Страница 9 из 15
Открытое христианство подразумевает в том числе открытость к разным формам благочестия и разным типам верующих. Стилистическая терпимость, определенная гибкость, конечно, содействуют выживанию (два храма в центре Москвы в любой момент могли бы отобрать), но, с другой стороны, вынужденный компромисс (в частности, отец Александр Борисов вынужден был принять назначение двух священников, не принадлежащих к "меневскому кругу") часто опасен тем, что может привести к потере идентичности, к потере чистоты, честности и самостоятельности собственного голоса.
В практике отца Георгия и его последователей другие акценты. Например, акцент на примате общей жизни. Духовное движение, общая жизнь, плотная среда общения важнее изучения Писания и традиции, хотя качественное образование - один из основных приоритетов братской жизни. Успешная совместная деятельность. Отец Георгий - уникальное явление в новейшей истории российской Церкви, человек с выдающимися организаторскими способностями. В ПСМБ успешно сочетаются сетевой и иерархический принципы. Однако при акценте на общей жизни с попыткой унификации единство становится важнее свободы, а единомыслие важнее разномыслия и конкуренции идей, соборность важнее личностности. Организованное братство, способное горы свернуть, но яркие личности почему-то во многом рядом с братством, а не в братстве (например, О.А. Седакова и А.И. Шмаина-Великанова не входят в ПСМБ)(53) . Жесткие границы общин и братств (статуса полного члена братства легко лишиться из-за пропусков встреч или несоблюдения ещё каких-либо правил). Во главу угла поставлены миссия и служение. Совместное дело важнее любви, готовой оставить "сто овец ради одной". Можно прийти практически в любую братскую общину и там будет то же, что в других общинах, те же темы обсуждения, те же нормы и правила жизни, те же приоритеты... При этом держание границ - важный принцип общинно-братской жизни. Отец Георгий любит повторять: "нет границ, нет ответственности". Открытость возможна на конференциях или каких-то общих мероприятиях на высоком уровне, но редко можно увидеть небратского гостя на простой общинной встрече или агапе. Братья и сестры в общинах в этом вопросе очень зажаты, они оглядываются на старших. А старшие больше озабочены трансляцией решений, принятых где-нибудь на Большом совете, а не рискованными самостоятельными инициативами. Конечно, есть ещё круги служений - возможность активным людям проявить себя, но руководят этими кругами всё те же старшие, часто не по дару личной харизмы, а по принципу личной лояльности к основателю движения.
Кстати, контрастом с назначением двух "неменевских" священников в храм Космы и Дамиана выглядит ситуация с историей назначения священника Михаила Дубовицкого в храм Успения Пресвятой Богородицы в Печатниках. Конечно, это очень разные ситуации, как разные и сами назначенные священники. Но в первом случае, можно сказать, была некая интеграция двух священников в приходскую жизнь, во втором же случае, отец Михаил Дубовицкий не смог преодолеть резкое отторжение, а братчики не помогли ему сделать это, и точки соприкосновения не были найдены. Естественно, "казус Дубовицкого" заслуживает отдельного рассмотрения и остается за рамками нашего исследования.
Александр Агаджанян замечает, что отец Александр Мень и его последователи более "инклюзивны" и менее "селективны" в своей пастырской и огласительной практике. Принимают всех, кто приходит. Тогда как подход отца Георгия Кочеткова более "эксклюзивен" и более "селективен", он нацелен на "создание гомогенной церковной субкультуры". Кто не соответствует стилю и нормам жизни (или не хочет измениться соответствующим образом), вынужден уйти. При этом резкий поворот жизни, конверсию (обращение) и транзит (быстрое дальнейшее движение "вперед и вверх") для человека, желающего всё резко поменять или "начать с нуля" способно совершить именно ПСМБ. Автору известно много случаев, когда люди за сравнительно короткое время восстанавливали в себе человеческий образ, искаженный грехами и страстями, собирали свою разбитую жизнь (например, после развода или карьерного краха) и обретали новые смыслы бытия. В пастырском плане можно сказать, что отец Георгий как бы предлагает включиться в строительство братской жизни, т.е. уже начатого, не своего (предполагается, конечно, что братская жизнь станет своей). У отца Александра это своё остается и имеет неотчуждаемое значение. Например, Марианна Вехова говорит: "он искал нам не только друзей, невест и женихов, но и врачей, репетиторов, редакторов, издателей, юристов, консультантов, и не перечесть всех, - искал, как любящий отец, встревоженный проблемами и болезнями детей... Как только успевал?"(54) Т.е. обретение себя и своего, личное движение, духовный и интеллектуальный рост - всё это было очень существенно для отца Александра как пастыря.
Характерно, кстати, некоторое несовпадение отца Александра и отца Георгия по отношению к т.н. семейному вопросу, это видно и по личному выбору, и по словам, и по действиям. Отец Александр женат, отец Георгий - нет. Отмечают, что у отца Александра была "фантастическая семья"(55) в том смысле, что мало где в семье удавалось наблюдать такие любовь, доверие, простоту отношений и взаимопонимание. При этом отец Александр часто содействовал созданию и укреплению других семей. Отец Георгий вдохновляет людей, прежде всего, на служение. Конечно, он не гнушается браком, но при этом говорит, что "семья не может быть до конца воцерковлена", явно отдавая предпочтение безбрачному пути (кстати, в Содружестве некоторые братчики принимают обеты безбрачия).
Андрей Еремин пишет, что у отца Александра можно наблюдать некий синтез, соединение двух оппонирующих традиций, двух типов духовности, которые "разошлись в Православной Церкви, что привело её к катастрофе. Это линия евангельского нестяжания и линия социального служения, узурпированная Иосифом Волоцким"(56) . То же можно отнести и к духовному движению, у истоков которого стоял отец Георгий Кочетков. В обоих движениях синтез активности, присущей западному христианству, и созерцания, характерного для христианства Востока. Но есть и некоторые детали, в которых Мень и Кочетков расходятся.
Отец Александр говорил, что христианство - это не профессия, очень важно христианам сохранять своё светское место, нужно понять христианский смысл профессий. Если этого смысла нет, возможна и смена профессии(57) . Можно сказать, что такое отношение к профессиональной деятельности вполне укладывается в парадигму открытого христианства. Отец Александр по воспоминаниям Андрея Еремина считал, что все сферы жизни могут и должны стать христианскими(58) . Для отца Георгия и его последователей акцент делается на служении. Христианское служение первично, а светская работа вторична, это то, что должно прикладываться, что не требует такой же степени духовного внимания. Например, Владимир Якунцев, один из ближайших помощников отца Георгия, катехизатор со стажем, говорил, что христианин должен не работать, а подрабатывать. Конечно, работы и профессии бывают разные. И духовное понимание отношения к работе восходит к первым главам книги Бытия. С одной стороны, это благословение, может быть, даже заповедь: "И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его" (Быт.2:15) . А с другой - проклятие: "в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься" (Быт.3:19). Возможно, точка зрения отца Александра была такой, что мы ответственны за эту землю, и отношение с землей (и с работой) - это отношения, в которых произошло прощение, освобождение от проклятия грехопадения. Христос открыл нам путь в потерянный рай, а, значит, открыл путь к творческому преображению профессиональной жизни. У отца Георгия, вероятно, такое же понимание, творческое преображение профессиональной жизни возможно, но для братчиков, как правило, только в границах братства. Поэтому профессиональный рост братчиков, а также служения на стороне (вне братства) находятся без пристального внимания и поддержки.