Судьбы

Но, как ни странно, проблема со свекровью разрешилась сама собой через три дня. Наталья Викторовна пришла к Вере с пирожками с капустой. Очень вкусными пирожками, просто замечательными пирожками.

— Вот напекла, чтобы ты, дуреха беременная, килькой глазастой не питалась, да Данечку гадостью всякой не кормила.

А Данечка влез на руки к бабушке и играл там с плюшевым медведем. А она прижимала его к себе и целовала белокурую кудрявую шевелюру внука.

— Ты, Вера, не сердись на меня. Я люблю вас, как умею. Может, не так, как оно вам нравится, но люблю. Даньку — так вообще, я все соседкам про него рассказываю, какой он чудный. Сашу-то они все знают. А сын у меня — любая мать бы гордилась. И я горжусь. Замечательный у меня сын: и порядочный, и не алкаш. Как я с отцом его намаялась. Ты и представить себе не можешь. Каждый день либо на дежурстве, либо пьяный. Я его как мужчину не воспринимала и удовольствия никогда никакого не испытывала. Мне соседки говорили: «Ната, у тебя такой муж, ух, какой у тебя муж ядреный. Никогда такого мужчину не встречала». А я никак. Может, потому, что слова их всегда вспоминала о том, какой у меня муж. Они-то лучше знали и чувствовали лучше. Только готовила и стирала ему я, а не они. И с пьянством его бороться пыталась, а они наливали. Чтоб мужику чужому не налить! Я его любила поначалу, Сашеньку родила, думала, счастье… Сын-то и взаправду счастье, а своя жизнь вся под откос. Я ненавидела его потом, мужа в смысле. Люто ненавидела. Как гляну на его пьяную рожу, так чувствую — убила бы. Я ему в борщ пурген подсыпала, чтобы думал, что от водки ему плохо. А не помогало. Пил все равно. Я даже перестала видеть, что мужик-то он красивый: рожа да и рожа. А как Саша вырос и в Томск собрался, так прогнала мужа. И ты знаешь, мне так хорошо стало. Свободно. И дышать ночами можно: и воздух свежий, и перегаром не несет. Думаешь, меня мужчины не видели? Не ухаживали? Еще как замечали. Только моя свобода была ценнее их любви. Я свое отлюбила… Потом часто думала. Почему он? Почему за него пошла, других, что ли, не было? Поняла. Хирург, романтика, полубог. Вот каким его воспринимала, а он — алкаш. И что завязал — не верю, и что зря его вторая жена выгнала — тоже не верю. Не она плохая, а он еще тот подарок. Тебе хорошо, ты не знаешь, что такое с алкашом жить. Сын мой не такой. Повезло тебе с мужем, ты на него молиться должна.

— А я и молюсь, — с гордостью произнесла Вера.

Наталья Викторовна же продолжала:

— Вот внучек — копия Сашенька. Ты занимайся с ним, читай ему, чтобы умнел. Я со своим сыном, знаешь, сколько занималась, и учился он нам с Сашей на радость.

Вере стало смешно и грустно одновременно, сын был похож на нее, а вовсе не на мужа. Но Наталья Викторовна видела так, как хотела видеть, и любила внука именно за то, что в нем разглядела продолжение себя. По большому счету она была просто несчастная баба, которая выживала как могла в такой своей непростой жизни и стала такой, какой стала. Ведь все имеет свои истоки и свое продолжение.

====== Настя ======

Они приехали совершенно неожиданно. Саша не предупредил жену о своем возвращении. Просто открыл двери своим ключом и вошел в дом, держа за руку девочку, такую маленькую по сравнению с ним, но очень похожую на него внешне.

Вера смотрела на них, выскочив из кухни с тарелкой в руке и полотенцем, которым вытирала тарелку. Ей почему-то вспомнилась Козетта из «Отверженных» Гюго.

Немая сцена затягивалась. Вера во все глаза смотрела на ребенка, а та с не меньшим любопытством разглядывала ее. На душе у Веры было необычайно спокойно, необычайно хорошо и светло.

Но каждый опытный врач знает: если все вдруг идет необычно гладко, то это не означает, что жизнь наконец-то наладилась. Просто провидение решило поразвлечься.

Вера была опытным врачом, и Сашины профессиональные данные тоже не вызывали сомнений. А потому оба продолжали молчать, боясь нарушить ту атмосферу, которая возникла в данный момент.

Молчание нарушила Настя:

— Здравствуйте, — произнесла она, — я теперь буду жить с папой, Вас я мамой называть не буду, мне мама так сказала.

— Я рада, что ты приехала, — почувствовав надвигающиеся проблемы, сказала Вера. — Не надо меня называть мамой. Я Вера, просто Вера, и давай на ты. Проходи, сейчас я тарелку на место поставлю.

Она вернулась в кухню и глубоко вздохнула. Нет. Нет простых решений. Трудности только начинаются. Вот как их пережить, как разрешить все возникающие вопросы, и как сохранить семью?!

Опять потянуло поясницу.

Данька вылез из манежа и побежал к отцу, он чуть не стукнул его новой машинкой и сообщил:

— Папа биби.

Саша вошел в кухню с Данькой на руках и обнял жену.

— Вераш, родная, все образуется, она хорошая девочка, мы уже привыкли друг к другу. И вы привыкнете.

— Да, Саша, конечно, привыкнем.

Почему-то совсем в это не верилось, но очень хотелось поддержать его. В голове промелькнула мысль, что жить без него она не сможет и не будет, а потом стало себя безумно жалко, и на глаза навернулись слезы.

А он смотрел на меняющееся выражение ее лица и улыбался.

— Вераш, ты смешная. Ведешь себя совсем по Фрейду. Ты же взрослая девочка, постарайся влезть в ее шкуру и понять. Не осуждать, а понять, а я ее буду воспитывать. Там поле непаханное. Но я не мог иначе!

— Понимаю, что не мог. Я буду стараться. Я для тебя что угодно сделаю…

— Вот и умница. Кормить нас будешь?

— Да, конечно.

И она стала быстренько накрывать на стол. Но грустные мысли не отпускали, а из комнаты доносился детский смех и Данечки, и Насти, да и Саша хохотал вместе с детьми.

И тут она влезла в ту самую шкуру. И поняла, что если бы попала в ситуацию, аналогичную Настиной, то и вела себя совсем точно так же. Вот отказалась же она свекровь называть мамой. И родной она ее совсем не считает, хотя она мать ее мужа, и по большому счету член ее семьи. А девочка видит ее впервые, и кто его знает, что там Галя про нее, Веру, наговорила. Не стала же она Веру расхваливать, судя по их встрече — точно не стала бы.

Так что же она творит? Неужели это ревность? Элементарная ревность к ребенку? Нет, она не Наталья Викторовна, и она не позволит этим чувствам поселиться в ее душе.

Никакой ревности. Только любовь и терпение. Вот что нужно, и тогда они смогут стать близкими людьми. Настя — ребенок, нуждающийся в любви. Вот и все. Все дети нуждаются в любви, и Настя особенно, потому что ее точно недолюбили, и теперь задача ее и Саши — дать ребенку то, чего она была лишена.

Вера все расставила на столе и поняла, что их кухня в пять с половиной квадратов безбожно мала, чтобы вместить четырех человек. Причем для одного стоял чудненький детский стульчик, занимающий добрую половину помещения.

Она прошла в комнату, откуда раздавался смех. Саша с детьми играл на полу, Настя прижималась к нему всем тельцем, а Данька вытанцовывал, смешно и неуклюже двигаясь. Над ним-то они и смеялись, а он тоже — просто за компанию и потому, что ему уделяли столько внимания.

— Ну, вставайте, ребята, кушать подано! — с улыбкой произнесла Вера. — Только сначала мыть руки всем.

— Слушаюсь, великая начальница! — Саша чмокнул ее в щечку.

— Вера, я столько не съем, — произнесла девочка, глядя в свою тарелку.

Вера поставила рядом чистую тарелку.

— Можешь себе отложить и есть столько, сколько захочешь.

Но Настя съела все.

Вот так случились первый контакт и первое взаимодействие. Это был плюс. Но за плюсом тут же последовал минус. Настя сказала, что ее мама велела ей звонить каждый раз, когда она будет недовольна Верой, а потому она просит папу написать ей номер телефона мамы с кодом города — так, чтобы можно было набрать номер в любой момент.

Вере стало больно. Просто больно, и все. Она так старалась, так хотела принять и полюбить эту девочку, а тут оказывается, что та маме своей жаловаться будет. Той самой маме, которая не задумываясь отправила дочь с совершенно незнакомым ей человеком на попечение совершенно чужой женщины, да еще просит звонить и жаловаться.