Страница 11 из 13
– Да что уж теперь… – бабушка слабо улыбнулась, – я ведь знаю, каково тебе с матерью, с ней лучше не спорить… Ты вот что… – слабой рукой она пошарила под подушкой и протянула Маше скомканную бумажку, – вот тут адрес отца твоего и телефон. Если захочешь, сама ему позвони. Ну не сейчас, так потом…
Маша не глядя сунула листок в карман джинсов. Бабушка внезапно побледнела до синевы и схватилась за горло.
– Плохо мне… – прохрипела она, – воздуха нету!
Перепуганная Маша кинулась к телефону. Приехавшая «скорая» забрала бабушку в больницу, потому что за одинокой старушкой некому было ухаживать дома.
На следующий день Маша пошла в больницу. Для того чтобы у бабушки были сносные условия, требовалось много денег. Маша быстро истратила все, что у нее имелось, залезла в сервант – там лежали деньги, выдаваемые Дарье Ивановне на хозяйство, продала по дешевке плеер и «наладонник». Деньги улетали, как в трубу… Тогда Танька Соловьева согласилась взять за четверть цены новую кожаную куртку, которую мама привезла Маше из Италии.
Бабушка пролежала в больнице всего неделю и умерла ночью, не приходя в сознание. Маша явилась домой в четыре утра, до того она сидела в пустом больничном коридоре, ожидая, что выйдет сестра и скажет, что с бабушкой все кончено. А когда это случилось, Маша побрела домой пешком через весь город, удивительно, что с ней ничего не случилось глубокой ночью.
А дома в это время разразился жестокий скандал. Мать вздумала требовать отчета у Дарьи Ивановны по поводу хозяйственных денег. Та не стала покрывать Машу – относилась она к девчонке в общем неплохо, но в хозяйские дела предпочитала не вмешиваться. Дарья Ивановна рассказала хозяйке, что Маша продает вещи и где-то пропадает целыми днями. Она была полностью в курсе истории с курткой – Танька Соловьева ничуть не скрывалась, носила дорогую вещь с большим удовольствием и к Маше в ней заходила.
К появлению Маши мать уже полностью уверилась, что дочка связалась с плохой компанией, принимает наркотики и едва ли не грабит прохожих на улице.
Увидев дочь – бледную, трясущуюся от холода, с дикими глазами, мама сочла, что у Маши ломка, и ринулась принимать меры. Не тратя времени на пустые разговоры, она залепила Маше здоровенную пощечину тяжелой рукой. Маша сползла на пол прямо в прихожей и затихла, так что весь гневный монолог матери прошел мимо ее ушей.
Остыв, мать поглядела на Машу более внимательно, да тут еще соседи постучали в стенку, интересуясь, что за крики доносятся из квартиры Галкиных в четыре часа утра. Мама перенесла Машу на диван и, раздевая, обнаружила справку из больницы.
Похороны бабушки мама взяла на себя, то есть заплатила агенту, который и занимался всей организацией. Денег мать не пожалела, как сказала Маше тетя Валя. Она тоже очень постарела, сгорбилась, ходила с палочкой, в каких-то жутких ортопедических ботинках. Народу было мало – Маша с матерью, две соседки. Всем заправлял агент в черном костюме, с дежурно-скорбным выражением лица.
Маша все эти дни находилась в прострации. Она все делала, как велят, но ничего не чувствовала. И все время молчала.
– Ну и гадина же ты! – тихо сказала тетя Валя маме после того, как все кончилось. – Хотела бы пожелать тебе самого худшего, да вот ради нее не буду! – она указала на Машу.
Мама ничего на это не ответила, только смотрела холодным, колючим взглядом. Тетя Валя плюнула на капот черной «ауди», ожидавшей маму возле ворот кладбища, и пошла прочь, тяжело опираясь на палку. Водитель Михаил Петрович только головой покачал.
Мама взглянула на часы и заторопилась.
Маша перестала ходить в школу, она целыми днями лежала на диване, бездумно глядя в потолок, отказывалась от еды, предлагаемой Дарьей Ивановной, не слушала музыку, не смотрела телевизор – просто молчала, и это молчание наливалось в комнате свинцовой тяжестью, скапливалось в ее душе. Мама приходила поздно, очень усталая и взвинченная: что-то у них там, в торговой фирме, происходило – не то дела шли хуже, не то, наоборот, фирма расширялась, Маше это было совершенно неинтересно.
Она перестала спать по ночам – просто лежала без сна и напряженно думала. Кто она такая? Нелюбимый, никому не нужный ребенок. Нужна ли она маме? Конечно, нет, в противном случае разве мама вела бы себя с ней так? Всю свою жизнь Маша слышала от мамы только недовольные замечания: «Отстань! Не мешай! Не приставай со своей ерундой! Ты разве не видишь, что мать занята!» Ни разу в жизни мама не сделала дочке никакого подарка без повода, никогда не было в жизни Маши никаких сюрпризов, когда родители заранее готовятся, выясняют, что хотели бы получить их сын или дочь, покупают это и искренне радуются, глядя, каким восторгом загораются глаза их чада при виде заветного подарка. Маме ничего такого просто не приходило в голову. Есть у Маши все, что нужно, – и ладно.
Раньше была бабушка, она Машу любила, ей доставляло удовольствие Машино общество, но мама сделала так, чтобы теперь не осталось никого, Маша одна, совсем одна в этом мире. И в ночь смерти бабушки, в самую страшную ночь Машиной жизни, мама встретила ее руганью и пощечиной.
Такие мысли посещали Машу каждую ночь, и однажды она нашла в ящике на кухне упаковку димедрола и проглотила все двенадцать штук таблеток, запивая их водой прямо из чайника. Посидела немного, глядя в окно на пустой темный двор, на деревья с голыми черными ветвями, на обледеневшие машины. Скучно… Пусто и одиноко… Все пройдет, сказала бабушка и погладила Машу по голове…
Маша сгорбилась на стуле и надолго затихла.
Когда она снова повернулась к окну, на дереве с оранжевыми ветвями сидел кот. Кот был совершенно зеленый. У кота было шесть лап.
«Так не бывает», – в ослабленном сознании мелькнула последняя здравая мысль, Маша схватила чайник и бросила его на пол.
Мама проснулась от грохота, и Маша, прежде чем окончательно отключиться, успела показать ей пустую упаковку от таблеток.
Она пролежала в больнице больше месяца. Условия там были отличные, доктора и сестры относились к ней ласково – мама не пожалела денег. Маше поставили диагноз – нервный срыв после смерти бабушки, лечили легким успокоительным и разными процедурами. Однако после месяца такого лечения особенных сдвигов не наблюдалось – Маша по-прежнему оставалась в депрессии, мало говорила, мало ела, ничем не интересовалась. Ее показали консультанту – старому профессору с седыми кустистыми бровями. Профессор поглядел на Машу, почитал историю болезни, удалил сестричку из кабинета и сказал Маше, чтобы перестала валять дурака. Хватит мучиться детскими обидами, пора повзрослеть.
– У тебя вся жизнь впереди, а ты хочешь ее начать с психушки? – громко спросил он. – Туда, милая, ты всегда успеешь. Вот еще месяц-другой тут проваляешься, будет поздно школу заканчивать, год пропадет, отстанешь, друзей потеряешь.
– У меня нет друзей! – излишне резко сказала Маша.
– А кто в этом виноват? – не растерялся ее собеседник. – Ты сама отталкиваешь от себя людей, уходишь в себя, как в раковину, и ничем не интересуешься! Девочка, ты должна сама себя преодолеть, тогда все наладится!
После продуктивной беседы с доктором Маша осознала, что ей давно уже надоело тосковать, к тому же пришла весна и захотелось на улицу. Профессор вызвал еще в кабинет маму, и долго оттуда раздавался его сердитый бас. Криком-то маму было не взять, она на своей работе всякого повидала, могла человека одним словом, что называется, по стенке размазать. Профессор, как умел, пытался объяснить маме ее поведение. Объяснить-то он объяснил, и мама кое-что поняла, вот только переделать себя у нее не получилось. Да Маше этого уже и не требовалось.
Они все так же мало разговаривали по вечерам, только теперь это Машу не задевало нисколько. Она быстро догнала сверстников в учебе, сдала выпускные экзамены без троек и решила поступать в Университет искусств на искусствоведческий факультет. Она ждала от мамы резкого отказа – обучение там было платным и, по маминым меркам, совершенно бесполезным. Что это за профессия – искусствовед? Ни денег приличных, ни перспектив… Но мама только пожала плечами и сказала, пускай Маша делает, что хочет.