Судьбы

— Это в нейротравму! — ржал Нилович.

Затем: «Обстоятельства травмы — расчесала в поезде». Тут уже смех стал истерическим.

— Леш, ты осматривал, — говорил, между тем, Юрий Нилович, — и что ты с абсцессом интересного места сделал?

— Отправил в железнодорожную больницу, расчесала, то в поезде.

Дальше шел длинный перечень упавших в люки. В общем и роман читать не дано, достаточно журнала регистрации. Но пришедший следующий мужчина прервал всеобщее веселье.

— Ребята, я тут упал немножко с неделю назад, а мне плохо так, и тошнит и рука отнимается. Гляньте, а!

Выяснили: ветка дерева ему на балкон вросла, мешала очень. Он решил отпилить поближе к стволу дерева, но не достал. Тогда залез на ветку, уселся на нее и… отпилил. Этаж был третий. По его словам он бок поцарапал и головой стукнулся. А так, ничего.

При осмотре бок действительно был скарифицирован и обильно закрашен зеленкой. А вот зрачки оказались совершенно разные, рентген выявил гематому субдуральную, и поехал дядечка в операционную.

Вот так своими ногами пришел, а что дальше будет, один Бог знает. На следующее дежурство тот мужчина привел своего пасынка. Осмотрели его, поговорили. Удивлялись и переглядывались только Алексей с Верой. Нарушения психики настолько очевидные, не заметить было просто невозможно, но не заметили. Никто не заметил. Ни врач в районной поликлинике, ни родители, ни школа, никто. И как-то сам собой напрашивался вопрос — а может, просто не хотели замечать? Спихивали один на другого. А мальчик рос и не получал никакого лечения. Учится плохо — так просто не учит. Пишет, как курица лапой — так не старается. Читает по слогам — так не научили. И никто не сказал матери, что у ребенка проблемы. Да и сама она предпочла их не видеть. Родила и все, а дальше сам вырастет как-нибудь. Главное накормлен, и она его любит. Вон даже от отчима защищает. Написал Алексей свое заключение и отправил их по профилю. Только дойдут ли? И займутся ли ребенком? Никто не знает. А потом Вера снова слушала о том, что врач не всесилен, а главное свою голову никому не поставишь, а жизнь, она штука сложная. Еще она думала о том дне, когда практика окончится, что будет тогда? Они не будут видеться. У нее занятия, и зубрежка. Третий курс — самый сложный. А он? Что он для нее? И что она для него? Почему ее так тянет сюда… к нему? Почему хочется его слушать и слушать? Он ничего ни разу не сказал: где живет, и главное с кем. Думан говорит про семью, Юрий Нилович рассказывает, а он молчит, и они молчат о нем. Даже личных вопросов не задают. Ей, Вере, задают, интересуются, кто с ней дружит, а про него она ничего не знает.

А дальше пришла мысль, что они знают то, чего не знает она, и по тому количеству внимания, что она от него получает, она ему нравится, даже без всякого сомнения нравится. И когда она своим логическим путем пришла к такому замечательному выводу, ей стало очень комфортно на душе.

Она уверовала в свою правду.

====== Перед свадьбой подруги ======

Подходил к концу месяц практики. Сегодня было последнее дежурство. Да, сегодня, в субботу, а завтра, в воскресенье, свадьба Оли. Вера рассчитывала как раз успеть вернуться домой и собраться. На свадьбу она наденет свое выпускное платье оставшееся со школы. Пусть оно ей не нравится, и никогда не нравилось, но мама считает, что так красиво, что девочка должна носить рюши и быть воздушной, и нежной. Совсем не так, как любит Вера. Одежда должна быть практичной и скрывать недостатки фигуры. А рюши и оборки подчеркивают и так слишком большую грудь. Но другого нарядного платья все равно нет, так что и спорить было не о чем. С рюшами, так с рюшами. Не каждый же день она такое безобразие носит. Один раз и потерпеть можно.

В подружки невесты ее не взяли, потому что друг Сергея предпочел ей высокую и стройную однокурсницу Оли — Лену. Лена институт заканчивает, как и Оля. Ей замуж надо, а тут такая партия. Вера же ему все равно не нравится.

Если честно, то и на свадьбу идти не хотелось. Вот не хотелось и все. Но Оля обидится и Сергей ее так просил…

А самое страшное вовсе не это. И все со свадьбой она напридумывала. И не расстроилась совсем, и за подругу рада. Страшно то, что сегодня последнее дежурство. Дневник практики подписан еще вчера, и на это дежурство можно было не ходить. Но не пойти она просто не могла. Она долго думала и решила, что непременно должна поговорить с Алексеем. Ну во всяком случае перейти с ним на ты она точно может. А дальше уж как пойдет. Она привыкла к его присутствию, к общению с ним, его голосу, манерам… К его флирту, к нему самому. Она понимала, что за этот месяц он стал для нее чем-то большим, чем просто друг. Она знала, как называется это чувство, просто боялась самой себе признаться, что это оно… ОНО! Понимаете, ОНО! Алексей стоял на улице у входа в приемный покой. Она опаздывала. Не намного, совсем на чуть-чуть. Проклятый автобус не пришел, пришлось ехать на следующем. Как ругала его про себя, торопила, чтобы быстрей крутил колесами, затем почти бежала до больницы. И тут увидела его. Взяла себя в руки.

— Привет! Неужели меня ждете?

— А что тебя ждать нельзя?

— Можно, нужно!

Он рассмеялся:

— Пошли в приемный, пока тихо.

Она слишком эмоционально рассказывала, как автобус не пришел, как бежала, боялась опоздать… А он смотрел на нее с грустью в глазах.

— Ты приходить-то будешь?! Мы тут уже привыкли к тебе, я привык…

— Я, конечно… я буду, я обязательно буду приходить, Леша…

Он закрыл глаза и улыбался. Сколько всего он собирался ей сказать, было видно невооруженным взглядом, как много…

А она смотрела на него, вытаращив и так огромные глаза в обрамлении пушистых ресниц, и ждала, конечно, ждала тех самых слов… Ох как ждала. Если бы только кто знал, как ждала…

Но если не судьба, то не судьба. Подъехала скорая.

Он обнял ее за плечи.

— Верочка, пойдем. У нас вся ночь впереди. Еще поговорим…

Они так и вышли вместе из ординаторской, он обнял ее. В коридоре стояла беременная женщина.

— Рита, что ты здесь делаешь?

— Пришла на нее посмотреть, не понятно что ли?

Он все еще продолжал обнимать Веру. А она чувствовала, как земля уходит из-под ног…

— Там скорая, я пойду, — высвободилась из его рук и побежала в сторону приемного.

Слезы подступили к глазам, орать хотелось… Безумно орать!!! Но она не могла. Никто никогда не узнает, как больно, как внутри все рвется на части, как страшно, и как… она его любит… Она невероятным усилием воли заглушила внутренний крик, взяла себя в руки и, подойдя к медсестре, спросила:

— Что тут у нас?

А та внимательно разглядывала ее лицо, с такой ехидной улыбкой победителя.

— Вам плохо, Верочка? Что-то Вы бледная.

— Нормально. Так что тут у нас?

— Девочка в коме. Врач где?

— Сейчас подойдет, он видел скорую, там к нему пришли.

— А Рита! Да, она сестра операционная, уже в декрете. Так что они сына ждут, — она продолжала улыбаться, глядя на Веру.

— Так позовите врача! Девочка в коме, а вы тут, медсестры, неизвестно чем занимаетесь…

Вера вошла в смотровую. Ее собственные чувства отступили на задний план.

Девушка лежала под системой, дышала самостоятельно, но в сознание не приходила. Маленькая, худенькая, со спутанными соломенными волосами. Воробушек. В белой, застиранной кофточке и цветастой коротенькой юбочке. Зрачки одинаково расширены, на свет не реагируют, кожные покровы бледные.

Кровь на алкоголь взяли, потому что от нее был слабый еле уловимый запах.

Пока все это делали, пришел Алексей. Сделали рентген. Ничего.

В холле ее ждали друзья. Алексей вышел к ребятам, Вера с ним.

— Что случилось? Только честно, без утайки.

— Она умрет? — спросил один из парней.

— Если, вы подробно расскажите, что там у вас произошло, то она не умрет.

— Гуляли, и она упала, головой стукнулась.

Мальчишка говорил очень неуверенно, явно врал. Но клещами из него правду не вытянешь. Алексей вернулся в палату интенсивной терапии. А Вера попробовала добиться от ребят, хоть что-то похожее на правду. Но добилась лишь то, что они собрались и ушли от греха подальше, и бросили свою подружку. Единственно, что она выяснила, что зовут ее Наташа и ей четырнадцать лет. Она вошла в палату.