Страница 10 из 12
- Да есть у нас. Я уж и не решилась поставить. - Вера вопросительно посмотрела на сына.
Тот кивнул. Вера вышла.
- А вы не пьете, Коля? - вежливо спросила Лидия.
- Я... пробовал, а потом... Пью, да! Могу.
- Немного выпить - это даже хорошо. Я учительница, а тоже иногда... принимаю.
Помолчали. Лидия подумала, что если хозяйка прячет спиртное, то этот Коля - запойный парень.
- А вы... по какому предмету? - выдавил Николай. Он сидел малиновый от смущения.
- Химию я преподаю, Коля. Химию. И ученики зовут меня химозой. Вы сколько закончили?
- Десять. Я в армии учился, в вечерней школе.
- А почему в городе не остались?
- Не знаю... Мать одна... Я охоту люблю.
- И соболей промышляете?
- Да, соболей, белок...
- А мы здесь за соболями ездили. К Кочергину.
- Знаю такого...
- Неодобрительно сказал он, - пошутила Лидия. - Браконьер?
- Да все тут... помаленьку...
- Пятьсот отдали за два баргузинских.
- Ну да? - искренне удивился Николай. - Ничего себе...
- А вы за сколько продаете?
- Да я-то что... Я-то не торгую. Сдаю.
- Вы удивительный человек, Коля. Не пьете, не торгуете. Нет, я серьезно! А с девушками? На танцы ходите? Деревня далеко от вас?
- Пять километров.
- А невесты есть?
- Какие там невесты... - пробормотал Николай.
Вошла Вера с бутылкой рубиновой жидкости.
- Вот, - сказала она, ставя бутылку на стол, - на бруснике.
- Это хорошо, что на бруснике, - сказала Лидия. - Ну? Николай!
Николай разлил настойку по рюмкам.
- Значит, познакомились! - Вера торжественно чокнулась с Лидией.
- Темнеет рано, - задумчиво сказала Лидия, глядя в распадок. - Рано темнеет... воют волки...
- Волков здесь нет. На том берегу волки, - сказал Николай. - За десять километров.
- А какая тишь... Дремучая, дремучая тишь... И какая у вас здесь, Николай, скука.
Лидия по ступенькам, вырытым в склоне, начала подниматься к дому. Молодые сосны качались высоко в небе, и небольшой темный домик среди них, банька в распадке, у ключа, и огороженный жердями огород за домом казались ей необыкновенно убогими. Она не могла понять, что держит здесь здорового мужика, побывавшего в городе, хотя бы и в армии.
- Да, скука, - сказала она, стоя на крыльце, - скука смертная...
- Да? - нерешительно спросил Николай, не понимая, о какой скуке она говорит. Сама Лидия - разве это скука? А как из Братска, даже из Червянки его тянет сюда, домой? А как весело пойти с собаками? А ходить целый день, а потом затопить печь в зимовье? Выпить чаю? И сам себе хозяин!
- Не, не скучно, - решительно сказал он.
- Не понимаю! - сердито сказала Лидия. - Нет! Ты ведь мужик! Тебе наверняка нужна женщина, два раза в неделю! Каждый день!
- Да это-то конечно, - Николай усмехнулся. Никогда он не думал, что может так говорить с незнакомой женщиной. А с Лидией, после того как выпили спирта на бруснике, постреляли рябчиков в распадке, он говорил легко. Это-то что ж...
- А-а! - неизвестно чему обрадовалась Лидия. - "Постучался в темное окошко - мне открыла милая моя..." А я уж со своим городским извращенным представлением - ну, извини.
Она новыми глазами глянула на него.
- Это что за птичка? - показала она на крупную пеструю птицу, подлетевшую к самому крыльцу.
- Кукша.
- Стрельнем?
- Не надо. Глупая.
- Совсем? Совсем глупая?
- Совсем.
- Да. Воздух колоссальный. Первые звездочки высыпали... Бр-р! Про-хладно. Пошли в дом.
Николай проснулся оттого, что ему вдруг стало душно, тесно. Просыпаясь, он дернулся в сторону. Ему приснилось, что он упал в берлогу и несколько медвежат ползают по нему, а где-то рядом была медведица, ее горячее дыхание было совсем близко, а он вдруг вспомнил, что он почти голый, нет даже ножа, и страх парализовал его, он никогда так не пугался. Просыпаясь, переходя все границы страха и бессилия, он застонал. И уже проснувшись, понял, что чья-то ладонь зажимает ему рот.
- Ах ты бешеный, - сердитый шепот Лидии заставил его очнуться окончательно, - ты же ее разбудишь!
Николай лежал некоторое время неподвижно, сердце колотилось где-то у горла.
- Ну и сон... - пробормотал он.
Лидия беззвучно расхохоталась. Она лежала рядом, повернувшись к нему, уткнувшись в него коленками и лбом, и ее трясло от хохота.
Николай обиделся.
- Сон такой, жуткий. Упал в берлогу, и медведица дышит.
- М-медведица... - стонала Лидия. - Р-р... - Она обхватила его за шею согнутой в локте рукой и сильно сжала. Он повернулся на бок и разомкнул ее руку, а она продолжала бороться, пытаясь опрокинуть его на спину, все еще хохоча. Она помогала себе ногами, бодалась головой, и Николай, также смеясь, удерживал ее за плечи. Вдруг ее руки обмякли, она скользнула вниз...
Николай долго сидел на крыльце. Было бело и тихо в лесу. Луна стояла чуть выше сосен и озаряла совсем пустое небо.
Он закрывал глаза, и снова ее губы горели в его губах, и он открывал глаза. Иней выбелил усы и бородку, он прижимал ладонь ко рту, иней таял, и волосы сковывало льдом. И это его веселило.
В доме было тихо, но тишина здесь была другая - чуткая. Не слышно было матери в комнате за печью - она обычно похрапывала во сне. Николай оставил валенки у порога и в носках прошел в угол кухни, где мать постелила ему на полу.
Он лежал с руками за головой, думал. Думал о том, как поедет работать в город, как будет встречаться с Лидией. Рисовались почему-то гостиничные вестибюли, вокзалы. Представлялась Лидия в соболях, в черных сапогах с тонкими каблуками, веселые люди вокруг нее. Николай пробовал в эти картины вставить и себя, но никак не получалось. Однако он не огорчался из-за этого, а только глубоко, счастливо вздохнув, повернулся на бок и проснулся уже утром, от звука мотора.
- Так это и есть хозяин? - спросил Кутузов, нахмурившись. Руки его, сжимавшие руль, побелели на косточках.
- Хозяин, хозяин! - засмеялась Лидия, и Николаю показалось, что она подмигнула ему из-за плеча Кутузова.
- Пристегнись, - сказал Кутузов.
- Зачем? - спросила Лидия капризным голосом. - Коля, ты ведь не гаишник, нет?
- Нет, он не гаишник, - сказал Кутузов. - А вот кто ты... Пристегнись! - заорал он.
- Хватит орать. - Лидия меняла интонации так легко, что Николаю вчера еще было не по себе: он как будто поскальзывался. - Не разыгрывай из себя кавказца. Прощай, Коля, - кивнула она Николаю и пристегнула ремень.
Машина, желтые "Жигули", рванула с места, на подтаявшем снегу ее несколько раз бросило задом из стороны в сторону и прочно, по дверцу, посадило, как и думал Николай, в русле весеннего ручья - знающие шофера переезжали его на первой скорости.
Когда Николай подошел к машине, Кутузов, видимо, уже переговоривший с женой, встретил его оскалом улыбки на хмуром лице.
- А ну-ка, покажи, как ты это делаешь, - сказал он.
И Лидия, влажно блеснув глазами за его плечом и как бы отдавшись Николаю улыбкой, добавила:
- Нас-то он шутя выдернет.
- А вы пристегнулись? - спросил Николай, заходя сбоку, заглядывая в салон веселыми, как показалось Лидии, яркими карими глазами, свежими, как пространство в сосновых стволах с пушистым снегом за его фигурой, вдруг подсевшей под машину. - И правильно сделали, - проговорил Николай негромко и, крякнув от напряжения, действительно шутя перевернул машину вверх колесами.
Затем он свистнул собакам и, не слушая перепуганную мать, не спеша начал спускаться в распадок, прихватив ружье и рюкзачок, которые стояли на крыльце.
Мисс Лопес помолчала и осторожно спросила:
- Ковбой?
- Вряд ли. Ковбои - пижоны. У них шляпы, сапожки... А это человек простой, природный. У него нет стремления к карьере или деньгам.
- И к женщинам.
- Ему надо найти такую же, как он сам. Любая другая для него страшна, ужасна, непонятна. Вы ведь знаете, как действует раскраска лица, например. У ваших индейцев. Татуировки. Женщины сейчас создают телесную оболочку, внутри которой прячется дьявол.