Страница 180 из 186
- Нет, оставайся в них, — сказал он и отстранил мою руку, а потом потянулся, чтобы захватить один мой набухший, вздыбившийся сосок ртом. От яростных прикосновений его губ к обеим моим грудям, меня затопила волна жара, а он все продолжал усердно дразнить их, сильно посасывая и покусывая, и держалась уже из последних сил. Потом его губы прожгли себе путь вниз по моему животу, пока он не добрался до резинки моих трусиков, которые он сорвал с меня с гораздо менее деликатно, чем снимал платье. Я уже была готова проинформировать его, что и белье на мне создал Цинна, но потом решила, что это будет наименьшая из возможных жертв, учитывая то, что он собирался со мной сделать.
Спустившись еще ниже, Пит, будто изголодавшись, жадно зарылся в мои складки. Все происходило бурно и шумно, и я чувствовала, что уже на грани от такого его напора. И подняла бедра, давая ему более широкий доступ, но он удержал меня на месте, взявшись рукою за живот, и мягко потянул там за губы, прежде чем засунуть внутрь язык. Когда же он вставил в меня пальцы и задвигал, я схватила его за волосы, и кончила, сотрясаясь в жестоких конвульсиях, а он все не прекращал движения. И не спешил сам в меня войти, как делал прежде, чтобы ощутить себя во мне, но позволил волнам достигнуть пика, не отводя губ с моего клитора, продляя мою сладкую агонию, пока мои ноги не превратились в два вялых, лишенных костей отростка, распростершихся возле его головы.
Лишь тогда он двинулся вверх по моему телу и медленно взял меня. Он никуда не спешил, целуя мою шеи и плечи, дрожа от того, что так долго откладывал свое удовлетворение. С намеренной неторопливостью, держа все под контролем, он входил в меня и выходил, и его длинные, размеренные удары внутри меня напоминали томные ласки. Его руки двигались по поверхности моего тела, пальцы зарывались в тщательно заплетенную косу, от которой уже мало что осталось. И он придерживался этого похожего на медленную пытку ритма, пока мое тело вновь не пробудилось и не задвигалось с ним в такт, а мои руки не начали кочевать по его коже. Мои губы оставались в плену его губ, и я ощущала на них свой собственный вкус, но я была полностью захвачена тем, как мы с ним были соединены, и тем, как его руки размечали мое покрытое шрамами тело. Мы принадлежали друг другу — причем давно, может быть, с того самого дня, как я, изголодавшаяся, мокла под дождем, и он связал себя со мной, так же, как и сегодня — с помощью обожженного в огне хлеба. А потом он ускорился, его толчки стали настойчивыми, и он сделал это снова — сделал меня своей — и я крепко за него держалась, пока его руки и бедра двигали нас все ближе к краю пропасти блаженства. И я уже не могла сдержать стона, когда он, подхватив меня за ноги, закинул мои лодыжки себе на плечи. Он расцеловал их и принялся гладить косточки над ступнями, под которыми мою гладкую кожу обвивали кожаные ремешки сандалий.
Кожа Пита уже блестела от обильно выступившего пота. Взяв меня за руку, он поместил ее между нами, на мое сокровенное местечко и попросил: «Поласкай себя». Так я и сделала, задвигав согнутыми пальцами, как я давно уже научилась делать порой в моменты, когда мы были с ним вместе, тем более что я уже вся набухла там от его прежних ласк. И в мгновение ока я почувствовала, что это приближается, мое освобождение, так тесно связанное с ним. Пит выпустил мои ноги и уперся ладонями в матрас по обеим сторонам моей головы, и стал входить в меня уже со всей силы. Его тело выгнулось надо мной дугой, он подался назад, рванулся вперед и снова отступил, и силой закусив губу, дожидаясь меня. И мою плотину друг прорвало, я дернулась к нему и очистительный оргазм волнами затопил мое тело. Ощутив эти волны, он перестал себя сдерживать, и задрожал, извергаясь, отдавая мне всего себя. Я вцепилась в него, когда он дернулся от сладострастного изнеможения, и не выпускала, пока последний из его толчков, сопровождаемых плавным разливом тепла в моем животе, не стих.
Медленно, после того, как мы долго-долго постепенно замедляли наше дыхание, я снова спустилась с небес на кровать, и ощутила, что лежу головой на подушке, и что Пит зарылся лицом мне в шею. И я заново все вспомнила, как и почему мы поженились. Мы могли бы еще дополнить наше соединение еще и официальным документом, но для нас мы уже были неотделимы друг от друга, связанные воедино древним обычаем нашего Дистрикта, который Капитолий пытался стереть с лица земли, но не смог. Пит был моим мужем, я — его женой. И я прокатывала эти слова в голове, пока не ощутила, что Пит пошевелился и приподнялся на постели.
Будто прочитав мои мысли, он улыбнулся мне и вымолвил:
— Привет, жена.
Я тоже вяло улыбнулась, что говорило о поборовшем мои душу и тело бесконечном удовлетворении:
— Привет, муж.
Пит покраснел от удовольствия, наклонился к моему уху и произнес:
— Моя жена.
Я понимающе кивнула, решив ему подыграть. Действительно, всякий раз, стоило нам произнести эти слова, между нами вспыхивали искры.
— Мой муж.
— Жена.
— Муж.
— Жена.
— Муж.
И мы покатывались со смеху смеха, пока не повалились друг на друга без сил. У нас был целый солнечный день впереди, и я упивалась перспективой прожить его на полную.
— Что скажешь, муж? Надо ли нам искупаться перед обедом? — спросила я, глядя в его озаренные золотым светом глаза, и эти бездонные синие озера зажмурились от счастья.
— Мне кажется, это отличная идея, жена. Хотя я не уверен, что это можно будет назвать обедом. Скорее, полдником.
Приподнявшись на локте, я снова поглядела на него.
— Какая разница, муж. Озеро рядом, и я мечтала в нем искупаться уже давным-давно.
— Пусть тогда это будет первой мечтой моей жены, которую я исполню. Первой из множества других, которые я хочу воплотить в жизнь все до единой, — сказал он тихо, касаясь мешанины из торчащих во все стороны прядей и остатков косы у меня на голове.
— Знаю, что все у тебя получится. Ты и так все время это делаешь, — прошептала я, полностью захваченная этим потрясающим моментом. Я уже знала, что никогда его не забуду, даже если позабуду все остальное, то, как послеполуденное солнце, светившее из-за его плеча, превратило его белокурые волосы в сияющий золотой ангельский нимб, и как мне показалось, что это свечение исходит от него самого.
***
Это был уже не океан, хотя небо все так же переливалось захватывающим многоцветием, всеми оттенками и полутонами, напоминавшим ожившую в красках музыку. Под ним простиралось поле, и ветер, который его овевал, был так же нежен, как мое имя, слетевшие в этот вечер с губ Пита. После того, как мы весь день провели, плескаясь в озере, а за ужином, возможно, слегка перебрали шампанского.
Поле походило на нашу Луговину, на которой в высокой траве тут и там золотились одуванчики. От счастья у меня стеснило сердце — и так, как будто сама мысль о нем оживляла, передо мной явился Финник, продираясь сквозь высокую траву и держа в руке букет белых, пушистых одуванчиков.
— Когда я был маленький, — начал он, как будто мы лишь ненадолго прервали нашу с ним беседу, — мама говорила мне, что стоит загадать желание и подуть на белый одуванчик, желание сбудется. Но нужно дуть как следует, чтобы все до одной пушинки улетели. И я каждый вечер торчал с братьями и сестрами на поле и дул, дул, пока сам не поверил, что все мои желания сбудутся, — сказав это, он мне подмигнул. И я в красках вообразила себе маленького медноволосого мальчика, который бежит вдоль полосы прибоя, наполняя воздух пушистыми крошечными зонтиками, а стебельки одуванчиков трепещут на морском ветру.
— Не знала, что у тебя были братья и сестры, — ответила я, и ощутила укол вины за то, что не удосужилась в свое время побольше узнать о его прежней жизни. А еще, что так и не проведала его малыша и не утешила его вдову — женщину, которую он так любил.
Будто прочитав мои мысли, Финник улыбнулся:
— Энни будет рада тебя видеть, когда бы ты к ней не собралась поехать. Все они будут тебе рады. Даже Джоанна, — и он зашелся от смеха. -Да и ты готова теперь в конце концов. Поэтому мы о очутились на этом лугу.