Танго вдвоем

Сингапур, 1938 год

Мэтт первым сделал ставку в игре и не прогадал. Игра была ему по душе, и ее начало обещало успешное продолжение. Он очень искусно передал милую мечтательницу Эмми респектабельному Дэвиду и со спокойным сердцем уехал в Гонолулу. Он не стал говорить Эмми о своем отъезде, сославшись лишь на неожиданную занятость. Никто не должен был знать о его перемещениях в этой части Тихого океана.

Эмми перестала считать дни, как это делала в Нью-Йорке и увлеклась Дэвидом, вряд ли понимая степень опасности своего присутствия в Сингапуре. Дэвид казался необычным и очень достойным. Ему было двадцать семь – невысокого роста, статный, с тонким, нежным лицом, особую привлекательность которому придавало сочетание темных волос и глубоких синих глаз. Его мягкость, такт, любознательность и ум располагали к интересному общению. Он представил ее своей единственной кузине Агнесс. Семья Дэвида в пролом принадлежала к числу почитаемых семей города – дед был одним из руководителей горнодобывающей компании. После переезда родных в Англию остался дом, где жила только кузина. Дом был двухэтажный, просторный с большой залой для праздничных приемов, спальнями, комнатами для гостей. Кроме всего прочего он выделялся еще и чудесным садом с цветочной оранжереей.

Эмми легко вошла в круг новых знакомых, посещая закрытые клубы и вечеринки. Рядом с ней всегда был Дэвид, совершенный во всем. Переводы с японского, отправка писем, встречи для передачи каких-то бумаг были поручениями необременительными, и оставалось еще много времени для развлечений. Первый месяц пролетел так незаметно, что даже отсутствие Мэтта не вызывало тревоги. Она ни разу еще не пожалела о том, что согласилась на это авантюрное путешествие.

Воспоминания о родителях вызывали смешанные чувства. Мать очень спокойно приняла известие об отъезде дочери. Ее дочери исполнилось восемнадцать, и она вольна делать все, что захочет. Отец был зол, считая, что Эмми поступает опрометчиво, собираясь так далеко в такое опасное время. Мир стоял на грани большой войны. Он с подозрением отнесся к ее новому знакомому. Кто он, этот никому неизвестный Мэтт? Почему дочь выбрала его, имея достойный, приличный круг общения? Интуиция военного человека подсказывала об опасности, хотя об истинной причине этого путешествия он все же не догадывался. Впрочем, как и сама Эмми.

Поначалу все, что связывало ее с Мэттом, казалось закономерным. Знакомство на авиашоу, встречи, потом предложение уехать с ним на остров. Когда он говорил, что она непременно должна сыграть роль леди, его слова представлялись пустой забавой. Ей совершенно не подходила эта роль. Эмми американка – и этим все сказано. Она видела этих чопорных, надменных леди в спектаклях на Бродвее, куда приводила ее мать. Но там был театр.

– О чем ты говоришь? Притворяться? Как это делают актрисы? – возмущалась Эмми.

– Не совсем, хотя притворство, поверь, лучшее качество женского характера. В женской прямоте нет ничего хорошего, – отвечал спокойно Мэтт. Всякий раз, когда приходилось переубеждать в чем-то Эмми, он это делал с завидным упрямством. Быть может, поэтому Эмми в конце-концов соглашалась.

Не мечтает ли Эмми о театре? Нисколько. Проживать многократно чужие жизни на сцене ей не представлялось интересным. Тогда Мэтт заговорил о рисковом деле, о тайной миссии. Она должна ему помочь. Он сказал, что это важно для Америки, что у нее все получится. Ведь она дочь военного летчика. «Для Америки?» – переспросила Эмми. Вероятно, последний довод оказался убедительнее остальных. Вдали от родного дома она часто вспоминала слова Мэтта – «это важно для Америки». Напрасно отец рассердился. Когда он узнает об истинных мотивах поспешного отъезда дочери, то удивится такой смелости.

Спускаясь по лестнице, Эмми по-прежнему заглядывала в большое зеркало вестибюля. Каждый новый день был не похож на предыдущий. Она останавливалась всего на несколько секунд, чтобы спросить себя – кем ей придется стать сегодня? С Дэвидом было просто: ей не приходилось играть веселую, непосредственную мечтательницу. Она была такой, какая есть на самом деле, и свою первую встречу с ним вспоминала теперь с улыбкой. В танце Эмми старательно примеряла на себя интригующий образ волнующей страсти. Этот образ удавался лучше других, к тому же у нее был замечательный партнер, испанец Уго. В обществе хозяев города и военного начальства, она преображалась: взгляд становился задумчивым, на вопросы отвечала кивком головы или короткими, вежливыми словами. Театральные наряды, дорогой портсигар, игра в вист были всего лишь составляющими другой игры, условия которой она приняла не зная ее правил. Роль аристократки удавалась едва ли. Ее никто не называл леди, кроме маленького мальчика-малайца, посыльного. Только он услужливо и даже застенчиво говорил ей: «Да, моя госпожа, слушаюсь, моя госпожа». Ее это забавляло, она рассказывала мальчику об Америке, учила американскому произношению и покупала английский шоколад.

Эмми полюбила песчаный берег Сингапура и пронзительный крик морского орла. В утренние часы она приходила сюда после утомительного клубного вечера, чтобы смыть с себя липкую смесь человеческого лицемерия. Она выбирала самые безлюдные места и часами любовалась океаном. Здесь можно было помечтать о Дэви. Мысль о скором расставании вызывала грусть. Эмми все еще надеялась, что однажды все изменится, и эта вынужденная конспирация обернется свободой для нее и Дэви. Он по-прежнему оставался надежным и заботливым, но никогда не говорил ей слов, которые заставили бы волноваться.

Как-то ей приснился сон, будто она танцует танго на белой яхте посреди синего океана с марионеточной куклой, одетой в костюм цвета маренго и черную шляпу, края которой были надвинуты на глаза. Эмми танцевала в сильном напряжение – от куклы исходила опасность. Проснувшись, она с облегчением вздохнула. Никогда еще не приходилось испытывать такого волнения во сне, даже в детстве после прочитанных на ночь страшилок. Она увидела оранжевое солнце, лодки с рыбаками и немного успокоилась. Сон казался странным предупреждением. Эмми стала осторожней, подозрительней, неуверенней. Почему ей приснилась кукла? Быть может, кто-то из знакомых оказался в образе марионетки? Нет, она бы узнала. Танго – танец, в котором трудно не узнать партнера даже во сне. Она поделилась своими мыслями с Дэви. Тот только рассмеялся.

– Кукла? Все это чепуха, мало ли что может присниться?

– У меня плохое предчувствие, Дэви.

– А ты думай о хорошем. Скоро парусные гонки. Будет лучше, если ты перестанешь ходить на берег и побудешь какое-то время в отеле.

– За мной следят?

– На этом острове следят за всеми. Здесь много официантов, горничных, продавцов, рабочих. И все они, представь, потенциальные осведомители, так что тебе лучше побыть в тени. Мы не должны с тобой видеться до условленного дня. Если что-либо изменится – я дам знать.

Эмми задел тон, которым говорил Дэви. В последнее время он что-то не договаривал, был резок, сух. Это был совсем не тот Дэви, который еще совсем недавно смотрел на нее с нескрываемым восхищением.

Просидев два дня в отеле, Эмми снова отправилась на берег. Она не могла больше оставаться взаперти и думать только об одном – что же будет? На завтра Сингапурский яхт-клуб организовывал парусные гонки. Один из предполагаемых яхтсменов прибыл на пассажирском лайнере «Сантос Мару» и остановился в отеле «Раффлз». За ним ведется наблюдение. Он располагает очень важными документами – чертежами самолета-разведчика. Это был офицер японской разведки, окончивший американскую военную академию в Вест-Пойнте. Эмми должна будет понаблюдать за ним на берегу, сделать несколько фотоснимков, а вечером в клубе привлечь внимание танцем. По слухам японский офицер имел только одну страсть – танго. Те, кто устроил за ним охоту, рассчитывали, видимо, расставить западню с помощью магического танца. Эмми понимала всю серьезность положения и очень волновалась. Вдруг ее заподозрят? Возможно, за ней уже следят. Что же будет, если она провалит задание?