Страница 17 из 69
— Как матушка поживает? — поинтересовался ты.
— Слава Богу, — ответил отец Александр. — Пироги затеяла, готовит стол для вас. Ну что ж, начнем помолясь.
Мы вошли в церковь, где шмыгали какие-то старушки, тотчас подошедшие к батюшке под благословение. Одна из старушек приняла у нас верхнюю одежду и сунула в руки по свече. Запел невидимый хор, и я почувствовала, как переменился ты, стал собранным, серьезным. Только что улыбался, разглядывая одобрительно мой наряд, а теперь полностью отдался на волю отца Александра.
Помнится, весь обряд показался мне очень коротким, потому что я переживала нечто похожее на эйфорию.
— «Венчается раб Божий Николай рабе Божией Ольге…» — гудел отец Александр, нас водили вкруг аналоя, и все это длилось не менее часа, но я, переполненная восторгом и умилением, каким-то особым трепетным чувством, не заметила этого. В какой-то момент молнией обожгла мысль: «А кольца?!» Ты ведь ни словом не обмолвился о них. Но тут откуда-то возникли кольца, золотые, обручальные, тоненькие. Мы обменялись ими, глядя в глаза друг другу. Мне и впрямь чудилось, что наши души сочетаются в единое целое. Трудно было переживать такой силы воздействие; казалось, еще немного, я не выдержу и расплачусь. Грудь стеснило так, что невозможно стало дышать… Это было счастье.
Я окончательно опомнилась, когда мы вышли из церкви и направились к дому священника. Я ожидала увидеть матушку отца Александра, женщину почтенного возраста, но нам навстречу вышла румяная светловолосая молодка в платочке, повязанном назад, и с выпачканными в муке руками.
— Это моя Настя, — улыбнулся батюшка.
— Проходите, гости дорогие, — ласково пригласила она, вытирая руки о фартук.
Мы вошли в горницу, я невольно перекрестилась на образа в углу. Все, что происходило со мной в последние часы, казалось какой-то сказкой или путешествием во времени. Однако обстановка дома была хоть и скромная, но вполне современная. Стеллажи с книгами, большой стол с приставленными к нему стульями, ковер на полу. Не было телевизора, зато компьютер одной из последних моделей и хороший музыкальный центр. Стол был накрыт закусками, бутылками с разноцветными наливками. Отец Александр предложил сесть, но я решила помочь матушке и направилась на кухню.
Настя возилась с противнями, засовывая их в печь.
— Я никогда не видела, как готовят пироги прямо в печи, — призналась я.
Настя улыбнулась моему невежеству:
— Это русская печь, она и не то может.
— Как же это происходит? — поинтересовалась я.
Ты знаешь, все, что касается готовки, мой конек. Пирогам я не удивлялась, сама прекрасно управляюсь с дрожжевым тестом. А вот чтобы печь без открытого огня… Чудеса, да и только.
Настя ловко орудовала длинным сковородником, располагая противни там, где только что горел огонь, и попутно посвящала меня в секреты русской печки.
— Лучше всего подходят березовые дрова. Надо подобрать штук восемь поленьев одного размера. Вот таких! — Настя показала на несколько длинных поленьев, лежавших возле притопка на железном листе, прибитом к полу. — Уложить их колодцем: два вдоль и два поперек, и еще раз.
— Что, лезть в печку? — удивилась я.
— Да нет, не обязательно, — засмеялась Настя. — У самого шестка кладете. На дно этого колодца щепочки всякие, бересту очень хорошо — для растопки. Потом берете вот такой ухват, упираетесь им в нижние поленья и проталкиваете всю кладку внутрь. Поджигаете тонкую лучинку и дотягиваетесь до бересты. Она разом вспыхнет. И все, печь топится.
— И что, не надо подкладывать дрова, ворошить угли? — допытывалась я.
— Нет. Если дрова хорошие, прогорят ровно, угли будут тоже ровные.
Настя ловко лепила ватрушки, подготавливая следующую партию.
— А потом?
— Пока огонь горит, можно в чугунах воду кипятить, суп варить, картошку, кашу, запаривать корм для скотины. Кстати, гречка в русской печке получается вкуснющая, без всего можно есть! Рассыпчатая, пахнущая дымком! Я и блины пеку на огне. Вот так ставлю два чугуна рядом и между ними сверху сковородку.
Я удивлялась энтузиазму Насти.
— Разве у вас нет электрической или газовой плиты?
— Да вот же! Но она не сразу появилась. Я успела привыкнуть к русской печке и ни на что ее не променяю. Весь дом обогревает: все комнаты сразу. В старину люди даже мылись в русской печке и спали на ней. Еда в ней сохраняется теплой до вечера. И грибы лучше всего в русской печке сушить, и творог получается такой, что пальчики оближешь! И молоко топленое…
Я подумала, что в нашей жизни так много чудес, которых мы не замечаем. Русская печь — одно из них.
Тут на кухне появилось еще одно чудо: светловолосый мальчик лет четырех. Он уставился на меня, лукаво улыбаясь.
— Что, Петр Александрович, пирожка хочешь? — весело приветствовала его Настя. — На, держи, мое чадушко.
Петр Александрович схватил пирожок и стал жевать, глядя на меня все так же лукаво. Я даже застеснялась его почему-то. Переключилась на русскую печку опять.
— А что же потом, когда догорают дрова? В какой момент можно пироги ставить?
— Да вот, когда уже красные угли остались, их надо разгрести по стенкам. Кто-то совсем выгребает угли, а я нет. Трубу закрываешь, чтобы жар не выходил. На чистый под ставишь листы, то есть противни, с пирогами. Они пекутся в зависимости от жара от десяти до двадцати минут. Следующая партия подольше, им меньше жара достанется.
— И сколько таких закладок можно сделать?
Настя вытянула противни из печи, разложила пироги на блюдах и накрыла их чистым полотенцем.
— Это последняя, — сказала она, закладывая ватрушки в печь и закрывая ее большой железной заслонкой с ручкой. Потом распрямилась и ласково погладила беленый известкой бок печи: — У некоторых и одна партия не пропекается, а для моей и три нипочем. Она у меня труженица, кормилица.
Пока мы разрезали пироги и раскладывали их по тарелкам, я изошлась слюной. Пирог с капустой, пирог с грибами, пирог с курицей. Ну и сладкий, с ягодами.
— Вы, наверное, родились здесь, в деревне? — с уважением спросила я, окончательно проникнувшись к Насте глубокой симпатией.
— Да нет! — рассмеялась Настя. — Я москвичка. Окончила музыкальное училище, собиралась поступать в консерваторию, да вот с Сашей познакомилась. Он старше меня на двадцать лет, а за собой позвал — ни секунды не сомневалась.
Я была поражена, если не сказать больше.
— А как же это все? — спросила я, неопределенно поведя рукой.
— Меня местные бабушки-прихожанки всему научили.
— Настюша, где же пироги? — донеслось из горницы.
Мне о многом еще хотелось спросить у Насти, но вы уже нас заждались. Мы понесли выпечку, Петр Александрович последовал за нами. Усевшись за стол, я тотчас схватила большой кусок грибного пирога и стало жадно его поедать. Ох и вкусно же было! А если учесть, что я сутки не ела…
Настя гостеприимно потчевала нас разносолами. Сил не было остановиться, так все было вкусно: соленые грибочки, огурцы, домашняя ветчина и все остальное. Я даже не сразу заметила, что вы активно выпиваете с отцом Александром. А как же возвращаться? Ты еще планировал загс. Неужели не распишемся? Я не решалась спросить, вы вели какой-то важный и, верно, давний спор. Батюшка вещал:
— Ты говоришь, «свобода художника»! Свободы как независимости не может быть!
— Но ты же сам музыкант! Ну хорошо, бывший музыкант, — горячился ты. — Ты понимаешь, о чем я говорю.
— Понимаю. И ты пойми. Человек по природе своей не может быть независимым, потому что одно из двух: или он сын Бога, или слуга дьявола.
Не давая тебе возразить, отец Александр взял со стеллажа книгу и продолжил:
— Вот послушай, что пишет святой Игнатий Бренчанинов: «Человек не может не быть тем, чем он создан: он не может не быть жилищем, не быть сосудом. Не дано ему пребывать единственно с самим собою: это ему неестественно. Он может быть с самим собою только при посредстве Божественной благодати, в присутствии ее, при действии ее: без нее он делается чуждым самому себе и подчиняется невольно преобладанию падших духов за произвольное устранение из себя благодати, за попрание цели Творца». Так что выбирай, чей ты сосуд: Бога или падших духов. С талантливого человека-то больше спросится — ему больше дано.