Rise

— Митчелл, наш спор зашел в тупик. Мнения разошлись. На каникулах я займусь проверкой своих выводов. Хотя кое о чем можно судить уже сейчас. Малфой рассказал тебе, как сегодня позорно проиграл четырем младшекурсникам? Думаю, если бы у него была более мощная волшебная палочка, он бы хоть одного вырубил.

— Я не пытался с ними драться! — возмутился я слишком громко, чем заработал замечание от мадам Пинс. — И они не были все младшекурсниками. Как минимум двое курсе на пятом или даже шестом.

— Да, только вот справилась с ними я, а не ты, — сказала Дэвидсон.

— Если бы я только что-то сделал им, тут же бы вылетел из Хогвартса, — мрачно отозвался я.

— Драко лучше не вступать в открытые противоборства, тут он прав, — заметил Алекс.

— Он бы и не смог ничего сделать, даже если бы очень сильно захотел, — сказала Амелия. — И я все еще считаю, что виной тут волшебная палочка. Малфой должен ее сменить на другую.

— Я подумаю, — пробурчал я. — А теперь давайте уже доделывать эссе, мне скоро уходить надо.

— Так делай, кто тебе мешает? — ухмыльнулась Дэвидсон. Я от возмущения открыл рот. — Ладно-ладно, — она примирительно подняла руки, — я буду молчать, а книга, из которой нужно переписывать текст, лежит прямо перед тобой. Ты сам вызвался записывать.

— Все, молчи, — беззлобно огрызнулся я и принялся за работу.

Спустя некоторое время мне послышалось, что Алекс и Амелия начали обсуждать Грейнджер, но, возможно, у меня просто разыгралось воображение, потому что я думал о сегодняшней встрече.

Я дописал последнее предложение эссе ровно в полвосьмого. Алекс, хитро ухмыляясь, пожелал мне приятного вечера, а Дэвидсон посоветовала избегать тех коридоров, где мне могли встретиться недоброжелатели. Я пробурчал что-то вроде: “Так что, мне теперь вообще не выходить из комнаты?” и ушел.

Я добрался до кабинета трансфигурации быстро, до назначенного времени было еще двадцать минут. Но ждать я не собирался. Открыв дверь без стука, я переместился внутрь и поздоровался, пока добирался до стола, сконцентрировав внимание на движении.

— Привет, я немного раньше при… — начал я, взглянув на сидящую за столом Грейнджер, и осекся. Ее лицо было залито слезами. Глаза припухли и покраснели, а костяшки пальцев побелели от того, что она стискивала руки в кулаки. Мое сердце дрогнуло, я растерялся. Никогда еще я не видел ее в таком состоянии. При мне вообще редко плакали женщины — мне вспомнились только моменты, когда мне приходилось участвовать в рейдах вместе с другими Пожирателями, и тогда те несчастные, которым не повезло попасть под руку одержимым идеей чистоты крови психопатам, тоже лили слезы. Но это было совсем другое, они выли и стонали от боли и страха, понимая, что после неимоверных пыток их жизни оборвутся. Я содрогнулся от этих ужасающих воспоминаний. Не зная, что предпринять, я добрался до стола так быстро, как только смог, и приземлил свое кресло рядом с ней.

— Что случилось? Тебе плохо? — спросил я.

Она закрыла лицо руками и отрицательно помотала головой.

— Что-то с родными? — снова задал я вопрос.

— Нет, — приглушенно сказала она, не отнимая рук от лица. — Уйди, пожалуйста.

Я разозлился. Неужели она считала меня бесчувственным овощем? Разве я мог оставить ее плачущей? Раньше, наверное, мог. А сейчас… не хотел. Настала моя очередь помогать ей.

— Я не уйду, пока ты не успокоишься. И вообще, ты сама позвала меня, помнишь? — твердо сказал я.

— Тогда я уйду, — она убрала руки от лица, отвернулась от меня и попыталась встать.

Я поймал ее за руку и потянул вниз.

— Эй, ты тоже никуда не пойдешь. Ты же не в себе, — я старался говорить как можно увереннее.

— Малфой, что ты себе позволяешь? — возмутилась она, но слезы снова градом хлынули из ее глаз, она всхлипнула, села обратно на стул и неосознанно сжала мою руку.

Я растерялся. Что мне нужно было делать? Я совершенно не понимал, что говорить в такой ситуации. Грейнджер вытерла слезы свободной рукой и отвернулась от меня.

— Скажи, что произошло, — попросил я мягко.

Она даже не шевельнулась, будто бы и не слышала моих слов.

— Пожалуйста, — снова сказал я.

Она вздрогнула, вздохнула и повернулась ко мне.

— Впервые это слово от тебя слышу, — тихо прошептала она.

Я снова растерялся.

— Скажу еще не раз, если объяснишь, что случилось, или как тебе помочь.

— Мне не нужна помощь, — уже громче сказала она. — Ты не должен был меня увидеть такой. Пришел слишком рано!

— И хорошо, что пришел. Тебе же плохо.

— Малфой, не прикидывайся таким человечным, — сказала она и утерла некстати появившуюся слезу.

— Я в растерянности, если честно. Пожалуйста, не плачь.

— Просто уходи, а про зелье поговорим завтра.

— Нет, я уже сказал, что не уйду, — проговорил я, и слегка дернул рукой в неосознанном жесте.

Грейнджер поняла, ее рука все еще держит мою, и разжала пальцы, но я перехватил их второй рукой.

— Не дергайся и рассказывай, что случилось, — сказал я мягко. — Пожалуйста.

Она подняла на меня грустный взгляд.

— Я надеюсь, ты ни с кем не поделишься этой информацией, — сказала она.

— Могу дать Непреложный Обет.

— Не смешно, — она снова попыталась высвободить руку из моих пальцев. А мне показалось, что сейчас не надо ее отпускать.

— Я и не шучу, — обиделся я.

Она вытерла слезы и молча уставилась в пространство.

— Это Рон, — прошептала она после долгой паузы.

— Рон? — переспросил я, потому что не понял что же она имела ввиду.

— Да, — ответила она. — Уизли.

— Я догадался, Грейнджер, — сказал я тихо. — И что с ним?

Она посмотрела на меня и вздохнула.

— С ним все отлично. Он играет в квиддич теперь.

— Он тебя обидел? — спросил я, зная, что от Уизли можно было с легкостью ожидать такое.

— Что-то вроде того, — сказала она тихо, а потом спокойно монотонно заговорила шепотом: — Он… он, вообще-то хороший человек. Но ему не нравится ничего из того, что предпочитаю я. Мы ведь встречались с ним, ты знал об этом? Но неважно. Он не хотел, чтобы я училась в академии, не хотел, чтобы преподавала в Хогвартсе. Он думал, я буду ждать его дома целыми днями, а это не для меня. Гарри ему предлагал работу в Министерстве, но Рон не наигрался в детстве, он отказался и решил, что будет играть в квиддич. Его приняли в “Пушки Педдл”, которыми он с детства бредил, во второй состав, правда, но он рад. Когда директор МакГонагалл предложила мне преподавать в Хогвартсе, Рон разозлился и сказал, что, если я соглашусь, то нам нужно делать перерыв в отношениях. Но все более-менее наладилось. Мы хотели вместе отпраздновать Хэллоуин, собирались отправиться в поездку, я думала, он понял меня. А сегодня пришло письмо от него… Он все отменил, сказал, что не может больше так, не видит смысла в наших долгих, но бессмысленных отношениях, и желает мне счастья. А сам он свое уже будто бы нашел. Не знаю, кто она, подозреваю, что одна из фанаток… Но самое страшное не это. Самое страшное, что я, кажется, не любила его последний год, и теперь чувствую боль, смешанную с облегчением, — слезы снова полились градом, и я сжал ее руку, чтобы успокоить. Горло сжалось от непонятных чувств. — Все думают, что я счастливая, героиня войны, а у меня ничего не складывается. А теперь еще и одна осталась, потому что Рон ушел.

— Ну… все к лучшему, разве нет? — сказал я с трудом. — Зачем тебе человек, который тебя не понимает?

Гермиона неуверенно кивнула. Наступила неуютная тишина. Я лихорадочно пытался придумать, что еще такого сказать, а она задумалась о чем-то своем, но явно уже была на пути к спокойствию.

Она первая нарушила молчание:

— А как… как ты справляешься?

— С чем? — не очень понял вопроса я.

— С жизнью. Вот сейчас. Ты ведь не зря вчера кричал на меня, тебе трудно и, похоже, страшно.

— Не надо об этом, — скривился я.

— Но я же тебе наговорила тут в порыве слабости много лишнего. Поделись и ты чем-то личным, — попросила она, и добавила, посмотрев мне прямо в глаза: — Я никому не расскажу.