Страница 11 из 21
Петька, Нюра, Костя, растерянные и притихшие, смотрят на папу Алика. Никто уже не просит. Потом все поворачиваются и гуськом, неторопливо и с достоинством удаляются.
— В последний раз, — говорит папа, покашливая. — В последний… Иди! Но смотри, если еще раз…
Алик быстро вытирает глаза, кивает головой: «Да, конечно, если еще раз…» — и пулей вылетает во двор.
Папа с облегчением вздыхает.
Причина поражения
На уроках истории учитель всегда объяснял так, словно вся его жизнь прошла до нашей эры и теперь он вспоминает молодость…
— Охота на мамонтов была опасной… Потом все изменилось… С севера наступал лед… Стало холодно… Пришлось надеть звериную шкуру.
Одинаково легко передвигаясь в толще веков в любых направлениях, учитель как ни в чем не бывало мог сказать: «А теперь давайте вспомним Марафонскую битву!» — вызывая этим вопросом всеобщее беспокойство…
Или сегодня: — Восстание Спартака! Отвечать пойдет… Зонтиков!
Зонтиков медленно поднимается и застывает в глубокой печали.
— Неужели ты не помнишь, Зонтиков, как проходило восстание? — поражается учитель.
— Не помню, — качает головой Зонтиков.
— А ты помнишь, чем закончилось восстание?
— Нет, — вздыхает Зонтиков, — забыл…
— Ну а что же ты помнишь?
— Ничего не помню…
— Садись — два!
— А ты учил? — спрашивает Зонтиков у своего соседа.
Бабкин молчит. Человеку, имеющему семь двоек за четверть, глупо задавать подобный вопрос. Мрачно насупившись, он лениво заглядывает в учебник — «Восстание Спартака».
«Опять восстание! — раздраженно думает он. — То в Риме, то в Сицилии… И каждый раз поражение… И двойки, двойки…»
— О причинах поражения восстания расскажет…
Перед лицом надвигающейся катастрофы Бабкин сохраняет полное спокойствие. Он не знает страха.
— Бабкин!
Весь в рубцах, ветеран Бабкин выходит к доске.
— Н-ну? — повторяет Павел Сергеевич. — Каковы же причины поражения? Как ты думаешь, Бабкин? Почему рабы потерпели поражение?
Бабкин долго и угрюмо молчит. Потом тяжело поднимает лохматую голову.
— Рабы потерпели поражение, — говорит он, — потому что не знали его причин…
После чего получает двойку и возвращается на родную, теплую парту.
— Все, с меня хватит, — зло шепчет он. — Больше я на историю не приду!
— Я тоже, — бормочет Зонтиков, — я тоже не приду!
Так было задумано восстание во главе с Бабкиным. Первое столкновение произошло на следующий день.
— Бабкин, — сказал директор школы после уроков, — ты знаешь, где живет Павел Сергеевич? Вот и отлично! Отнеси ему этот конверт. Только побыстрей.
Всю дорогу Бабкин и Зонтиков шли молча. Перед дверью учителя Бабкин снял шапку и прижался ухом к замочной скважине. Сзади навалился Зонтиков… Внезапно дверь распахнулась, и упирающийся в нее Бабкин влетел в коридор и упал в объятия учителя. Позади слышался удаляющийся топот — это Зонтиков катился вниз по лестнице.
— Здравствуйте, — сказал Бабкин.
— Здравствуй, — Павел Сергеевич закрыл дверь.
— Директор сказал: «Побыстрей!» — объяснил Бабкин. — Он письмо передал…
— Ах вот оно что, — учитель взял конверт. — Ну спасибо… Проходи, что же ты стоишь?
Впервые за весь разговор Бабкин поднял голову. То, что он увидел, поразило его. Учитель был в рубашке, без пиджака.
— Раздевайся, раздевайся, — улыбался учитель. Плохо соображая, что делает, Бабкин разделся и прошел в комнату.
— Садись, раз в гости пришел, будем чай пить.
Окончательно растерявшись, Бабкин уселся за стол и ничего не понимающим взглядом уперся в колбасу.
Учитель отхлебнул из стакана. Бабкин тоже отхлебнул. И снова замер: никто еще не видел, как учитель ест…
Внезапно он почувствовал, как подозрительно тихо в комнате, и выжидающе вскинул глаза. Ему показалось, что вот сейчас учитель поставит стакан и скажет: «Природа Древней Греции, Бабкин, была пышная — климат морской, теплый…»
Но учитель не торопился.
— Ты почему сахар не берешь? Не стесняйся.
— Мне и так сладко, — вздохнул Бабкин и вдруг, оглянувшись, заметил на стене карту: «Римская империя в первом веке нашей эры».
— Узнаешь? — спросил учитель.
— Да, — уныло протянул Бабкин, — узнаю…
«После чая спрашивать будет, — решил он. — Еще бы не узнать! Два месяца долбим эту империю, скорей бы до развала дойти…»
Нашествия варваров Бабкин ждал как праздника: после него империя распалась…
Отхлебнув чай, он вздохнул: впереди еще было «ослабление». Империя слабела веками… Это могло свести с ума.
Он снова подозрительно взглянул на учителя: «Размешает сейчас чай да и скажет: „А ну-ка, Бабкин, покажи путь Ксеркса в Грецию“». С этим вопросом Бабкин столкнулся еще в первой четверти. Тогда, по его мнению, флотилия персидского царя Ксеркса прошла мимо берегов Греции…
Да мало ли о чем можно спросить! Бабкин даже заерзал на стуле.
— Карта у вас, Павел Сергеевич, какая-то… — начал он неуверенно. — У нас в школе вроде другая… Меня спросить, так я ничего и не покажу…
— Карта та же, — успокоил учитель.
— Ты приглядись повнимательней.
«Ну и влип!» — думал Бабкин, напряженно приглядываясь. На узком Апеннинском полуострове ясно чернел кружок Рима.
— Вон Рим, Павел Сергеевич! — показал вдруг пальцем Бабкин, словно столкнулся с приятной неожиданностью.
— Да, — приветливо откликнулся Павел Сергеевич. — Рим отсюда хорошо виден. А вот Карфаген почти незаметен…
— Да, — промямлил Бабкин, бороздя глазами карту вдоль и поперек. И вдруг торопливо поднялся со стула.
— Я домой пойду, — хрипло сказал он. — Там у меня пример по математике, никак решить не могу — с ответом не сходится…
На следующий день перед самым звонком Зонтиков поймал Бабкина в коридоре.
— Наконец-то! — зашептал он, оглядываясь. — Сейчас история… Куда побежим?
Бабкин нахмурился: — Знаешь что… Я передумал…
— Как передумал? — разинул рот Зонтиков.
— Передумал и все!
— Но почему, почему?!
Прозвенел звонок, и они вошли в класс. Через минуту появился Павел Сергеевич. Он повесил карту «Римская империя в первом веке нашей эры», взглянул на Бабкина и улыбнулся. Бабкин покраснел и, наклонившись к Зонтикову, тихо прошептал:
— Мы с ним вчера вместе колбасу ели…
Гипноз
— Пойдет отвечать…
Затаив дыхание, Ленька Волосков, впивается в учебник. От волнения он видит всего два слова: «Так как…»
Карандаш учителя медленно скользит по журналу. Ученики с фамилиями на «А» и «Б» распрямляют спины — карандаш ползет по «В»…
«Быстрее», — торопит Волосков.
Карандаш застревает.
«Так как, — бормочет Волосков, — так как…»
— Пойдет…
«Только не меня… Если не вызовут, буду учить каждый день!»
Карандаш дергается, как грузовик в канаве, и тихо, почти незаметно сползает книзу:
— Корякин!
Вздох облегчения.
— Я не выучил, — уныло сообщает Корякин.
«Болван! — стонет Волосков. — Никогда не учит! Хоть бы раз!..»
— Почему? — хмурится учитель.
— Голова весь день болела…
«Голова у него болела! — с ненавистью фыркает Волосков. — Весь день в футбол гонял! Голова… Треснуть бы по этой голове!»
— А может быть, ты помнишь что-нибудь? Материал нетрудный… Подумай, Корякин, это ведь уже вторая двойка.
— Иди, — шепчет Волосков, — материал ерундовый, рассказывать нечего…
— И класс тебе поможет, — продолжает учитель.
— Конечно, поможем! — восклицает Ленька. — Все время будем помогать!
— Нет, — говорит Корякин голосом человека, которому уже ничто не поможет. — Не могу.
— Иди! — шипит Волосков и толкает Корякина в спину. — Вторая пара, балда!
— Ну что ж, садись, — учитель склоняется над журналом. — Вопрос тот же.
«Честное слово, буду учить, — бормочет Ленька. — Десять часов в день, если не вызовут! На улицу вообще ходить перестану! Зарядку буду делать!»