Без имени...

- Так и рождаются легенды про фей... Крестных, и так далее...

- Да, наверное.

Внутренний дворик был прекрасен. Среди шумного города, каменных строений - там, где не было ни одного дерева на улице, - внутри он хранил в себе яблочный сад, витую ажурную лесенку - и смутное, внеземное очарование. Деревья, сейчас заснеженные и замерзшие, тихо и уютно смотрелись на фоне темного уже неба. И снег всё падал и падал...

Милица провела Фанни через занесенный снегом двор. Остановилась перед небольшой дверцей, основательно заваленной снегом. По-видимому, та вела в какое-то служебное помещение.

- Подожди, - она оттащила Фанни немного в сторону от входа. - Поговорим напоследок... Давно хочу спросить, что у вас с Неназываемым?

Фанни растерялась.

- Ну... С точки зрения современных людей... Ничего. Абсолютно ничего. Наверное, можно сказать, что мы - друзья.

- Друзья? - Милица слегка приподняла верхнюю бровь, и посмотрела на Фанни скептически. - Ну, уж нет. Это я и Неназываемый, к примеру, - друзья. Он выдергивал меня не раз из сложных... Гм... Переделок. Мы с ним не раз вели душеспасительные беседы за кружкой кофе. Но я для него - не женщина, а радистка Кэт. Образно выражаясь. Боевая подруга, в общем. Но вот на тебя... Я же вижу, как он смотрит.

- А почему... Этот вопрос вам интересен? - спросила Фанни, неожиданно для себя самой перейдя на "вы".

- Ну... Знаешь ли, я очень давний друг Неназываемого. И мы с ним во многом похожи. Такие, как мы, устанавливают предел между своим внутренним миром и миром внешним. Или же, он устанавливается сам. А любовь... Для нас всех, я думаю - имея в виду теперь и себя, ведь я... Уже пережила свои собственные похороны... Так вот, для нас любовь внешняя, со всеми её внешними проявлениями, - в общем-то, давно уже не интересна. Правда?

- Да.

- А внутренний мир, тот самый, в который мы никого не пускаем - он весьма изолирован. Мы - люди внутреннего мира. И если вдруг, неожиданно, любовь прорастает в нас, она идет оттуда. Изнутри; и настолько глубоко изнутри, что я соглашусь даже с верой в существование прежних жизней. Родство души рождается изнутри, и от него никуда не деться. Не уйти, не разминуться. Ведь правда?

- Быть может...

- Вы связаны душами, и можете говорить об этом, или же - никогда не говорить об этом... Ведь слова не имеют для вас никакого значения. Не правда ли? Или... Зачем я спрашиваю об этом? Знаешь ли, всё это... Внушает мне некоторую надежду. На то, что я... не останусь живой мумией. Что чувства и радость огорчения и боль живых... Слишком сильные, чтобы от них отмахнуться - не исключение из правила; что вы все... Тоже такие же сентиментальные, не лишенные чувств "ненужных" и далеких от дела, но... Таких человечных...

- Это... Действительно важно для вас?

- Несомненно; я ведь вступаю в новую эпоху своей жизни... Знаешь, милочка, женщины - они такие женщины... Когда-то, во время войны, разрухи, потери документов, я... Даже умудрилась уменьшить себе возраст... Так, немного: всего лишь лет не пятьдесят. Об этом даже Неназываемый не знает. И... знаешь ли, этого мне было достаточно, чтобы действительно стать моложе, душой и телом. А сейчас... Сейчас мне нужно просто стать... иной. Навсегда.

- Это... Совсем не обязательно, - шепнула Фанни.

Милица, неожиданно и порывисто, крепко её обняла.

- Прощай, мой хороший! Извини за все эти вопросы, высказанные и не высказанные... Прощай, маленькая моя!

- Почему именно прощай?

- У меня есть предчувствие, что я вас теперь увижу весьма не скоро... Он, как всегда, играет в свои страшные игры, а ты... Ты поедешь за ним.

- Но, даже если так... Мы же ещё встретимся?

- Он не первый раз пропадает на моей памяти... И обычно исчезновения длятся лет пятьдесят... Это - такой срок, за который... Мы становимся иными людьми. Настолько иными, что приходится как бы знакомиться заново. Часто, говорят, мы даже физически меняемся: иным становится цвет глаз, волос, черты лица, походка... Ты, наверное, уже понимаешь, что у нас всё не как у людей... Внутреннее меняет наше внешнее, не наоборот. Впрочем, потому мы... И не стареем. Мы не даем себе состариться внутренне... Даже, если имеем морщины, живот, - мы тогда боремся со старостью тела, и преодолеваем её.

- Не знаю, внутренняя ли это работа. Или - просто какое-то чудо. До сих пор не знаю, - заметила Фанни.

Дверь Фанни открыла, когда осталась уже одна в этом тихом дворике. Далее, миновав тесную прихожую, она пошла по темному коридору, и вышла на свет, к небольшой комнатке. Её встретил и приветствовал пожилой человек, которого Милица предупредила о приходе Фанни. Он был одет в рабочую одежду и держал в руках старинный механизм - и, казалось, никак не мог с ним расстаться. Он представился:

- Я - Павел... Фанни, вы не могли бы подождать немного? Я скоро закончу. Посидите пока немного, выпейте чаю, - предложил он.

Фанни осмотрела комнату. В которой везде - не только на полках, но и на креслах, на столике - везде были книги или старые журналы. А также, какие-то ящики со всякими старинными предметами, значками, коробочки и механизмы.

Заварив чай, Павел присел за тот же стол, за которым сидела Фанни. Лампа, что стояла на столе, теперь освещала сильнее то, что и ранее было у музейного работника в руках.

- Это... Часовой механизм, сработанный самим Кулибиным. Случайно попал ко мне в руки, и я пытаюсь с ним разобраться. Мне осталось совсем немного, и...

Он не договорил, потому что уткнулся в лежащий на столе журнал, прочел несколько фраз, и перелистнул страницу. Через некоторое время, на которое он полностью углубился в чтение, он снова перелистнул страницу, и сказал с сожалением:

- Жаль... Далее текст оборван. Хорошо, что я всегда несколько дел выполняю, одновременно: иначе расстроился бы...

Положив часовой механизм на стол, он взял лупу, какой-то инструмент, и закрутил в механизме пружинку. Потом он еще куда-то нажал, что-то там, внутри, щелкнуло, затем раздалось ритмичное тиканье.

- Получилось! - радостно, по-ребячески, вскрикнул Павел. Потом потянулся за своей кружкой. Чай оказался крепким и несладким, но Павел предложил Фанни ещё и пряники.

Выпив кружку чая, он, наконец, повел Фанни какими-то коридорами; потом по винтовой лестнице они спустились в подвал.

Там пахло плесенью, старым деревом, лаком, патиной металла; Павел осветил их путь небольшим фонариком.

- Здесь, в этом подземном ходу, давно ничья нога не ступала, - сказал он.

Фанни споткнулась о что-то, наверное, о спинку кресла; под ногами много чего валялось.

- Осторожно, - сказал Павел, придержав её под локоть.

В подземном проходе не было ничего; лишь каменная кладка стен, голая земля под ногами. Стены были целы; нигде ничего не осыпалось. Но, когда, наконец, последовала лестница наверх, Фанни вздохнула с облегчением.

В музее Набокова Фанни встретила маленькая, сухонькая старушка, которая совершенно не удивилась её появлению здесь в такие вечерние часы, когда музей давно уже не работал, и внешняя входная дверь была закрыта. Это была, скорее всего, вахтерша.

- Следуйте за мной, - сказала она Фанни.

Они прошли сложными ходами запутанных служебных помещений и оказались перед старинной дверью. Работница музея открыла эту дверь ключом и сказала:

- Здесь давно никого не бывало. Очень давно. Власти не знают о существовании комнат: их нет на плане. Мы, насколько могли, навели здесь порядок к вашему приходу. Чтобы вы не дышали пылью. Постельное белье застелите сами; оно в шкафу.

- Спасибо, - поблагодарила Фанни.

- Об этой комнате... Почти никто не знает. Даже из наших, - старушка протянула ей ключ и спешно удалилась.

Фанни вошла и ахнула. Дверь за ней сама закрылась. Комната была обставлена только старинной мебелью; плотные шторы наглухо закрывали высокое окно. Лепные украшения, позолота, инкрустированный разными породами дерева пол - все выглядело так, будто было абсолютно новым. Справа был камин, у окна - стол, резной, со множеством ящичков и подставок для книг. На нем стояла зажженная свеча. За дверью справа, за камином, Фанни обнаружила дверь в санузел и ванную комнату. Дверь у стены слева была приоткрыта; там была спальня с диваном, кроватью под балдахином, с несколькими шкафами и зеркалами.