Последнее лето

Когда на следующий день он, наконец, собрался проведать старушку, она сама пришла в контору - попрощаться.

- Спасибо вам, голубчик, за все, - устало опустившись на стул, поблагодарила она. Нынче она была еще тише, глаза из-под черных роговых очков смотрели ласково и грустно.

- Походили?

- Да... У Суры постояла. Там купальня у нас была, мостки... С вязами поздоровалась... и попрощалась тоже.

Когда меня сюда впервые привезли, они уже такие были.

Как все изменилось - и поселок, и люди, - говорить не стану. Вы сами знаете. А мне вот, видите, - вязы...

Аносова взглянула на директора, объяснила:

- Только не думайте, пожалуйста, что всего этого мне жаль... Жалко мне здесь одно: собственную молодость. Ее, голубчик, всегда почему-то жаль...

Тарас Константинович проводил ее до машины, наказав Петру усадить в поезд, и через пять минут, вернувшись в кабинет, сразу же забыл о ней.

Красный, возбужденный Забнев кричал по телефону, гневно размахивая рукой, - обычно прислоненные к столу костыли его валялись на полу.

- Яблоки отказались принять, - обернулся он к директору. - Нате вот, потолкуйте с ними!

Тарас Константинович чертыхнулся, схватил трубку.

Началось!

9

Накануне, пока обзванивали трест, управление торговли и всякие торги, городской, хлебный, военный и еще черт знает какие! - Тарас Константинович сорвал голос. Добиться удалось немногого: яблоки первого сорта, и то после крика и угроз, приняли третьим. Беда даже была не в этом отдельном случае, а в том, что и на ближайшие дни обстановка оставалась такой же катастрофической. Не понадеявшись на поставки в достаточном количестве местных фруктов, многие торговые организации, как выяснилось, заключили дополнительные договоры с совхозами южных районов страны. Поставщиками те оказались пунктуальными, и сейчас все склады города были буквально забиты яблоками. Товар скоропортящийся, в длительную лежку непригодный, начетов на собственную шею никто не хотел, - Тараса Константиновича и слушать отказывались.

Совещаясь сегодня утром, он сердито сипел.

- Выход один: дать телеграммы на Урал, в Сибирь.

Предложить по двадцать копеек. Еще благодарить будут.

- Правильно, - поддержал Забнев, нетерпеливо качнувшись на костылях. И прямо сейчас.

- Не можем, - категорически заявил главбух, отличный специалист, но предельно педантичный. - Надо, чтобы трест получил официальное разрешение от управления торговли. Только так.

- Да Семен Семеныч все ноги у них там оббил! Говорил я с ним опять, принялся урезонивать его директор. - Пойми: им сейчас такую бумажку дать что самих себя по заднице отстегать. Пока эта машина сработает!..

- Надо подождать, значит.

- А гнить начнут - тогда как? - спросил Быков.

- Актировать. Вина не наша.

- Актировать? А с совестью что прикажешь делать - тоже актировать? Тарас Константинович взбеленился: - Лепет детский, а не разговор! Звонил я ночью в Чапаевский - полтораста тонн скотине скормили. Чистым человеческим трудом кормят! Старания сотен людей - в помойку. Как мы потом людям в глаза смотреть станем? Заставлять их работать? Никогда на такое не пойду.

- Незаконные сделки оформлять я не буду.

- Будешь! Две подписи поставлю, десять поставлю - никуда не денешься!

- И наживем неприятности, - уныло заключил бухгалтер.

- Да плевать я хотел на твои неприятности! Яблоко сохраним, люди его съедят, а не скотина!

Вмешался Быков - до сих пор он внимательно слушал, перекатывая по скуле острый желвак:

- Тогда я соберу сейчас внеочередное партбюро.

И узаконим решение дирекции.

- Партбюро? - Тарас Константинович заколебался. - Нет, Андрей Семеныч. Не стоит: дело это чисто хозяйское. Поддержка - вещь важная, спасибо за нее, но формально такое решение ничего не изменит. Ему вон не наше решение нужно, а большую бумажку. Так, что ли, министр финансов?

- Правильно.

- Ну все. - Тарас Константинович сипло засмеялся, энергично хлопнул ладонью по столу. - Поезжайте, друзья. Жалко мне вас - замотались, а помочь не могу, Буду уж тут сиднем сидеть, до конца добивать.

В разгаре была косовица и обмолот зерновых, - Забнев кочевал из отделения в отделение; он почернел, осунулся, стал таким же тонким, как и его костыли. Быкову пришлось сесть на ремонтную летучку - механик с нее, молодой толковый парень, сдуру напился в деревне квасу со льду и схватил жестокую ангину, такую, что пришлось свезти в больницу. Умевший и слесарить и водить машину завгар уезжал на летучке сразу после наряда и затемно возвращался в поселок не со стороны города, как недавно, а с противоположной - с полей. "Все никак до этой рации руки не дойдут", подосадовал Тарас Константинович, увидев в окне, как сорвался с места темный высокий фургон.

Телеграммы Тарас Константинович составил обстоятельно с предложением прислать представителей для отгрузки на месте, с оплаченным ответом, и послал с Петром секретаршу в район на почту. Пока по телефону передадут пять раз все переврут.

Пришел на подпись с бумагами главный бухгалтер, с каменно-замкнутым, не тронутым загаром, лицом. Тарас Константинович, уже утихомирившись, подмахнул бумаги, вышел из-за стола.

- Четвертый год, Борис Иванович, вместе работаем.

Работник ты - что надо, говорить нечего. Раньше нас по тресту баланс никто не сдает. А спросить я тебя все время хочу: ну кто тебя таким правильным уделал, не пойму? Как вон сантиметр.

- Финансовая дисциплина.

Тарас Константинович фыркнул, заходил по кабинету.

- А ты, трезвая голова, думаешь, я, дурак старый, против дисциплины? Я тоже за нее. Только за разумную, пойми. Все действующие ограничения и правила вводились когда-то из-за самых благих намерений. И давно уже стали тормозом в работе, морально устарели. Это я, старик, тебе говорю. Сейчас многие положения только бюрократам да перестраховщикам на руку. А для живого дела - смерть. Ты что, сам этого не понимаешь? Отвалят тебе в последнем квартале из бюджета - на первое декабря не освоил, снимут. Это порядок? Добрый хозяин, если у него деньги свои, да считанные, не спешит их профукать. Наоборот - прикопит, подождет.

Бухгалтер, не отвечая, складывал бумаги в папку, - Тарас Константинович начал сердиться.