Найти чемпиона

Такие вот мысли теснились у Полины в голове по дороге домой. Она вышла из метро на Петроградской, и тут же подошел нужный автобус. Повезло. Автобус был полупустой, и Полина заняла свое любимое место у заднего окна. Ей нравилось стоять здесь, смотреть из этого огромного окошка на людей и на машины. Автобус вывернул на Кировский проспект и не спеша потащился в сторону дома. Кировский уже переименовали в Каменноостровский, но Полина еще не привыкла к этому названию. Вон, бабушка всю жизнь к советским названиям привыкала и не особо-то и привыкла. А Полина ведь родилась в городе Ленинграде и жила всю жизнь на площади Мира, что на Кировском проспекте Петроградской стороны. Сейчас, никуда не уезжая, можно сказать, живет в другом городе и площадь Мира теперь Австрийская.

Из окна автобуса Полина разглядывала знакомые с детства дома и переживала за то, что они буквально разваливаются на глазах. В городе царила откровенная разруха. Ну как в таких непонятных условиях ребеночка рожать? Ведь никакой уверенности в завтрашнем дне у Полины не было. Это у всего советского народа в полном составе такая уверенность была.

От печальных мыслей ее отвлекла старуха, стоявшая рядом у заднего окна.

– Ишь, морды черномазые, понаехали! – злобно проворчала она, глядя на дорогу.

Полина очнулась от своих дум и увидела, что за автобусом едут потрепанные «жигули», из окон которых, размахивая руками, выглядывают два парня. Парни были очень даже симпатичные и привлекали внимание не кого-нибудь, а именно Полины.

– Почему черномазые? – спросила Полина у старухи.

Негров в машине вроде бы не наблюдалась.

– А какие они, по-твоему? – удивилась старуха.

– Да вроде бы нормальные. Даже симпатичные.

– Вот найдут тебя изнасилованной с перерезанным горлом, тогда и поймешь, какие они симпатичные!

Полина аж отшатнулась. Ничего себе мысли у старушки.

В это время гаишник остановил «жигули». Один из парней выскочил из машины и с тоской посмотрел вслед удаляющемуся автобусу. Лицо его показалось Полине смутно знакомым. Она улыбнулась и помахала ему рукой.

Вечером, когда Скворцов пришел с работы, Полина рассказала ему про беременность и поделилась всеми своими сомнениями, включая неуверенность в завтрашнем дне. Скворцов никакой такой неуверенностью не страдал и беременности Полины обрадовался.

– Не бойся, Полька, проживем как-нибудь! А давай в деревню жить уедем! На свежий воздух. Козу заведем. Козье молоко очень полезное.

Полина представила, как она доит козу, а Скворцов играет на гитаре. Картина ей совершенно не понравилась.

– Нет, Вадик, я надеюсь, что ситуация у нас еще не до такой степени аховая, чтобы на козу рассчитывать.

– Вечно тебе не нравится все, что я предлагаю, – обиделся Скворцов.

– Это потому, что ты ничего путного обычно не предлагаешь. Ну что за фантазии такие? Деревня, коза…

– Ничего не фантазии, а конкретное предложение.

– Конкретное? Тогда скажи, пожалуйста, где находится эта деревня, где нас ждут не дождутся, и сколько стоит коза?

– Ну-у-у, я так глубоко вопрос не изучал.

– Тогда не мели чепухи. Я козу доить не собираюсь. – Полина разозлилась, и в первую очередь на себя. Ну чего она, спрашивается, с ним в полемику вступила. С фантазером.

Скворцов насупился и достал сигареты.

– Вадик, в присутствии беременных курить нельзя. Это для ребенка вредно.

– Может мне вообще уйти? – Несмотря на решительность в голосе весь вид Скворцова говорил о том, что конечно же он никуда уходить не собирается.

– Я этого не говорила. – Полина подошла к обиженному Скворцову и поцеловала его в щеку. – Иди курить на лестницу. Только пепельницу возьми, а то соседи ругаться будут из-за окурков.

Скворцов обнял Полину и поцеловал ее в макушку. Вот, кстати, еще одно положительное качество ее супруга. Он никогда долго на нее не обижался.

– Извини. А чего еще нельзя? Сексом-то можно заниматься?

– Нужно, – рассмеялась Полина. Вот никогда бы не подумала, что его будет волновать этот вопрос.

– Хорошо. Это очень хорошо.

– А вот нервировать меня нельзя. Буду психовать, и ребеночек психованным родится.

– Я постараюсь.

– Ты, главное, пой и играй. Это у тебя лучше всего получается. Дети музыку слышат. Хорошо бы, чтобы у нашего ребеночка твой музыкальный слух оказался.

– Как думаешь, кто там у нас? Мальчик или девочка? А вдруг оба? – Скворцов сделал большие глаза.

– Типун тебе на язык. Нам бы одного прокормить.

– Тогда пусть будет мальчик.

– Хорошо. Как скажешь, так и будет. Пойдем-ка на кухню, я там целую кастрюлю борща наварила и ног куриных нажарила с чесноком и сметаной, как ты любишь. У меня ж сегодня вроде как выходной день получился.

– Ух ты! То-то я думаю, так вкусно пахнет. А твои дома? Что-то телевизора не слышно. – Скворцов прислушался, даже руку к уху приложил. В квартире стояла тишина.

– Они в гостях, всем коллективом.

– Ура!

Скворцов подхватил Полину на руки и потащил ее на кухню. Полина чувствовала себя совершенно счастливой.

Городские

– Самый страшный зверь – это человек! – торжественно провозгласил Змей, почесывая нос.

Вместе с Барабашкой с улицы Мира они развлекались, развесившись на антенне дома номер десять по Стрельнинской улице. У Змея, зацепившегося ногами за антенну, съехал его стильный пиджачок, и тому, кто мог бы увидеть, открылась бы картина крепкого загорелого мужского живота с кубиками мышц. Такой живот совершенно не вязался с обликом опустившегося ловеласа, который Змей облюбовал последние сто лет. У Барабашки с улицы Мира от висения вверх ногами тоже задралась рубашечка и оголился его совсем недетский животик. Очень далеко недетский животик. Животик Барабашки был шерстяным, рыжим и полосатым. У стороннего наблюдателя, опять же, если б он мог бы видеть всю картину, обязательно возникло бы желание этот животик почесать.

– Ты про что? – поинтересовался Барабашка, вслед за Змеем потирая нос.

Нос нестерпимо чесался, но Барабашка вовремя спохватился и остановился. Ведь доподлинно известно – тот, кто чешет нос, будет сегодня же выпивать в больших количествах. А уж если нос чесать в компании со Змеем, то не приведи господь! Барабашка этого себе позволить никак не может.

Барабашкам выпивать совершенно противопоказано. Ведь пьяный барабашка первым делом чего делает? Правильно! Балуется со спичками. А уж если барабашка взял в руки спички, то пожар неминуем. А за пожаром и сам барабашка может сгинуть. Ну, это, конечно, зависит от того, сколько выгорит. Раньше-то, когда дома деревянные были, целый квартал выгореть мог. Тут уж и барабашке приходил конец. Он же без домов никто. Чистый исчезник. Эта истина крепко-накрепко сидит в башке у каждого барабашки, но срывы все-таки иногда случаются. А отчего, вы думаете, вдруг дома ни с того ни с сего загораются? Уж не от старой же проводки или утечки газа в самом деле! Смешно, ей-богу.

А тут еще и Змей непосредственно под боком. Так и вьется, так и вьется. Ведь спит и видит, как бы барабашку какого-нибудь запутать да прибрать к рукам. Всем известно, как Змей фейерверки любит. Вот и дискуссию непонятную про страшных и злых людей небось неспроста затеял. В доверие втирается. Мол, Барабашка расстроится и напьется с горя.

– Да, удумают всякого, а потом разгребай! – раздраженно пояснил Змей свою мысль.

Барабашка все равно ничего не понял.

– Ты про бибиков? – задал он Змею уточняющий вопрос.

По его разумению, беспокоить Змея должны были только бибики, до которых напивались его клиенты. Ведь за явлением бибиков к человеку обычно приезжали уже санитары и сам доктор-алкоголик с капельницами. Страждущего определяли больным, выводили из запоя, и тому некоторое время с перепугу было не до Змея.

– Ха! Бибики – это полная ерунда. Они меня только усиливают. Это поначалу клиенты мои пугаются и идут в завязку. А потом как миленькие ко мне скачут. В рученьки мои. Ведь редко кто, допившись до бибиков, на этом останавливается. Во всяком случае, мне о таких людях ничего не известно. Любопытство-с! Они-с, видать, хотят знать, что там дальше. За бибиками. А там я собственной персоной. Так что бибики – это определенно некая точка невозврата.