Страница 19 из 20
После завтрака родители отправились по магазинам, а Лёха остался корпеть над ненавистными упражнениями. Когда за ним, по обыкновению, забежал Женька, Лёха тяжело вздохнул:
— Меня гулять не пускают. Говорят, контрольные на носу. Ну ты же моих знаешь.
Он с досадой махнул рукой.
— Что ж, ты так и просидишь все выходные, как последний дуралей? — спросил Женька.
— Можно подумать, у меня есть выбор, — угрюмо огрызнулся Лёха.
— Выбор есть у каждого, — философски заметил Женька и добавил: — Ты своих предков совсем распустил. Их воспитывать надо.
— Ну и сказанул! Как же, воспитаешь их! — фыркнул Лёха.
— Воспитать можно кого угодно, только для этого сначала надо самому стать личностью, — твёрдо сказал Женька.
— Ха! Да мои родители какую угодно личность в бараний рог согнут и не заметят, — возразил Лёха.
— Это потому, что ты бесхарактерный.
Подобное заявление задело Лёху не на шутку. Легко Женьке говорить, когда ему ещё ни разу не запретили выходить на улицу.
— Никакой я не бесхарактерный, — насупился он.
— Это мы сейчас проверим. Вот скажи, кто ты такой?
— В каком смысле?
— В самом прямом.
— Ну пацан.
— А ещё?
— Ученик.
— А ещё?
— Ну… Потапов Лёха. Чего пристал?
— А то, что это без характера ты — Лёха. А с характером ты уже не Лёха.
— А кто же я тогда, по-твоему, Пушкин, что ли? — усмехнулся Лёха.
— Ты — узник. Жертва родительского деспотизма.
— Чего-о??? — вытаращился Лёха.
— «Вскормлённый в неволе орёл молодой», — продекламировал Женька, — вот ты кто. Понятно?
На Лёхином челе отразилась усиленная работа мысли. Он медленно переварил сказанное, а потом решительно заявил:
— Да моему отцу хоть ястреб. Пока упражнения не напишу, гулянья мне не видать.
— Это потому, что ты сам в себе личность не чувствуешь. Ты должен заявить о себе во всеуслышание.
— Орать, что ли, что я личность?
— Балда ты. «Орать», — передразнил друга Женька. — Что делают узники, чтобы привлечь к себе внимание?
— А я почём знаю? — пожал плечами Лёха.
— Объявляют голодовку! Вот что, — со знанием дела сказал Женька.
— Ты думаешь, поможет? — неуверенно спросил Лёха.
— Факт. Объяви голодовку и выстави свои требования, чтобы твои права не попирали.
— В смысле, чтоб гулять отпустили?
— Ну да. Прикинь, ты день не ешь, другой. А на третий…
— Налопаюсь. На фиг мне в понедельник голодным ходить? Всё равно не до гулянья.
— Какой же ты, Лёха, дуболом! Я тебе дело советую, а ты всё портишь. Ты же должен их на перспективу воспитывать.
— Это как? — не понял Лёха.
— На будущее. Вот увидишь, на третий день родительское сердце дрогнет. И тогда проси, чего хочешь. Стоит только пригрозить, что объявишь голодовку, и они станут как шёлковые. Средство проверенное.
Перспектива выглядела заманчиво, но Лёху беспокоило одно обстоятельство:
— А вдруг я проголодаюсь?
— Наешься впрок, чтобы надолго хватило. Вон верблюд раз в три месяца ест и ничего, — посоветовал Женька.
Не откладывая в долгий ящик, мальчишки достали из холодильника всякую снедь, и Лёха стал готовиться к предстоящему испытанию. Вообще-то он недавно позавтракал и есть не хотелось, но ради дела нужно было постараться. Он без особого труда одолел банку шпрот, окорок и три сосиски. Четвёртую сосиску пришлось пропихивать солёными огурцами. Дальше дело пошло ещё тяжелее, однако Лёха проявил завидное упорство, прикончив яблоко и два апельсина.
Женька услужливо пододвинул вазочку с овсяным печеньем, но Лёха почувствовал, что у всякой личности есть предел возможностей.
— Всё. Больше смотреть не могу на эту еду, — отдуваясь, пропыхтел он.
— Порядок. Значит, теперь ты готов. Не боись, всё пройдёт как по маслу, — потирая руки, подбодрил друга Женька.
Перед обедом Лёха с лёгким сердцем отказался от еды, но мама ничуть не обеспокоилась. Она заглянула в холодильник и покачала головой:
— Немудрено, что ты не голодный. Это сколько же ты умял?!
Сначала Лёху обескуражило такое пренебрежение к его голодовке, но потом он вспомнил, что надо выставить требования.
— Я вообще есть не буду. Я объявляю голодовку, — торжественно произнёс он.
— Что, объелся? — подмигнул папа, заходя на кухню. Его шутливый тон совсем выбил Лёху из колеи. Борец за свободу, заикаясь, пролепетал:
— Я требую, чтобы вы того… это…
Лёха тщетно пытался вспомнить умные слова, которые говорил Женька, но, как назло, под перекрёстным взглядом родителей все складные речи вылетели из головы.
Наконец Лёха выпалил:
— Чтоб вы не припирали мои права.
— Ах, — вот в чём дело! — рассмеялась мама. — Ну вот что, припёртый. Есть захочешь, придёшь.
— Тебе поголодать не вредно: освободится лишних полчаса на упражнения, — заключил папа.
Женькин план дал осечку. Голодовка началась явно не так, как ожидалось.
Лёха угрюмо поплёлся к себе в комнату. В голове роились мрачные мысли. «Вот и голодай после этого. Хорошо ещё, наелся впрок».
Однако к вечеру Лёха основательно проголодался и был не прочь поужинать. К тому же мама затеяла печь его любимый яблочный пирог. Аромат витал по всей квартире. Лёха уже всерьёз подумывал завязать с голодовкой, когда ему позвонил Женька:
— Ну как?
— Мама пирог печёт. Яблочный.
— Подлизывается. Вот увидишь, скоро станут шёлковыми, — сказал Женька.
— Ты думаешь?
— Сто пудов! Главное — держись и не поддавайся на провокации.
— Это как?
— Когда тебя позовут ужинать, прояви себя личностью. Ничего в рот не бери, пока все требования не выполнят. Держись, Лёха.
— Ладно, — вздохнул Лёха и положил трубку.
Женьке было легко советовать. Попробовал бы он на голодный желудок нюхать мамин яблочный пирог. Лёха стал ждать, когда его позовут. При этом он не был уверен, что сумеет проявить себя личностью. Впрочем, ему даже не дали возможности это сделать.
Мама с папой, как ни в чём не бывало, уселись за стол и принялись за обе щёки уписывать пирог. Они даже не подумали о том, что в мире есть люди, которые голодают. Положение становилось катастрофическим. Надо было срочно вызывать, Женьку. При нём родители точно постесняются оставить сына без еды. Лёха набрал номер телефона друга и, прикрывая ладонью трубку, зашептал:
— Жень, это я. Приходи. Срочно.
— А что такое?
— С родителями проблема. Я от голода умираю, а им хоть бы хны. Может, ты поможешь?
Не прошло и пяти минут, как в дверь позвонили. Увидев Женьку, Галина Васильевна — Лёшкина мама — радушно пригласила:
— Женечка, проходи. Я только что пирог испекла.
Она усадила гостя за стол и положила ему на тарелку большой кусок пирога.
— А Лёха? — как бы невзначай спросил Женька.
— Он не хочет, — беспечно ответила Галина Васильевна.
Лёха от возмущения и обиды даже не нашёлся, что сказать. Это была явная ложь. Вместо Лёхи ответил папа:
— У него разгрузочный день. Впрочем, Алексею не помешает немножко похудеть. Правда, сын?
Между тем мама продолжала потчевать Женьку:
— Да ты ешь, не стесняйся. Если Лёша не хочет, зачем тебе сидеть впроголодь?
Женька обернулся к Лёхе и одобрительно сказал:
— Молодец, Лёха. Сильный характер.
Он в знак солидарности поднял сжатый кулак, а потом смачно откусил пирог.
Лёха смотрел, как трое садистов на его глазах уплетают его любимое лакомство. Зрелище было жестоким и мучительным. Чтобы напомнить о себе, Лёха слабым голосом сказал:
— Голодающие иногда даже сознание теряют. За ними «скорая» приезжает.
— Тебе это не грозит, — возразила мама.
Лёхе было обидно до слёз, но при Женьке он решил выдержать характер. Пускай знает, кто тут личность, а кто садист-самоучка.
На следующее утро Лёха подошёл к папе и молча положил перед ним исписанную тетрадь.
— Уже сделал? — удивился отец.
Он пробежал взглядом по страницам и одобрительно сказал: