Страница 55 из 69
Настя тяжело вздохнула:
— Догадалась, конечно. Это понятно было с первого взгляда.
Я застонала и невольно схватилась за сердце. Что-то в последнее время оно стало шалить. Настя без слов вскочила и убежала на кухню. Через минуту явилась с сердечными каплями и велела выпить. Я послушно проглотила горькую жидкость. Боль в сердце прошла, а от другой боли лекарства нет.
— Батюшка говорил с ним, — продолжила Настя, когда мне немного полегчало.
— Что Коля сказал? — со смутной надеждой спросила я.
Настя не ответила. Лиза захныкала, уронив печенье на пол, и она отошла к ребенку. Я не могла больше ни куска проглотить, напряженно ждала ответа. Настя занялась дочкой, помыла ей мордашку и ручки. Наконец села за стол, посадив Лизу на колени. Все это время я провела в нервном ожидании.
— Я поняла, что Коля не собирается разводиться, ему и в голову это не приходит.
Не могу сказать, что это меня утешило. Пока не собирается, но все может измениться, если она будет настаивать на разводе. А если она забеременеет?
— Понимаешь, теперь все зависит от тебя, — продолжила Настя, со страданием глядя на меня. — От твоего терпения и выдержки. От твоего милосердия. Будь к нему милосердна, подожди немного…
Вот заладили! Чтобы не отвечать, я переменила тему:
— Ой, я забыла про подарки! — И взялась доставать из сумки гостинцы детям и взрослым.
Настя безучастно смотрела на мою суету. Видимо, она и впрямь принимала близко к сердцу нашу драму. Следующая ее фраза окончательно сразила меня. Настя погладила Лизу по голове и тихо произнесла:
— Ты бы чувствовала себя увереннее, будь у вас дети…
Я зарыдала, уронив сумку на пол. Сквозь рыдания силилась объяснить Насте, что давно уже не пью таблеток, но это ничего не меняет. Верно, Бог не дает нам детей против твоего желания. Ну и надо все-таки чаще быть вместе, чтобы зачать младенца…
Когда отец Александр вернулся из храма, я засобиралась домой. Водитель, отобедав, давно уже дремал в машине.
— Прости, — прошептала я Насте, пока отец Александр умывался. — Детей напугала, мерзкая баба.
— Держись. — Она взглянула мне в глаза с пониманием. — Не пори горячку, все еще может наладиться. Только дай тебе Бог терпения.
Мы поцеловались на прощание. Поблагодарив и пожелав мира их дому, я уехала.
Возвращение домой опять было мучительным. Кучка девчонок, твоих поклонниц, несла свою привычную вахту у подъезда. Увидев меня, девицы зашептались и неприлично уставились прямо в упор. Я мужественно прошагала мимо них, держа голову и спину. Вошла в квартиру и с тоской осмотрелась кругом. Одиночество лезло из всех щелей, если перефразировать классика.
Едва смыв дорожную пыль, я позвонила Шурке. Ее не было дома. При желании еще можно было успеть встретиться с девчонками, однако мое состояние вовсе не предполагало непринужденности в общении. «Только испорчу им настроение», — подумала я и не стала звонить Кате на мобильный. Но сидеть дома было невыносимо. Я решилась на то, что запрещала себе вот уже два года: позвонила Гошке. Сердце мое бешено колотилось, пока я ждала ответа.
— Я слушаю, — раздался в моем ухе мелодичный женский голос.
Я раскрыла рот и ничего не произнесла. Воровато затаившись, немного послушала недоуменные «Алло?» и нажала на кнопку. Так делают твои многочисленные поклонницы. Они звонят и дышат в трубку, слушая мой голос. Все надеются, что подойдешь ты. Когда подходишь ты, тоже дышат, но не бросают трубку, пока ты сам ее не положишь. Однако ты подходишь к телефону крайне редко, потому что дома почти не бываешь…
«Проявить милосердие», «понять», «простить»… А кто проявит милосердие ко мне? Это я нуждаюсь сейчас в помощи и поддержке! Почему должна быть сильной я — слабый пол, женщина? Почему должна щадить и понимать тебя, когда ты счастлив и ни в чем себе не отказываешь? Это я, я сейчас забыта, брошена, предана! Это я переношу унижение, вызывая сочувствие и сострадание, как ущербное, неполноценное существо. За что, любимый? «Мой милый, что тебе я сделала?»
Я напилась. И на этот раз мне помогло. Но выпито было много, очень много. Я добивалась беспамятства. И добилась. Хвала Богу, не наделала глупостей, кроме одной. Я снова позвонила Гошке, а когда трубку подняла молодая (судя по голосу) женщина, я спросила заплетающимся языком:
— Я могу говорить с Георгием?
На том конце трубки задали самый отвратительный из всех вопросов:
— А кто его спрашивает?
— Коллега! — коротко ответила я.
Там секунду колебались, потом ответили:
— Его сейчас нет, он в командировке.
— Когда будет? — выговорила я с трудом, но нагло.
— Дня через два позвоните. — И торопливо: — Ему что-нибудь передать?
Я кивнула, хотя меня не могли видеть, и ответила:
— Передайте, что звонила Краскова…
Как там у Шекспира? «А дальше — тишина» или «Остальное — молчание». В зависимости от перевода…
Я позвонила Гошке через три дня. Будучи в здравом уме и твердой памяти. Маловерная, малодушная дрянь! Зачем? Что я хотела от него? Ну уж определенно не продолжения романа. Тоска так доняла меня, что не спасали ни занятия в фитнес-клубе, ни вино, ни поверхностное общение с Мариной и Лидой.
На этот раз трубку взял он сам.
— Привет, Оль, — сказал Гошка спокойно. — Мне передали, что ты звонила.
У меня что-то дрогнуло внутри, когда я услышала до боли знакомый голос. Я прикинулась веселой и беззаботной:
— А чей это красивый голосок отвечал мне тогда?
— Это моя жена Лена.
На меня словно ушат ледяной воды опрокинули.
— Давно ты женат? — силясь не выдать своего разочарования, спросила я.
— Два месяца.
Я замолчала и, как ни напрягалась, не могла придумать продолжения разговора. Пауза становилась неприличной. Ее нарушил сам Гошка.
— А что мне было делать, Оль? Я видел вас вместе… Думаешь, мне было легко?
Я сглотнула колючий комок в горле и произнесла как можно непринужденнее:
— Но теперь у тебя все хорошо?
— Да, — ответил тихо Гошка.
— Прости меня, дуру, что побеспокоила. За все прости. Будь счастлив!
Я положила трубку и расплакалась. Последняя ниточка, связующая нас с Гошкой, навсегда оборвалась. К лучшему, утешала я себя. Не будет больше соблазна. Женатый мужчина — это табу. У него все хорошо, надо порадоваться за моего юного друга (бывшего друга) и внутренне отпустить его с хорошим чувством… Прощай, Гошка.
Да, любимый, я опять была готова совершить безрассудство. От одиночества и отчаяния. От тоски по тебе, от обиды за мою попранную женственность, от печали по несбывшемуся материнству.
Ты не звонил и не приезжал, словно меня и не существовало в твоей жизни. Я решилась позвонить сама, чего никогда не делала, давая тебе свободу маневра. Не дозвонилась: телефон оказался вне зоны доступа. Приближался сентябрь, а значит, твой отъезд в Индию. Ну и я уезжала на юг, рискуя так и не увидеть тебя перед отъездом, а значит, продлить разлуку еще не менее чем на месяц. Марина же откровенно радовалась предстоящей поездке. Мы заказали билеты на десятое сентября. Еще оставалась маленькая надежда, что ты вспомнишь обо мне и хотя бы позвонишь. Сборы несколько отвлекли от навязчивой идеи, и я опомнилась только в поезде, который катил нас с Мариной в южном направлении.
Если бы не моя внутренняя тревога и тоска, как бы я радовалась дороге, путешествию! Я так давно не была у моря. Оставалась надежда, что море излечит меня. В купе с нами ехала супружеская пара, без конца выяснявшая отношения. Когда мы обедали в вагоне-ресторане, Марина сказала:
— Вот посмотришь на таких, никогда не захочется замуж.
— Сейчас мало кто стремится замуж, — заметила я равнодушно. — Вот вы, Марина, почему не замужем?
Я спросила мимоходом, не ожидая серьезного ответа, но Марина вдруг вспыхнула, занервничала, подозвала официантку и заказала вина. Только тогда ответила: