразу видно — люди высшей породы!..
Проводил в кабинет.
— Прошу садиться.
— Благодарны. Мы на минутку… Вы, действительно, проф. Зэнэль? — спросил тот, кто имел четырехугольный подбородок и монументальный рост.
— Странное дело! Зачел бы я стал притворяться под проф. Зэнэля?!
Стою у стола. Неприятно, что посетители не сели.
Квадратный подбородок, поколебавшись совсем немного, спрашивает:
— Можем мы просить вас показать свое удостоверение личности?..
Ей-ей, это мне нравится!.. Пришли неизвестные, не назвались; вид имеют, будто только что из Америки; иностранный акцент и… спрашивают удостоверение?!..
Улыбнулся, говорю:
— Разрешите раньше узнать: с кем имею приятность беседовать?
— Для вас это безразлично! — оборвал, как топором рубанул, четырехугольный и, ожидая поддержки, взглянул на своего компаньона, в противность ему рост имевшего низенький, подбородок острый и нос пуговкой.
— Да-да… Совершенно безразлично… — как автомат подтвердила пуговка.
Люблю экстраординарность, но в рамках приличия.
— Позвольте, — начал я, желая показать, с кем они имеют дело.
Четырехугольный (высшая порода?!) опять резко перебил:
— Желаете вы заработать 2.000 фунтов стерлингов?..
Что касается финансового вопроса и астрономических цифр, я всегда быстро с ними справлялся. И теперь безотчетно перевел стерлинги на червонцы. Получилось что-то очень приличное. Но я был оскорблен подходом и холодно ответил:
— Прежде всего, разрешите — ваши фамилии и что за работу вы мне предлагаете?
Первая часть моего вопроса осталась висеть в воздухе, на вторую последовал ответ (лучше бы он и не следовал), ответ, ошеломивший и породивший холодок в душе:
— Мы предлагаем вам сопровождать нас в экспедиции на Луну…
Очевидно, разговор предстоял длинный…
— Прошу присесть. — сказал я.
Пуговка присела, я тоже невольно опустился в кресло; четырехугольный продолжал стоять.
— Ну, так как же? Согласны вы на наши условия?..
Гм! гм! Вид у них будто серьезный и на мистификаторов они не похожи!.. Чертовщина!..
"Не психи ли?" — мелькнуло соображение.
Желая оттянуть время, чтобы прийти в себя, спросил:
— На чем же думаете летать, господа?..
Четырехугольный усмехнулся, усмехнулась и пуговка:
— На психо-машине…
Смеяться над собой я не позволю!
Должно быть, я побагровел, но сдержал гнев и произнес мягко:
— Можете убираться во всем чертям!..
Четырехугольный схватил цилиндр и метнулся к двери, говоря выражением своего лица:
— Дурак, от своего счастья отказывается!..
Признаться, — у меня неприятно захолонуло в душе! Я ведь не прочь был от стерлингов…
Пуговка вдруг обнаружила большую порывистость и энергию, поймала товарища за полу фрака.
— Постой, Джек, не волнуйся, — сказала она на чистом английском, — господин профессор думает, что мы его мистифицируем… Дай, я объясню…
Четырехугольный остановился, мрачно скрестив руки на груди, не глядя на меня.
Тихо начала пуговка, подыскивая слова:
— Совершенно верно, господин профессор, мы летим на психо-машине… И мы далеки от мысли… от мысли… как это по-русски? — обратилась она к четырехугольному.
Я насторожился. Дело принимало другой оборот:
— Пожалуйста, говорите по-английски, я понимаю…
— Ах, очень приятно! — обрадовалась пуговка и быстро защебетала на своем родном языке. — Мы далеки от мысли, г-н профессор, смеяться над вами… Мы использовали вашу чудную идею, изложенную в вашем чудном романе…
— Роман не мой и идея не моя, — возразил я.
— Знаем, знаем, — засмеялась пуговка, — мы ведь читали и предисловие к вашему роману… Ну, это все равно. Мы построили психо-машину и думаем теперь совершить путешествие на Луну…
— Тэ-экс… — нисколько не убежденный, протянул я.
— Нам необходимо в нашей экспедиции иметь опытного руководителя, знакомого с условиями жизни на Луне…
— Я не был на Луне и ничего не знаю, — ухватился я за хороший повод, чтобы отказаться от фантастического предложения.
— Г-н профессор, — застонала пуговка, — зачем такое недоверие? Неужели мы заслуживаем его?
Я очень мало расчувствовался и холодно отпарировал: