Внук котриарха

– Шонхайд, – подала зычный голос рубенсовская великанша, – все мы знаем, что может натворить котенок. Не волнуйся, ни один уголок картинных галерей и музейных залов не останется неизученным.

– Спасибо. Я на вас надеюсь. Богарди, приступайте. – Шона грациозно махнула хвостом и вышла.

Теперь нужно навестить обычных котов.

Основная их популяция обитает в дворцовых подвалах. Малообразованные, ушлые, редко – с зачатками культурного воспитания, живут они вольной опасной жизнью, мало интересуясь сокровищами, хранящимися во дворце. Шляются по территории, пристают к посетителям, требуя ласки и угощения, некоторые даже вполне успешно подрабатывают фотомоделями, не за еду – за славу. Во дворец им вход был воспрещен, да они и не стремятся приобщиться к миру искусства. Если же кому-то удаётся прошмыгнуть мимо охраны и он, ошалевший о радости, попадает в одну из картинных галерей, то лучшее, на что способен дворовый кот, застыть на пару секунд перед каким-нибудь особенно впечатляющим натюрмортом, а потом попытаться подскочить как можно выше, чтобы стянуть с картины рыбу или кусок мяса.

Ни строгие увещевания, ни мягкие воспитательные беседы исправить положение не помогают, поэтому примерно столетие назад Снотра решила заняться важнейшим гуманитарным образовательным проектом. Разработала оригинальную методику, подготовила цикл лекций, даже изобрела новый вид фантомов для демонстрации прямо в воздухе необходимых копий картин. С тех пор раз в неделю дворовое хвостатое сообщество собирается на ее лекции. Зимой – в подвале, летом во дворе на травке. Поскольку среди дворовых происходит постоянная внутренняя миграция, и тягу к знаниям у новичков каждый раз приходится вызывать заново, курс лекций не обновляется десятилетиями. Снотра от этого однообразия сильно тоскует, но марку держит.

Разделение кошек на дворовых и дворцовых произошло еще при Екатерине Второй, в её время по Зимнему дворцу на вполне законных основаниях разгуливали только царицыны любимицы – русские голубые. После Екатерины практически у всех русских царей и их детей тоже были коты. И у Николая Первого, и у всех Александров, и у Николая Второго.

Особую память оставил о себе котенок цесаревича Алексея. Рыжего с белыми пятнами Зубровку Алеша привез из-под Могилева, где был с отцом на военных учениях. Сначала по настоянию цесаревича – пусть мышей от картин отгоняет – Зубровку поселили тут, во дворце, о чем немедленно пожалели: котенок летал по Эрмитажу, сшибая все, что подворачивалось, и разбивая все, что можно было разбить. На поиски и поимку сорванца бросалась вся челядь, цесаревич даже в ошейник с колокольчиком его обрядил, чтоб хотя бы по звуку узнавать, где тот носится. Все зря. Только кинутся на звук разбившейся статуэтки, тут из другого зала визг и лай – Зубровка уже дерется с французским бульдогом княжны Татьяны – Ортино. Прибегают на бульдожий вой – поздно: котенок совсем в ином месте гоняет сиамского кота другой княжны – Марии.

После того, как котриатору представили список дворцовых ценностей, уничтоженных Зубровкой, котенка наказали ссылкой в Царскосельский дворец, где в то время жила императорская семья. Цесаревич, конечно, дружку обрадовался. Но, как рассказывали, Зубровка и там много черепков оставил.

Однако все же российские самодержцы, как ни странно, больше любили собак. Отчего? Кэльфам абсолютно ясно: собак любить гораздо проще. Они понятнее, тупее, искренность их сродни глупости, ну и человек рядом с собакой чувствует себя истинным царем природы, способным повелевать, укрощать, обучать. С кошками все иначе. Все ровно наоборот. Ни одна кошка никогда не подчинится человеку полностью. Разве что иногда станет делать это для вида. Жаль, люди редко смотрят в кошачьи глаза, жаль, многое могли бы узнать и о себе, и о мире.

С дворовыми поговорит Снотра. А вот с дворцовой «элитой», как сами себя именуют несколько особей, занимающие лестницу рядом с хозотделом на втором этаже, надо непременно пообщаться. Их тут всего пятеро: четыре кота – Портос, Фигаро, Бен Ладен, Батон и кошка Ника, но наглости и самодовольства этой пятерки хватит на сотню обычных хвостатых. Над их обиталищем реет рекламный слоган: «Noli tangere circulos meos» – не тронь мои круги, иначе говоря: лучше не лезь – схлопочешь. Кто-то из студентов Репинки постарался.

Элита, конечно, не знает, а Шона отлично помнит: точно эти же слова начертал на своде эрмитажного подвала, в котором жил во время страшного Фимбульветера, архитектор Александр Никольский. Голодный, при свете свечи, он зимой сорок второго чертил Арки Победы, через которые должны были пройти воины-освободители, разорвавшие блокадное кольцо. «Noli tangere circulos meos» – «не тронь мои чертежи»! Эти слова Архимеда, обращенные к римскому воину, своему убийце, Никольский адресовал новым варварам, пытавшимся покорить Петербург.

Шона подошла, вежливо поздоровалась. Толстый белый Батон не отреагировал вовсе – полное отсутствие воспитания. Ника вскочила, взъерошилась, сверкнула желтыми сонными еще глазами, готовясь в любой момент отстоять свое привилегированное положение, узнав Шону, сменила гнев на безразличие, хорошо, задом не повернулась. Огромный пузатый увалень Портос сладко потянулся, чуть не свалившись со ступеньки, перевернулся на живот, сделав вид, что готов выслушать гостью. Фигаро же с Бен Ладеном, моментально сообразив, что намечается занятное приключение, уселись рядышком, обернувшись хвостами, выставили острые уши: внимаем.

О пробуждении Сохмет и возможных последствиях этого события элита понятия не имела, как, конечно, и о пропаже Мимира. Шона постаралась быть краткой и предельно понятной, избегая исторических подробностей и угрожающих ассоциаций.

– Так она не собирается перебираться сюда? – полюбопытствовала Ника.

– Думаю, она здесь просто не поместится, – грустно пошутила Шона.

Ника прикрыла глаза и свернулась клубком, давая понять, что аудиенция окончена. Батон по-прежнему сладко спал.

– Война, – утвердительно кивнул Бен Ладен, мгновенно почувствовавший себя вожаком. – Отлично. Надоело дворовых гонять. Никакой радости от побед. Трусы и подхалимы. Сильная, говоришь? Коварная? Посмотрим. – Он спрыгнул на площадку, явно намереваясь приступить к боевым действиям немедленно. – Фигаро, Портос, вы со мной?

Портос, улыбаясь, погладил себя по животу, показывая, что сильно объелся и к стремительным рейдам пока не годен.

Фигаро сомневался. Похоже, из всей элиты он оказался самым умным.

Шона, понятно, не стала останавливать Бен Ладена доводами о силе и могуществе Сохмет, все равно бы не поверил.

– Я как раз пришла попросить вас о помощи, – кротко улыбнулась она Бен Ладену. – Учитывая ваш боевой опыт и несомненные героические заслуги, мы просим вас возглавить операцию, назначенную на утро полнолуния. Вам хватит суток, чтобы привести в боевое состояние дворовых? Обучить их элементарным навыкам ближнего боя и обороны? Наша цель состоит в минимизации числа жертв.

Бен Ладен приосанился, высокомерно задрал голову.

– Ты сомневаешься?

– Ни в коем случае! Иначе бы не пришла. И еще одна просьба: чтобы не рассекретить операцию, ни одна дворовая кошка не должна в течение этих суток переступать порог Дворца и тем более пытаться проникнуть в Египетский зал. Сохмет умеет считывать информацию.

– Понял, – важно кивнул Бен Ладен. – Когда приступать?

– Как только Снотра закончит лекцию.

– Я пока сбегаю, посмотрю, что там, в зале! – заерзал Фигаро.

– Сидеть! – взревел Бен Ладен и вмазал когтистой лапой соседу по загривку. – Сказано: ни шага в зал! Задушу!

– Фигаро, – повернулась к испуганному коту Шона. – К вам у меня отдельная просьба. Поскольку вы в совершенстве владеете умением незаметно просачиваться в самые недоступные места, помогите найти Мимира. Шедевральные уже ищут его, но, как вы знаете, по служебным и хозяйственным помещениям они не специалисты, для вас же во дворце тайн нет. Не возражаете? – повернулась она теперь к Бен Ладену, демонстрируя несомненный пиетет перед предводителем.